Ненавижу тебя

— Я знал, что ты придёшь, — Сеймей улыбается, и его улыбка кажется настоящей, потому что такие они и есть — его настоящие улыбки. Конечно, Соби пришёл, не мог не прийти, когда услышал его голос. Если бы Сеймей и в этот раз прислал сообщение, Соби показал бы его Рицке и ни за что не явился бы один, а может, вообще бы не явился, но голос Сеймея действует на него иначе. Разумеется, Сеймей знает об этом, потому и позвонил. Соби стоит в дверях, не ступая дальше прихожей. Он пришёл, но это не значит, что он хотел этого. Сеймей же разворачивается и уходит в комнату, и выбор теперь не велик — приходится идти следом. В доме Сеймей не один, Соби понял это задолго до того, как ему открыли дверь. Нисей сидит на полу у не закрытой до конца двери на балкон и смотрит на гостя с неприязнью: он всё ещё зол, за проигрыш, за то, как его держали в сарае, за сломанный палец. Любой бы злился на его месте, но Соби не жаль его, как и тогда не было. Он, как никто другой, знает, что за партнёрство с Сеймеем приходится платить. — Какого чёрта Агацума делает здесь? — всё же не сдерживается Нисей. — Я хотел его увидеть, — терпеливо отвечает Сеймей. Он всегда разговаривает с Нисеем так — терпеливо, мягко, снисходительно, но Соби знает, что на самом деле может скрываться за этим тоном. По глазам Нисея он видит — тот знает тоже. Сеймей усаживается в кресло на колёсиках у стола и разворачивается к Соби. Тот стоит в проходе, упрямо не желая проходить, пока этого от него не потребуют. Уйти решимости нет. — Что тебе нужно? — спрашивает он. — Я же сказал: хотел тебя увидеть. Соскучился. Нисей сверлит Соби взглядом, сжав зубы, и молчит. Отношения Нисея с Сеймеем другие, они вроде друзей и соратников, так полагает сам Нисей, так он себя ведёт. Он знает, чего хочет Сеймей и зачем, так Соби сказали. Соби не скажет точно, может ли это быть правдой, ведь у Сеймея действительно есть сподвижники, Сеймей на самом деле бывает ласков с другими, с Рицкой по крайней мере. Может быть, ему не чужды человеческие чувства. Впрочем, какая разница, для Соби это поле закрыто. Нисей поднимается, рывком задёргивает штору и проходит мимо Соби, нарочно пихая его плечом. — Остановись, — велит Сеймей ему вслед, и Нисей действительно останавливается. — Ты ведёшь себя невежливо, Нисей. — Этот кретин держал меня в сарае! — взрывается тот. — Он мне палец сломал. Я что, должен ему чай предложить? — Ты сам в этом виноват, — отвечает Сеймей. — Будь поласковее с Соби, он всё же мой боец, как и ты. — Ага, твоя псина на поводке, которую ты выкинул. Не собираюсь я быть приветливым с этим ничтожеством! — Этому ничтожеству ты проиграл, — напоминает Сеймей, и Нисей вспыхивает и оскорблённо отворачивается. — А я не разбрасываюсь хорошими кадрами. Я заберу его назад, как только захочу, он всё ещё мой. Вы оба. Нисей замолкает и возвращается на своё место у окна, прячась за сложенными на груди руками. Соби молчит. Лезть в их перепалку нет никакого желания, а выяснить, что Сеймей на самом деле хочет от него, он не сможет, пока тот сам не пожелает это рассказать. — Вообще-то я хочу, чтобы ты любил его чуточку больше, — Сеймей говорит это Нисею, но смотрит на Соби, смотрит и улыбается. — Может быть, прямо сейчас. — Что? — Нисей теряется, не понимая. — Ну ты же знаешь, как делаются подобные вещи, — Сеймей на секунду отворачивается, роется в ящике стола и, достав оттуда флакон интимной смазки, бросает его на постель. — Надеюсь, вам не будет слишком тесно на этой кровати. Кровать здесь и правда небольшая, рассчитанная на одного, аккуратно заправленная, безликая. Естественно на ней спит не Сеймей, он бы никогда не позволи совершить на своей постели что-либо подобное. Соби вздыхает и