***
Голубой взгляд лихорадочно бегает по переулку, чтобы убедиться, что рядом никого, пока сам пустой прижимается к стене. Гриммджоу уже привык, что когда он только переступает порог гарганты, его сразу же находит шантажист в шляпе со своей компанией. И сейчас, когда чёрный комбинезон сковывает, как удавка, а пояса на бёдрах скорее раздражают, чем приносят эстетическое удовольствие, попадаться на глаза Урахаре не хотелось. Особенно нет желания видеться с его подружкой. Йоруичи за словом в карман не лезет, потому его весьма деликатную ситуацию без внимания точно не оставит. Убедившись, что знакомая реяцу сейчас далеко, Гриммджоу выходит на дорогу, остановившись прямо перед стеклянной дверью, над которой находится уже давно привычное «Больница Куросаки». Арранкар пробегается взглядом по словам и смотрит выше: на второй этаж. Окно Ичиго открыто. Одного прыжка сонидо хватает, чтобы оказаться в чужой спальне. Гриммджоу оттягивает сладкий момент и рассматривает чужую комнату так, словно не он был здесь всего неделю назад и кошмарил хозяина своим присутствием. Телевизор, стоящий на низкой тумбочке, стеллажи с книгами и мангой... Шкаф, рабочий стол у противоположной стены и… Кровать. А на ней Ичиго лежит. Под лёгким покрывалом в старой футболке, на которой криво вышито число пятнадцать. Его ноги — длинные и удивительно аккуратные — не скрыты под тканью. Оно и понятно, ведь на дворе душный август, даже ночью температура стоит выше терпимого. Джагерджак нервно вздыхает, отрывая взгляд от крепких бёдер, и мысленно материт ту сучку раз в двадцатый за последний час. Отхлынувшая было кровь возвращается и в лицо, и в пах, а губа, закушенная до болезненных ощущений, заставляет ещё и нервно сглотнуть в попытке содрать с неё сухую кожу. Гриммджоу делает глубокий вдох, надеясь успокоиться, и сразу же жалеет о содеянном — он ведь в комнате Ичиго. Она вся пахнет им, несмотря на лёгкий сквозняк из открытого окна. Блять, он должен был узнать у той бабы, сколько продлится действие её яда. «Пыльца принуждает только того, чья реяцу собрана моими стеблями», — снова проносится в голове в попытке проанализировать ситуацию ещё раз. Вот уж услужила, дрянь, ничего не скажешь. «Ну же, не сопротивляйся. Иди ко мне, Гриммджоу», — Джагерджак кусает себя за внутреннюю стенку щеки и машет головой из стороны в сторону, отгоняя идиотское воспоминание. Арранкар скидывает свою укороченную куртку на стул, скомкав её в неровный шар, убирает в угол Пантеру. Он расстёгивает комбинезон, оголяя дыру в животе, и садится на кровать, спиной к Куросаки. Голубые глаза вперяются в дверцу шкафа и мысль о том, почему он сдерживается, начинает разъедать изнутри. «Не зверь, а личность, могу подождать ещё немного», — твердит разум. «Не в силе воли дело!», — кричит душа. Повернувшись к рыжему боком, пустой кладёт ладонь на его плечо. Пальцы против воли сжимаются достаточно крепко, и Гриммджоу переворачивает Ичиго на спину. Небесно-голубой взгляд пробегается по чужой шее, и Джагерджак снова волнительно сглатывает. Даже под белым лунным светом кожа Куросаки выглядит бронзовой. Она гладкая и — Гриммджоу знает — очень мягкая, несмотря на все те мышцы, что скрываются под ней. Пустой проводит тыльной стороной пальцев по чужой шее до воротника футболки, аккуратно нащупывает подушечками ключицу. Желание сломать эту хрупкую косточку бьёт в голову слишком сильно, но он всё равно одёргивает руку и, перекинув ту через Ичиго, наклоняется к его лицу. Лёгкий укус за щеку, за линию челюсти, сильнее за шею и мягкий, дразнящий засос на открывшемся плече. Гриммджоу царапает бронзовую кожу обломком маски и рвано выдыхает горячий воздух куда-то за чужое ухо, прямиком в подушку. Арранкар ненавидит медлить, ненавидит все эти прелюдии, которые Ичиго, наоборот, так обожает. Ему хочется сжать, присвоить, поставить свои отметины на всём теле, но… Этот ублюдок сейчас в собственном теле, а он — в своём. Да, они могут касаться друг друга, могут чувствовать друг друга, но оставлять следы, если Ичиго не в форме шинигами, нельзя. Джагерджака до сих пор игнорируют за