Жемчуг

Вино пахнет сладко, маняще, притягательно. Женщины пахнут терпко, но не менее желанно. Их сочетание — квинтэссенция ароматов, от которой не спрятаться, не скрыться. Остаётся только поддаться искушению и наслаждаться мгновением. Алина выныривает из бочки, покрытая сладким алкоголем с ног до головы. Красное, словно кровь, вино пропитало чёрное платье. Волосы прилипли лицу, а яркие губы, кажется, ещё сильнее налились цветом. Наталья смотрит на неё, замерев; в душе лишь благоговейный трепет и неземной восторг. — Спасибо за спасение, — Ткачёва кладёт ладони на чужие плечи и оставляет ярко-красный поцелуй на бледном лбу подруги. — Без тебя меня бы уже не было. «Без тебя меня тоже», — думает Столыпина. Её утягивают в нежные объятия, прижимают к груди, и Наталья теряет голову от чужого тепла и смеси запахов. Благородных леди учат держать лицо и соблюдать манеры, но платье пачкается от чужого, а вместе с этим рушатся последние грани приличия. Губы скользят по шее Алины, отрываясь лишь для того, чтоб вкрадчиво шепнуть: — Прости, прости, прости… Алина удивлённо смотрит на извиняющуюся подругу, ласково поглаживая по голове; она знает, что чувствует Столыпина. Когда-то Ткачёва сама считала себя неправильной, но один вечер изменил всё. С того счастливого случая утекло много воды, но память жива; а агатовые серьги Алина не желает менять ни на какие другие. — Всё в порядке. Я знаю, что ты чувствуешь, — с подбадривающей улыбкой срывается ответ. Слишком откровенно, но условности они оставили за порогом винного погреба. — Всё правильно. Ты делаешь всё правильно. Алина чувствует, что подруге не хватает уверенности, как и ей когда-то. Она подтягивает Наталью ближе, перехватывает ладони и оставляет на них нежные багровые поцелуи. Пульсирующие вены запястья под огрубевшими пальцами заставляют Ткачёву закусить губу: уж больно безумна страсть к крови. Столыпина смущенно улыбается, поворачивая руки тыльной стороной вниз. — Платье и так уже все красное от вина, а ты хочешь. Пей. Слова срабатывают; спусковой крючок слетает в одно мгновение. Клыки прокусывают тонкую кожу в месте сплетения вен, выпуская тонкую струю крови. Алина пьёт жадно, рвано выдыхая и отстраняясь через несколько секунд. Ей не хочется убивать, только не сейчас и только не Наталью. На губах остаются капли крови — и Ткачёва, зажав рану ладонью, тянется за поцелуем, словно одержимая. Подруга поддаётся, ощущая металлический вкус собственной крови и ухмыляется чуть болезненно. — Твой вкус бесподобен, но я не могу убить тебя, — Алина улыбается виновато, перетягивая укус импровизированным жгутом в виде собственного чулка. Главное — остановить кровь, а другие последствия скрыть куда проще. — Хочу попробовать тебя всю. В глазах Столыпиной — тревога, смешанная со страстью. Кажется, ещё немного и её снесёт волной возбуждения. Ладони беспорядочно шарят по платью Алины, а собственный корсет становится удивительно тесным от жарких и глубоких вздохов. Обе шнуровки спадают быстро — Ткачёвой тоже неудобно; она так и не привыкла до конца к красивой и элегантной одежде. Да и всё запачкано вином — жалеть уже нечего. Остаётся лишь созерцать, как бесполезные куски ткани оказываются на полу, а дама напротив оказывается ещё красивее, чем можно было представить. Алина понимает, что сегодня инициатива на ней — этому искусству любви нужно учиться; и воспоминания подсказывают, как учили саму вампиршу. Тогда она ещё была человеком. Живым, способным на истинные чувства. Но Наталья пробуждает в ней давно забытое ощущение, смешанное со Зверем; теперь все воспринимается совершенно иначе. Возвышенное сочетается с животным, формируя нежное и страстное желание одновременно, с долей безумия и превосходства. Поцелуи с укусами накрывают тонкую кожу, оставляя мокрые следы. С шеи спускаются по плечам, ключицам, груди. Присоединяются руки: оглаживают, сжимают, цепляются. Столыпина прижимает подругу к себе, вдавливая пальцы между лопаток и утыкается лицом в чужую макушку. Жарко, громко, невообразимо притягательно. Алина подушечками пальцев подцепляет резинку чужих кружевных чулков и чуть оттягивает их; слышит характерный шлёпок о кожу. Видит красивый розоватый след и довольно ухмыляется: на такую красоту она может смотреть вечно. А вампирский век долог… Губы касаются оставленной метки и Ткачёва зубами оттягивает кожу, наблюдая за чужой реакцией. Вздохи, томный взгляд, впившиеся в спину ногти — все это только подстёгивает продолжать. Подниматься выше ртом, руками рисуя на бёдрах беспорядочные символы. Алина обдаёт горячим дыханием каждую клетку тела, которая ей попадается. Касается языком, обводит, подцепляет губами. Вдыхает чужой запах, блаженно прикрывая глаза. Сжимает бёдра до скрипа руками, боясь потерять ту странную и невидимую нить, сплетающую два тела воедино. Наталья не задаёт вопросов, отдаваясь всему процессу с головой. В такие моменты, кажется, разум совершенно не нужен; веление сердца и желания тела стоят превыше всех граней разумного. Столыпина находит копну тёмных волос между собственных ног и мягко запускает в них пальцы, совершенно не надавливая. Ей тоже не хочется разрывать эту порочную, но такую желанную связь. Хочется замереть в моменте; забыть, что вне погреба есть другая жизнь. Что, покинув их маленькое убежище, придётся снова скрывать все чувства, которые так и пытаются выплеснуться наружу. Но у них ещё есть время. Время, которое можно посвятить наслаждению и греху, себе и своим желаниям… *** Кровь от укуса давно остановлена и смыта водой, но шрам на запястье от вампирских клыков просто так не скрыть. Он вызовет много вопросов — и с этим срочно надо что-то делать. — Когда-то мне сказали, что агат подходит мне больше жемчуга, — Алина неловко улыбнулась, снимая с руки браслет и протягивая подруге. — Тогда я выкинула серьги из своего набора. Теперь пришла пора расстаться с жемчугом окончательно. К тому же, тебе он пойдёт куда больше, чем мне.