закрывает глаза. Нисей вновь подскакивает с места. Глаза его испуганные, большие и блестящие. — Ты шутишь, Сеймей? — кричит он. — Я не буду спать с Агацумой! Ни за что! Сеймей поворачивается к нему резко вместе с креслом, и на его губах уже нет приветливой улыбки. — Будешь, — говорит он тихо. — Я хочу, чтобы ты целовал его. Чтобы заставил стонать от удовольствия и умолять о большем. Это мой приказ. Сердце будто сковывает холодом. Соби чувствует, как где-то на дне желудка зарождается паническая дрожь, но он держит её с привычным усилием. Он словно придавлен сейчас к месту тяжёлой плитой, а внутри так пусто, что можно вырезать пару отверстий, как в хэллоуинской тыкве, и поставить внутрь свечку. — Нет, я не стану! — рычит Нисей. — Ты подчинишься, — голос Сеймея звенит льдом. — Ты мой боец, ты отдашь за меня жизнь, если я прикажу. Ты разденешься и ляжешь в постель с Соби. Нисей больше не говорит «нет», это слово застывает на его побелевших губах, и сейчас он кажется Соби по-настоящему юным, таким, как и должен выглядеть ученик старшей школы, — растерянным, уязвимым. Вот теперь его становится жаль. Соби старается не думать о том, что чувствует он сам, ему больно, гораздо больнее, чем если бы это случилось с ним пару лет назад. Он привык подчиняться Сеймею, его тело лишь инструмент, он выдержит всё что угодно, но отчего же Сеймей всегда выбирает самые больные места, места, что до сих пор умеют чувствовать? Соби понимает, что Сеймей не отступит, что спорить с ним бесполезно, а противиться — он никогда и не умел. Понимает, что Нисею, должно быть, это смирение даётся не в пример тяжелее, чем ему, а потому вдруг хочет помочь. Соби сбрасывает пальто и складывает его на комод, начинает расстёгивать пуговицы рубашки. Нисей смотрит на него зло и тревожно, прижавшись спиной к двери, ведущей на балкон, и уличный воздух треплет его волосы. Соби кладёт очки рядом с пальто, неторопливо раздевается, складывая одежду в изножье кровати, стараясь не смотреть на Сеймея, чей взгляд не отлипает от него ни на секунду. — Это тоже, — велит Сеймей, кивая на его шею, и Соби покорно сматывает бинты. Сеймей желает видеть собственное имя, вырезанное на тонкой коже, потому что эта метка — самое интимное, что может быть между ними. Нисей таращится тоже, он видел её раньше, но пожалуй только сейчас понимает разницу между одним и тем же именем, что они носят. — Иди сюда, — зовёт его Соби, присаживаясь на кровать. — Иди к чёрту, Агацума! — шипит Нисей. Он колеблется, но выбора у него нет. — Сеймей! — умоляет он, и Соби слышит, как все его силы выходят горячим воздухом вместе с этим звуком. Сеймей не отвечает, и Нисей делается злым и отчаянным, он резко стягивает кофту через голову, звенит пряжкой ремня и дёргает пуговицу на брюках. Он подходит к кровати, раздеваясь, но оказавшись рядом с Соби обнажённым и лишённым воли, вновь теряется и замирает каменной статуей. Соби тянет его к себе и целует. Губы Нисея холодные, он открывает рот, но на поцелуй совсем не отвечает. — Ты помнишь приказ? — голос Сеймея заставляет Нисея вздрогнуть, он зажмуривается и мучительно выдыхает в губы Соби. Теперь он отвечает на поцелуй со страстью и напором, проникает в рот языком, ласкает и прижимается губами сильнее, хватает Соби за затылок, чтобы проникнуть в его рот ещё глубже. Соби чувствует, как его пальцы мелко дрожат в волосах. Соби не хочет этой близости, но у него и раньше случались интрижки без большой любви, это всего лишь секс, это приятно и поддаться желанию будет легко, даже если Сеймей будет смотреть. Можно попытаться представить кого-то на месте Нисея. Нисей красивый, у него приятное тело, выразительные глаза и мягкие длинные волосы, Рицка мог бы стать похожим на