эту оплошность. — Кур-р-росаки… — Гриммджоу тихо рычит в самое ушко и рукой, которую он не использовал как опору, проводит по чужому бедру, — Просыпайся… В ответ слышится глухое мычание, и вредная "рыжая морда" тянет на себя свою тонкую простынку, чтобы укрыться с головой. Арранкар смотрит на это действие с долей скептицизма и цокает языком. Ну, он пытался. И держался дольше, чем мог, и пытался разбудить Ичиго, но тянущая боль возбуждения внизу срывала все ранее выставленные тормоза. Гриммджоу встаёт с кровати и обходит ту, останавливаясь у изножья. Он задевает плечом стеллаж, когда стягивает с торса комбинезон, оставляя его висеть на бёдрах, и упирается коленом в край матраса. Грубые пальцы проходятся от щиколотки вверх до бедра, сжимая его у самой кромки серых боксеров. Вторую ногу Джагерджак сгибает в коленке, держа ладонь аккурат под чашечкой, и отводит её в сторону. Сверху слышится копошение. Гриммджоу знает, что его прогонят, если не успеет завести Ичиго. Знает, но всё равно медлит, осторожно подбираясь выше и упираясь носом во внутреннюю часть его бедра. Пустой мягко покусывает кожу, стараясь не делать больно, осторожно поднимается к белью и, отпустив другую ногу, тянется пальцами к покрывалу, убирая его выше — на живот. Глаза вперяются в резинку чужих боксеров, и Гриммджоу сжимает губы в тугую полоску. Он ни разу не делал минет, кажется, практически ни разу не касался Ичиго здесь, даже руками. Странное отчуждение накрывает каждый раз, когда он, использовав его задницу, заканчивает раньше, а рыжему остаётся помогать себе самому. Эта неприсущая ему брезгливось, этот эгоизм не так давно начали раздражать. Гриммджоу всегда видел эти недовольство и злость в карих глазах, но в прошлый раз в них не было ничего, кроме смирения. Смирение с тем, что так будет и дальше. Челюсть сжимается сильнее, что под кожей пляшут желваки. Джагерджак снова бесится. Бесится от той сучки, бесится от того, что вспомнил его глаза — пустые, почти безжизненные — и бесится на свой эгоизм. Последнее вообще выбивает из лёгких воздух из-за неожиданности. Он — Гриммджоу Джагерджак. Король, у которого в подчинении будет всё Уэко Мундо, он должен быть злым и эгоистичным, чтобы править другими такими же тварями… — Гриммджоу? — пустой вздрагивает, как от ведра холодной воды. — Ты что там, мать твою, делаешь?.. Ичиго смотрит как-то сквозь него, приподнявшись на локте и протирая один глаз. Он зевает, медленно убирает пальцами засохшие комочки из внутренних уголков глаз, и только после этого одаривает Гриммджоу ясным взглядом, облокачиваясь и на вторую руку. Его брови уже сведены к переносице, карие глаза не выражают ничего, кроме сонного раздражения, а Гриммджоу теряется в незнании. Ему нужно закончить начатое, внизу уже больно от постоянной давки и терпеть это более невозможно, но… Они не возлюбленные, чтобы Ичиго помог ему "за так". Они не пара, чтобы Ичиго не стал прогонять его. Они в ссоре, потому что Гриммджоу тот ещё идиот. Арранкар тянется вверх, когда видит, как Ичиго пытается снова что-то сказать, и касается своими губами чужих. Его, ожидаемо, встречает сопротивление. Рука шинигами упирается в крепкое плечо, чтобы оттолкнуть, но Гриммджоу осторожно хватает тонкое запястье, переходит на ладонь, сжимает пальцы, и, подавив что-то внутри себя, отстраняется от губ. Он перехватывает удобнее ладошку, крепко держит и большим пальцем проходится по стыкам фаланг, на которых сохранились маленькие шрамики. От драк в этом теле? Гриммджоу тянет ладонь ближе и, сдерживая привычное желание перекосить лицо, мягко касается губами пальцев. Он видел такое в одном фильме, который они смотрели с Урахарой и Йоруичи. Коснуться тыльной стороны пальцев губами не так уж и... Неприятно. Ичиго чувствует, как всё тело содрогается. Щёки краснеют против воли, а внутри что-то сжимается, разливаясь по телу жаркими волнами. Он не может скрыть изумления, растерянности. Карие глаза вперяются в голубые напротив, и он чувствует, как нежно пустой опускает его ладонь на кровать, после чего снова тянется к лицу. В этот раз Ичиго не сопротивляется. Он