***
— Сильно расстроился? — негромко уточняет Чан, двигая к Чанбину высокий стакан с его кофе. Чанбин выглядит вполне нормально — чуть задумчивый только, залипает периодически, но Чан всё равно волнуется. Во-первых — шутка ли, оказаться в такой ситуации, а во-вторых… Чанбин обычно не думает совсем, и если на его лице проявляются какие-то признаки мыслительного процесса — всё, ну, очень плохо. Ими было принято стратегически важное решение забить на последнюю пару — после чего они вдвоём радостно сбежали в пекарню неподалёку. Подбил на это, как ни странно, Чан, пользуясь тем, что, ну, у Чанбина разбитое сердце, а сам Чан пары по теорверу вертел там, где приличным омегам не стоило бы, но не говорить же об этом вслух. Хан же посмотрел на них, как на придурков, и на свою пару ушёл — но Хан с факультета искусств, человек тонко чувствующий, с него спрос маленький, да музыку Чан бы тоже не прогуливал. Поэтому за столиком они вдвоём; на стул, где периодически восседает Хан, Чанбин свалил свой рюкзак; а у Чана на пенке капучино красуется сердечко из корицы. Хрен знает, как омега преклонных лет за стойкой распознал в нём омегу (через непробиваемые ароматы его друзей да через чанову-то внешность), но улыбался умиленно, видимо, решив, что у них свидание. Переубеждать не стали — во-первых, нафиг надо, во-вторых — не до того. — А? — альфа будто спохватывается, что не один, и тут же натягивает на лицо своё типичное самоуверенное выражение. — Да не, это было ожидаемо. Принцесса всё-таки. — Ничего, следующая окажется посговорчивее, — хмыкает Чан и машинально обнимает пальцами стакан со своим кофе. Чанбин же смотрит на него почти непонимающе. На один короткий миг, после чего вполне знакомо ухмыляется. — Не, ты не понял. Думаешь, я вот так отвалю после первого же «нет»? Понятное дело, он с первого раза не понял, что я — его судьба. Но это ж не повод отступать! — Ты его что, сталкерить удумал? — возмущается Чан, — Ещё скажи про «на плечо — и в берлогу», животное ты несчастное! — Я долбанутый, по-твоему? — фыркает Чанбин, — Не сталкерить, а у-ха-жи-вать! — Он тебя уже отшил, причём довольно вежливо. Отшил — значит, не заинтересован в знакомстве. Успокойся и имей уже гордость и совесть! — Как ты? — спокойно уточняет Чанбин, и Чан чувствует, как краснеют кончики ушей. — Без обид, брат, но если мне что-то нравится, то я хотя бы пытаюсь этого добиться. Смотреть на желаемое и самоугрызаться, что недостаточно хорош или думать о всякой херне — это по твоей части. — Ну да, ты думать вообще не пытаешься, — уязвлённо хмыкает Чан и делает глоток кофе. Коричное сердечко неприятно оседает на губах, и Чан отстранённо облизывается. — Дело не в том, что не пытаюсь. Просто… подумаешь, омега отшил. Он ж меня не знает даже! Вот узнает — точно не отошьёт. Мне нужно только одно свидание. Чану даже весело становится. — Ты думаешь, что сможешь добиться его всего одним свиданием? — Абсолютно. Чанбин выглядит таким самоуверенным, что Чан соболезнует Хенджину. — Всё равно я против. Приставать к омегам, которые уже тебя послали — это как-то… — Да не буду я к нему приставать, боже, — ворчит Чанбин, зло стреляя глазами в Чана. — Никакого сталкерства, нарушения личного пространства и вот этого всего! Просто буду говорить ему комплименты и звать на свиданки. Даже если бы я действительно был мудаком каким — я ж знаю, что ты мне морду набьёшь, придурок! Чан фыркает, стирая корицу с уголка губ, и чуть не давится воздухом, когда Чанбин продолжает: — Или Феликс набьёт, как джентльмен. А ты за меня отомстишь. Глядишь, хоть у вас что-то выгорит.***