него уже через пару лет. Соби отгоняет эти мысли, ему не хочется тащить и Рицку в эту постель. О чём бы ни думал сейчас Нисей, он никак не может сдаться, его поцелуи похожи на задушенные рыдания, а рука в волосах тянет всё больнее. — Не думай о нём, — шепчет Соби, отрываясь от его губ. — Смотри только на меня. — Заткнись! — шипит Нисей на остатках злости. В его голосе тоска, боль и беспомощность. Он влюблён в Сеймея, понимает вдруг Соби. Он так часто наблюдал, как Сеймей очаровывает людей, притягивает их и ослепляет, что очень чётко видит теперь: Нисей любит его. Соби хотел бы помочь, но единственное, что он может сейчас сделать — взять всё на себя. Он не любит людей, а Нисей и вовсе один из худших экземпляров, но Соби знает, что значит быть отданным другому против воли. — Смотри на меня, — повторяет он и мягко укладывает Нисея на постель. Соби осознаёт, что его просьба бесполезна: Нисей и правда смотрит, смотрит в глаза, скользит по лицу и замирает взглядом на шее — но он не может не думать о Сеймее. Сейчас он гоняет в голове мысль не только о том, что не хочет ненавистного ему Соби, человека, к которому ревнует, но и о том, что подчиняется желанию Сеймея. Это осознание разливается внутри горячей волной и жжёт через кожу ладони Соби, которыми он скользит по гладкому телу. Соби ласкает его неторопливо и чувственно, гладит руки, грудь, задевает соски и скользит пальцами по животу. Целует шею, ключицы, оставляет влажные следы языком. Нисей не возбужден ни капли, он следит за движениями Соби и тяжело дышит. Может, у него были только девушки? Может, это ему стоило позволить быть сверху? Кожа Нисея постепенно становится теплее, она бледная и гладкая, ни единого шрама, Сеймей ни разу его не тронул. У Соби всё иначе. Он замечает взгляд Нисея, что скользит по коже, потрясённое понимание в его глазах, которые то и дело возвращаются к шрамам на шее. Там не просто врезанные в плоть буквы, но и жестокие порезы, на которые пришлось накладывать швы. Соби чувствует, как Нисей дрожит под ним; тот наконец отнимает руки от простыней и касается Соби в ответ, гладит его ладонями сначала нерешительно, а потом жадно. Руки, путешествуя по груди и плечам вверх, всё время оказываются у шеи, которой он так и не решается коснуться. Соби вдруг чувствует его ответ, некое единение, будто Нисей разворачивает боевую систему, и они оказываются заперты в его тёмных, беспросветных иллюзиях только вдвоём, каждый брошенный взгляд — новое звено в цепи, что приковала их друг к другу, а каждое касание ощущается острее, будто сразу под кожей. Даже чужое дыхание словно бы звенит прямо в голове. Нисей ласкает Соби неуверенно и отзывается на его ласки, прижимается ближе, утыкается лицом в плечо, аккуратно целуя. Он прячет лицо от Сеймея, потому что теперь его с ним желания совпадают, и пусть движут ими разные мотивы, Нисей подчиняется. Соби разводит его колени, гладит бёдра и касается в паху, проверяя, Нисей вздрагивает. Он коротко целует Соби и не может остановиться, повторяя эти рваные, почти невинные поцелуи вновь и вновь, скользит ладонями на спину и, нащупывая грубые рубцы от кнута, замирает, касается их кончиками пальцев, будто они всё ещё могут болеть. — Это не его, — тихо говорит Соби, и видит, как глаза Нисея в ужасе распахиваются. Не сложно представить, что он сейчас воображает о жизни Соби, вот только правды ему никогда не узнать, правду о нём знает только Сеймей, и потому он до сих пор имеет над ним безграничную власть. Соби холоден. Его руки обжигают, дарят наслаждение, его собственное возбуждение только растёт, и он отдаётся ему, но внутри он холоден и безразличен. Всё его сочувствие к Нисею ограничивается лишь игрой в нежность, которая Соби не