поддаётся горячему поцелую, который не наполнен той привычной жестокой страстью. Отдаётся губам, что двигаются удивительно осторожно: его не кусают, не лезут языком в глотку. Сопротивление Ичиго тает. Он сам весь тает, потому что такой нежности парень никогда даже не надеялся получить. Его ладони касаются чужих плеч, а пальцы вздрагивают в осознании, не чувствуя под собой привычной ткани. Поцелуй из необычно мягкого неизбежно перерастает в грубый. Гриммджоу открывает глаза в удивлении, видя, что Ичиго сильнее хмурится, прижимает к себе ближе, кусая губы. Шинигами отстраняется лишь на секунду, давая им заглянуть друг другу в глаза. «Дерзай». Джагерджак не отказывается. Кто он такой, чтобы отказывать? Ичиго падает на спину, чувствуя, как талию обжигают грубые прикосновения. Он зарывается пальцами в голубые волосы на затылке, ерошит укладку и позволяет целовать в привычном темпе. Разрешает терзать щёки, шею, плечи, помогает снять с себя футболку, откидывает с пояса покрывало. Ичиго ловит чужое лицо обеими руками и, скользя подушечками пальцев по костяной маске, притягивает того ближе. Упирается лбом в чужой и шумно выдыхает, прикрывая глаза и надеясь на секундную передышку. — Мне воспринимать это как «извини»? — спрашивает с тихим смешком, отстраняясь, но всё ещё держа чужое лицо перед собой. Гриммджоу не отвечает. Фыркает беззлобно, закатывает свои ярко-голубые кошачьи глаза и лезет целоваться, притягивая Ичиго за талию к себе. Куросаки сдаётся, обещая себе спросить позже. Сейчас ему уже всё равно, ведь горячий шершавый язык пробегается по ключицам, а грубые прикосновения переходят на бёдра, сжимая те чуть ли не до синяков. Тихое удовлетворённое рычание гонит по телу табун мурашек. Ичиго зажимает себе рот ладонью, когда чужая рука накрывает его член. Он и не знал, насколько он возбуждён. Гриммджоу стягивает чужие боксеры без прелюдий, замирая на долгие секунды от вида голого Ичиго перед собой. Он, чертовски красивый, лежит под ним, а его бронзовая кожа похожа на самый драгоценный металл под этим белым лунным светом. Арранкар не сразу замечает, как быстро он избавляется от собственных белых поясов, как неуклюже стягивает комбинезон, падая сверху и упираясь руками по обе стороны от рыжей макушки. Ему хочется, неимоверно хочется, но оторвать взгляда он не может ни от лица, на котором расцветает румянец, ни от плеч, покрытых веснушками, ни от шеи, под которой нервно дёргается кадык. Куросаки не девчонка, даже не смахивает на неё, но по красоте он мог бы соревноваться со всем миром и обязательно бы выиграл. Обязательно. Из мыслей выводят тихие ругательства. Ичиго, приподнявшись, тянется к щели между стеной и кроватью. Его рука исчезает по локоть и возвращается с трофеями: маленьким флаконом смазки и презервативом. Гриммджоу забыл об этом совершенно. Куросаки кидает их в сторону пустого, видя удивление в его глазах, а тот ловит, даже не отвлекаясь на этикетки. Джагерджак открывает флакончик и, выровнявшись, выливает на пальцы смазку. Она холодная, но пахнет приятно — не теми ублюдскими апельсинами. Внутри зарождается маленькая радость: этот шинигами помнит о том, как Гриммджоу ненавидит запах цитрусовых. Одного кивка головой в сторону хватает, чтобы кровь от члена Ичиго прилила к лицу. Пустой усмехается, видя как он поджимает губы, но всё равно послушно поднимается и переворачивается на живот. Джагерджак знает, что в этой позе ему всегда было ужасно стыдно. Всегда было до ужаса хорошо. Они делали это далеко не один раз, но Куросаки всё равно сначала садится спиной к Гриммджоу, ожидая, когда его толкнут или впечатают лицом в подушку, ведь сам он подставиться не может. Но вместо этого парень чувствует лёгкий поцелуй в плечо, объятья где-то в районе живота, а после тяжёлый, слегка дрожащий, но крайне завораживающий шёпот: — Ложись, — Гриммджоу говорит прямо в ухо и убирает руку с чужого живота, лишь осторожно подталкивая меж лопаток. Ичиго чувствует, как его встряхивает от резко накатившей волны жара из центра грудной клетки, когда он послушно падает лицом в подушку. Его бёдра