Два. Месяца. Два чёртовых месяца Чанбин строит планы (один восхитительнее другого) и претворяет их в жизнь. Настолько упорно, что по универу действительно проходит слух, что Со Чанбин намерен затащить Хвана как минимум под венец. Всё зашло настолько далеко, что очередной отвергнутый воздыхатель Хенджина припёрся на их факультет и попытался было «забить этой тумбочке стрелку» — впрочем, тут же попритих, когда увидел габариты оной «тумбочки», и «стрелка» закончилась, так и не начавшись — оппоненты ограничились обменом любезностями и пожеланиями (не)удачи. Впрочем, воздух всё равно заметно искрил — и Чан почти было сунулся их разнимать (хотя понимал, что вставать между двумя что-то не поделившими альфами — так себе идея), как появился Феликс. Посмотрел на одного альфу, на другого, и так чётко и уверенно послал нахер обоих (с ёмким «ещё раз увижу рядом с Джинни — ноги переломаю» в сторону второго альфы), что у Чана под коленками заныло от предвкушения. И от обиды — потому что до чёртиков несправедливо, что у «Джинни» есть такой вот Феликс, а у него… Ладно, нет, у Чана тоже прекрасные друзья. Но Чану мало. Чан хочет, чтобы у него был ещё и прекрасный Феликс. Феликс оказывается предвзят, видимо — по крайней мере, Чанбина от Хенджина он поганой метлой не отгоняет, хотя, наверное, стоило бы. Впрочем, нет, Чан не должен так думать. Просто… Чану кажется это всё максимально бессмысленным, потому что всё, что делает Чанбин — это позорится. Каждый раз, когда он подходит к Хенджину, тот ему отказывает, хоть и без огонька и криков о том, что Чанбин ему надоел до жути. Чанбин не согласен. Чанбин серьёзно говорит, что Хенджин его отшивает, конечно, но улыбается и пару раз даже смеялся над его шутками, а если его принцесса смеётся, то он согласен быть каким угодно клоуном. Даже если Хенджин его в итоге пошлёт. Хан говорит, что они оба кретины и старается не видеться с ними в коридорах универа — чисто на всякий случай. А ещё говорит, что написал песню о любви, что для него прямо-таки нонсенс, и обещает показать, когда закончит аранжировку. Чану кажется, что всё вокруг сходит с ума. Приближаются зачёты и аттестации, и всё, о чём он может думать — это рефераты и графики. Ладно, почти всё — часть его мозга, кажется, напрочь забита Феликсом, которого за это время стало куда больше (хоть и на периферии, но Чан вечно был с Чанбином, а тот таскался за Хенджином, а от него обычно было рукой подать до Феликса), и его жестами, усмешками и взглядами. И ещё одна такая же часть мозга забита отговорками и оправданиями, потому что признаваться в этом совершенно не хочется. Даже себе. Он, в конце концов, не Чанбин — впрочем, он, несмотря на своё помешательство на «принцессе», зачёты сдаёт даже чуть бодрее, чем Чан, да ещё и удовольствие от этого получает. — Если сдам это дерьмо с первого раза — точно позову сегодня Хенджина на свиданку, — клянётся Чанбин, сидя перед аудиторией физики и обмахиваясь конспектами. Чан рассеянно угукает и ненавязчиво пытается эти конспекты отжать, потому что у него в одном разделе написана какая-то неразборчивая хрень, и ему срочно нужно посмотреть, о чём вообще идёт речь. — Йа, ты что, и даже не скажешь ничего? — А что говорить? Я похоронил уже все надежды на твой счёт, — флегматично произносит Чан, отлистывая чужие записи куда надо, а Чанбин фыркает недовольно. — Вот разочаруюсь в Хенджине и решу, что на самом деле моя судьба и лучший омега в моей жизни — это ты, вот и… — Обязательно позови его на свиданку. Включи все свои феромоны, флюиды, и что там альфы ещё включают, и охмури его наконец, — торопливо выпаливает Чан в попытке откреститься от такой чести. Чанбин довольно хехекает, но тут же с ойканьем подрывается и, забыв у Чана конспекты, устремляется в аудиторию. Чан подрывается следом, чтобы втиснуть их Чанбину его тетрадку если не в руки, то за шиворот, но не успевает — и даже угрызается совестью немножко, потому что списывает Чанбин, конечно, виртуозно, но только когда есть, с чего. Приходится идти следующим, чтобы иметь возможность хотя бы подпихнуть другу конспекты под стол… И заодно прекратить свои страдания — хотя бы те, что связаны с физикой. Сдаются они с разницей буквально в пять минут, и Чан почти максимально спокоен и собран. Спокоен — потому что Чанбин шепчет добродушное «файтин» и «подожду у входа», как и всегда. «Почти» — потому что знает, что даже за пять минут Чанбин умудрится сделать абсолютно что угодно, было бы желание. Чутьё его не подводит — друга он видит сразу же, как выходит из аудитории, и даже в вполне ожидаемой компании. И даже чувствует какой-то укол ревности. В конце концов, какого