свойственна, и упорным игнорированием третьего в этой спальне. Нисей без сомнений чувствует этот бездушный холод, но сейчас на нём такое тяжёлое заклинание, что ему нужна чужая рука рядом, и он соглашается на эту игру. Соби пронзает его тело булавкой, забирая сопротивление, и расправляет его хрупкие крылья, которыми не взмахнуть. Беспомощность, которую Соби ненавидит, на белых простынях кажется ему даже красивой. Соби проникает в него скользкими пальцами, ласкает медленно и аккуратно, и Нисей стонет не то от стыда, не то от удовольствия. Соби никуда не спешит, он не хочет сделать больно, и в этом так мало от заботы, потому что будь это больно и жестоко, злое упрямство и ненависть помогли бы Нисею после. Но настойчивое удовольствие и сладкая похоть сломают его. В своей нежности Соби следует приказу Сеймея с изощрённой отдачей — идеально и непоправимо. Когда Соби входит в него, Нисею это нравится, его тело так красноречиво реагирует, что других подтверждений не требуется. Он отворачивается, потому что смущён предательской реакцией организма, и в этом его ошибка. Нет больше спасительного кокона связанных в одно целое тел, есть только ледяные глаза напротив. Нисей смотрит на Сеймея не в силах отвести взгляд, смотрит, пока другой мужчина берёт его. В глазах Нисея стоят слёзы, а губы его дрожат. Ему не больно — Соби уверен в этом — не физически. Соби чувствует, как тело Нисея сжимается, напрягается и мелко трясётся, переступая ту грань, где всё ещё была иллюзия контроля. Темп ускоряется, они двигаются навстречу друг другу, как будто обучены этому на подсознательном уровне, Нисей выгибается под ним и не может сдержать стонов. Он кусает губы и вцепляется в простыни. Его кожа разгорячённая и влажная, волосы рассыпались по подушке чёрными плетьми, и Соби жаль, что он не может убить его прямо сейчас, таким. Он не перестает ласкать Нисея руками и чувствует, как тот с задушенным криком изливается ему в ладонь. Соби близок к тому, чтобы последовать за ним, но голос Сеймея острым разрядом бьёт между лопаток. — Я не разрешал тебе кончать. Соби замирает. Сдержаться так трудно, когда член сжимает горячее, пульсирующее удовольствием тело, а Нисей хватается за его запястье, зажмурившись и пытаясь удержаться на грани нереальности. Соби старается дышать ровнее и вспоминает клятву, данную Сеймею. По сравнению с ней всё остальное в мире — ничто. Он расслабляется, стряхивает с себя руки Нисея и выскальзывает из его тела. В комнате тяжёлая тишина, наполненная густым запахом секса и отчаяния, Нисей застыл мумией, отвернувшись к стене и боясь шевельнуться, он прижимает к губам одеяло, чтобы даже сорванное дыхание не выдавало его чувств. Бесполезно. Соби смотрит на Сеймея, и по тому не ясно, получил ли он то, что хотел, удовлетворён он или разочарован. Сеймей просто тёмный и чужой, ничто в нём не выдает и следа возбуждения. — Уходи, — говорит он. — Кажется, Нисей не очень рад тебя видеть. — Мне нужно в душ, — отвечает Соби равнодушно. Сеймей морщится недовольно. — Ты можешь сходить в душ дома. — Там Рицка. Не хочу, чтобы он… — Ладно, — сдаётся Сеймей со вздохом. Соби подбирает свою одежду и уходит в ванную, запирает за собой дверь и включают воду. Ледяные струи бьют по спине и внутри всё сжимается, сворачивается в узел, крутит, тянет, жжёт. Соби прислоняется к холодному кафелю лбом, губами, затем щекой. — Есть только ты, Сеймей, — шепчет он. — Мне нужен только ты и никто, кроме тебя. Я отдам всё, до последнего вздоха, до последней капли крови только ради тебя. Вода наконец теплеет, и Соби чувствует, как его тело расслабляется, пустеет и слабнет так, что трудно устоять на ногах. Он глотает капли, что заливают ему лицо. — Я ненавижу тебя, Сеймей.