приподнимают выше и Гриммджоу ладонью, перемазанной в смазке, касается отверстия. Проводит сверху, закусив изнутри щёку, после чего мягко проникает внутрь одним пальцем. Странное подозрение рождается, когда второй палец входит без проблем. Они не трахаются уже месяц, а этот ублюдок ходит с растянутой задницей? Движения рукой останавливаются и через долгие секунды слышится рык. Натуральный, словно это действительно настоящая пантера, а не недовольный и злой «бойфренд». Ичиго теряется в непонимании, сжимает пальцами уголки подушки, но Гриммджоу ничего не говорит. Он убирает руку, вытирая остатки смазки о чужую задницу. Куросаки еле держится, чтобы не возмутиться, но до слуха доносится привычный шелест, за которым следует звук рваной фольги. Ничего не происходит где-то с минуту, за которую Ичиго успевает себя извести чуть ли не до слёз, однако когда его хватают за бёрда, лучше ему не становится. Гриммджоу одним толчком входит внутрь, заставляя Куросаки вскрикнуть. В груди всё застывает уже от страха, что его слышали, и Юзу или Карин сейчас прибегут в его комнату, а увидят… Грубый толчок, такой же, как и первый, заставляет схватиться за изголовье кровати. То, что он, блять, растянут, не значит, что ему не может быть больно, но передать эти мысли не выходит. Ичиго всё же не телепат, а рот ему закрывает подушка, потому что стонать больше нельзя — дома не только сёстры, но и отец. Гриммджоу не церемонится, сжимая чужие бёдра так, что у самого пальцы начинают болеть. Этот крик радует душу, а на губы ползёт ухмылка. Буря внутри разрастается, как лесной пожар, хочется толкнуться грубее, сильнее, глубже. И ведь никто ему не запрещает. Джагерджак входит до упора и тормозит на пару секунд ради того, чтобы привычно вжать корпус рыжего шинигами в кровать. Он давит на плечо, усмехается как-то горько и снова кусает свои губы, перемещает руку в центр меж лопаток и начинает двигаться в привычном грубом темпе. Они никогда не оговаривали статус своих отношений. Всё завертелось как-то слишком неожиданно и обоих затянуло в водоворот событий. Несчастный тренировочный бой, который закончился не обычными травмами, а выпущенными из рук Пантерой и Зангецу. Первый был воткнут в песок его же хозяином, а второй оказался на земле из-за слабости пальцев, что до этого сжимали эфес. Гриммджоу сам не знает, что на него нашло, почему он так силился перейти на рукопашный, почему не ударил, когда подошёл вплотную, почему прижал к себе и поцеловал, а не врезал Ичиго по лицу. Ичиго же без понятия, почему не ударил в живот, почему не оттолкнул, почему не отдал свой первый поцелуй Орихиме, которая ему уже давно нравится, а позволил арранкару забрать его без проблем. С тех пор и до сегодня они не знают, кем приходятся друг другу. Знают лишь самые слабые точки на телах, знают, как заставить друг друга желать ещё больше, как чувствовать, как бесследно растворяться в их порочном наслаждении. Гриммджоу с тех пор всё чаще стал появляться в мире людей, Урахара сделал ему гигай, помог приобрести шмоток, часть из которых валяется в шкафу Куросаки, ведь ответственность за Джагерджака переложили на него — временного шинигами Каракуры. И всё бы ничего, но Гриммджоу снова бесится. Он никогда не говорил, что Ичиго не может быть с кем-то другим, ведь их "развлечение" ни на что не влияет, вот только злит неимоверно. Лишь мысль о том, что его касались чужие руки, что в его объятьях был кто-то другой и Гриммджоу срывает оставшийся стоп-кран. Он толкается глубоко внутрь, бьёт напряжённой ладонью по бёдрам и ягодицам, заставляя Ичиго хрипеть в подушку. Быстрый темп, жестокое обращение, удары, которые приносят, кажется, не меньше боли, чем их тренировочные битвы. Впервые Ичиго не жалеет, что он привык быть израненным. Грубые толчки ускоряются на какие-то жалкие секунды, но Куросаки чувствует, как изначальная боль сменяется странным и всё ещё не особо приятным ощущением, что смешивается с другой болью — с той, что у него внутри. Он понимает, когда Гриммджоу заканчивает, по ещё одному удару, по тому, как из него выходят и касаются пальцем