чёрта? Неужели было сложно подождать Чана из аудитории? Нет, разумеется, он не ревнует. И действительно желает Чанбину счастья. Но в данный момент Чан вымотан зачётами, вытрахан физикой, а ещё ему очень хочется оттащить друга куда-нибудь в сторонку и доходчиво объяснить, что друзей на принцесс не меняют. Особенно лучших друзей. Особенно когда подождать нужно всего ничего. — Просто отгоняй его мухобойкой, если он тебе не нравится, не стесняйся, — вежливо кивает Чан Хенджину вместо приветствия, беря Чанбина за локоть и собираясь было утянуть в сторону. Старается сделать это как можно спокойнее и с максимальным уровнем достоинства, потому что на него, чёрт возьми, смотрит Феликс — и улыбается, и это уже перебор, и Чан уже почти растерял всё то, что собирался сказать сейчас Чанбину. — Ну, это уже крайности, Чанбин довольно неплохой, — улыбается Хенджин. Чанбин, кажется, начинает сиять, как начищенная монетка. — Но мы с Феликсом сегодня собирались отметить сдачу последнего зачёта, и… — И приглашаем вас пойти с нами в бар, — с милой улыбкой вклинивается Феликс. Чан резко начинает испытывать что-то среднее между паникой и эйфорией. — Посидим, узнаем друг друга получше, как вам идея? Хенджин чуть краснеет было и поворачивается к Феликсу, но тот изысканно вежливо пихает друга локтем в бок, и Хенджин проглатывает все возражения и, подумав, кивает. Чана это веселит, но… Боже, ему бешено хочется отказаться. Отказаться и, желательно, убежать откуда куда подальше, но… Чанбин. Чанбин всё же его друг, и так кинуть Чанбина он просто не может, даже если сам Чан в это время будет разрываться на кусочки. — Отличная идея, — совершенно без раздумий кивает донельзя довольный Чанбин, — Но только если это действительно будет в тему. Если у вас планы — всё в порядке, мы с Чаном тоже думали отметить сда… — Нет, будет действительно круто, если мы пойдём вместе, — кивает Хенджин, — Если хотите, можете позвать ещё кого-то? Чан хочет. Чан очень хочет отвалиться, позвать Хана, взвалить ответственность за происходящее на него, сказать, что у него дела, работа, учёба и у троюродного дедушки умерла любимая рыбка, но Чанбин только с готовностью мотает головой. — У Хана сейчас самые злостные зачёты, он уши оборвёт, если мы будем звать его пить, так что вчетвером. Мы с Чаном, кстати, знаем отличное местечко! Чанбин прав, Хан действительно оборвёт им уши. И они действительно знают отличное местечко. Только Чан сейчас с радостью бы сквозь землю провалился, потому что Феликс смотрит прямо на него и улыбается, а ещё говорит что-то типа «Отлично» и «До вечера» — Чан не может точно поручиться, потому что залипает, и залипает жёстко и позорно. — Прекрасно, теперь это двойное свидание, — почти мурчит Чанбин, когда Чан всё же утягивает его к лестнице, — Ты же не думаешь слиться? — Было бы неплохо, — шипит Чан и смотрит на Чанбина укоризненно. Укоризненно, тяжело и испытывающе, точно зная, что под таким взглядом Чанбину неуютно. — Нет, Бин, это не двойное свидание. У вас с Хенджином — возможно. Ты мой друг и я не буду ставить тебя в паршивое положение, поэтому я не сольюсь, но хочу, чтобы ты знал, что ты в своей беготне за Хваном превращаешься в последнюю задницу, Со Чанбин. Чанбин открывает рот, чтобы возразить, и тут же закрывает его обратно. Сопит. Виновато смотрит на недовольного Чана. — Да брось, зато всё так гладко получилось, — самоуверенно тянет он, но сразу понимает, что не прокатило, и выдыхает. — Ладно-ладно, я мудила. В своё оправдание могу сказать, что просто попался идеальный момент. Я действительно думал тебя подождать… И у меня не было серьёзных намерений сталкивать тебя с Феликсом. Брат за брата? Чан фыркает и закатывает глаза. Вот же… — Брат за брата, — подтверждает он со смешком.***