входа, оттягивая кожу слегка в сторону. Ичиго дышит грузно и тяжело, чувствует, как внутри у него взрывается фейерверк из обиды, неправильной радости, наслаждения, злости и разочарования. Гриммджоу с каждым тяжёлым выдохом набирает в лёгкие больше воздуха и проводит ладонью по влажной бронзовой спине. Его пальцы смыкаются где-то на рёбрах, вторая рука тянет за ногу и пустой валит парня на бок, переворачивает на спину. Сжимая его бёдра, Гриммджоу притягивает Ичиго ближе, упираясь членом в его мошонку. На нём всё ещё находится использованный презерватив, полный спермы и только это останавливает его от немедленных действий. Ичиго внимательно разглядывает чужое лицо и поджимает губы. Гриммджоу хмурится так неестественно, так отстранённо, что хочется сорвать эту маску с его лица, чтобы в его глазах отразилась хотя бы злость, а в голосе слышалось привычное раздражение. Вот только... Он, даже не смотря на шинигами перед собой, лишь стягивает с себя презерватив и откидывает его на пол, не удосужившись завязать. Глаза Ичиго расширяются, когда головка касается его отверстия, но тот не успевает ничего сказать, даже ударить, потому что его тело зажимают сверху, не позволяя сопротивляться.***
Рассветное солнце светит в незашторенное окно, освещая комнату светло-золотыми лучами. Она кажется Ичиго серой и тёмной, когда он вновь пробегается глазами по стенам и потолку. В тени соседних домов, которую они отбрасывают на дорогу, всё выглядит таким мрачным и тусклым, что начинает казаться, словно из-за любого угла может выйти пустой или ещё какая нечисть. Кровать скрипит слишком громко в этой тишине. Гриммджоу поднимается на ноги и ищет в скомканном комбинезоне своё бельё. Ичиго смотрит на арранкара и сильнее кутается в покрывало с головой, притягивая колени к себе и утыкаясь в них носом. Ему так многое хочется сказать: выругаться, обозвать Джагерджака всеми лестными, которые он только знает, спросить "почему" и "для чего", но из горла вылетает только неясный хрип. Гриммджоу даже не оборачивается на него. Он одевается поспешно и путается в собственной молнии, останавливаясь, когда собачка не хочет ехать дальше вверх по зубчикам. Сзади слышится очередной хрип и Гриммджоу сжимает зубы, сдерживая рык. Не надо было ему так сдавливать его шею. — Почему?... — доносится до слуха и Джагерджак замирает, как вкопанный, не дышит лишний раз, чтобы расслышать всю фразу. — Это было... Обязательно?... Срываться. Внутри что-то замирает и разбивается. Арранкар опускает руки по швам, так и не справившись с молнией, и поворачивается лицом к Ичиго. Тот выглядит так уязвимо, так... Жалко. И это его вина. Это он проигнорировал его "перестань", это он оставил на его теле множество синяков, это он сдавливал его горло так, чтобы Ичиго не мог дышать. Это всё — его вина. А Ичиго смотрит, накинув лёгкое покрывало на голову и не показывая своих глаз. Они на мокром месте из-за обиды. Слёзы щипают нос, что тот лишь сильнее жмурится, но он не плачет. Он ведь пообещал себе больше никогда не плакать. И обида эта вовсе не на арранкара — на себя. За то, что не прогнал, за то, что не оттолкнул, за то, что дал воспользоваться собой, словно это стало нормой. — А обязательно было... — Гриммджоу начинает, но затыкается на полу-слове, чувствуя, как к горлу поднимается ком, который он не может сглотнуть. Он не застёгивает пояса на бёдрах, побегает к стулу и забирает куртку, сжимая её в ладони. Забрав Пантеру и даже не прикрепив ножны обратно, Джагерджак выпрыгивает в окно, снова используя сонидо. Тихое, горькое "блять" тает вместе с темнотой, когда солнце оказывается достаточно высоко, чтобы полностью осветить комнату. Сбоку слышится будильник, выставленный на шесть утра ради пробежки. Из-за неприятного звука в ушах стоит звон и Ичиго, схватив часы, резко кидает их в стену изо всей силы, роняя простынь с плеч на кровать. Та скатывается на пол, оголяя его изувеченое тело и Куросаки чувствует облегчение от того, что у него в комнате нет зеркала. Механизм умолкает, упав на пол уже полностью разбитым. Таким же, как и его надежда на откровенность.