Свид… Поход в бар проходит вполне неплохо. Чанбин тащит всех в их с Ханом любимый уютный полуподвальчик, а Чан советует Феликсу любимый сидр. Хенджин держится чуть отстранённо и почти насмешливо поначалу, но через каких-то полчаса заметно расслабляется и смотрит на Чанбина, который, кажется, решил взять на себя роль ведущего, зазывалы и местного шутника одновременно, почти с умилением. Феликс чувствует себя вполне спокойно и уверенно, много улыбается и периодически пихает Хенджина локтем, когда тот, кажется, смущается (от чего Чанбин сияет, как начищенный медный таз). Чан же… Чан просто пытается держать себя в руках. Старается вести себя как можно более естественно и открыто, но при этом не пялиться на Феликса. И вообще не смотреть на него лишний раз. И это просто охренеть как сложно, потому что Феликс — буквально солнышко, и если хаотичному и громкому обаянию Чанбина Чан уже давно привык, то к тому, как Феликс шутит, как Феликс говорит, как улыбается и у его глаз собираются крошечные мимические морщинки… К Феликсу он не привык. Совсем. Он вообще не уверен, что к нему можно привыкнуть, и очень хочется заявить, что он и не собирается, но… Чанбин. Если Чанбин с Хенджином действительно начнут встречаться, то либо Чанбину придётся выбирать между ними, либо им придётся зависать всем вместе — и, кажется, все бы предпочли второй вариант. По крайней мере, Феликс действительно позвал их потусить вместе, а теперь смеётся над их шутками и шутит в ответ, а Чан понимает, что… Какой бы Чанбин ни был задницей, Чан никогда не заставит его выбирать между ним и его омегой. И знает, что Чанбин бы ни за что не поступил так с ним, если бы Чан нашёл себе альфу. В конце концов, они действительно друг другу как братья. Поэтому ему надо как-то научиться игнорировать Феликса. Вернее, научиться игнорировать то, какой Феликс. Убить в себе желание невнятно пищать, когда альфа поправляет высветленные волосы или намеренно понижает голос (в такие моменты у Чана мурашки по загривку бегут, но он никогда в этом не признается). И вообще, полностью стереть из памяти тот случай, когда… — Эй, это не смешно, — хмурится Феликс, и Чан чуть не давится своим сидром, а Чанбин поднимает брови, — Ты не должен так шутить про Чана, даже если он твой друг. — Да нет, всё нормально, — хмыкает Чан, поглаживая пальцем стакан с алкоголем. — То, что я — альфа, у нас самая популярная шутка… Ну, кроме моментов, когда мы стебём Чанбина за его рост. Хенджин негромко смеётся и поглядывает на Чанбина, который, кажется, надулся в притворной обиде ещё больше. — Так, — угрожающе начинает Чанбин, тыкая в сторону Чана зажатой в пальцах одной из гренок, которыми он заедал своё пиво, — Во-первых, мой рост — два метра, просто… — Просто ты это скрываешь, — ржёт Чан, и Феликс, кажется, даже улыбается. Не то чтобы Чан пялился на Феликса и подмечал каждую его реакцию на свои реплики, просто так получилось. — …а во-вторых, даже если кое-кого за уши тянули вверх, а за плечи — вширь, — Чанбин закидывает руку Чану на плечо, — Чанни всё равно остаётся лучшим омегой на свете, это точно! — Вы, ребята, действительно близки, — посмеивается Хенджин, но Чан со смешком и коротким «йа» бьёт Чанбина по бедру и чуть отстраняется. — Мы уже больше десяти лет дружим, — поясняет Чан, сталкивая руку Чанбина с плеч и ухмыляясь. Ишь, что удумал. Ему Хенджина клеить надо, а не Чана рекламировать! — Мне иногда действительно кажется, что он — мой брат. Тем более что я провонял им, кажется, с головы до ног, и теперь большая часть окружающих воспринимает меня, как альфу, не только из-за внешности, но ещё и из-за запаха. — Я не считаю, что ты похож на альфу, — со спокойной улыбкой пожимает плечами Феликс и смотрит прямо Чану в лицо, — Ты привлекательный и интересный омега. Не слушай никого. Чан, кажется, посмеялся тогда и поблагодарил, бешено молясь всем существующим богам, чтобы покрасневших ушей не было видно в полумраке бара, а потом, придя домой, полночи не мог взять себя в руки и зарывался лицом в подушку, прокручивая в своей голове одно и то же. «Ты привлекательный и интересный омега. Не слушай никого.» Чан выдыхает шумно, почти скулит, обнимая подушку двумя руками и утыкаясь в неё лицом, и убито думает, что он всё-таки придурок. И что им с Феликсом вообще нельзя было знакомиться. Потому что за сегодняшний вечер он умудрился влюбиться в Феликса ещё сильнее — и уже не в какой-то придуманный образ в голове, как это было в прошлый раз, а в реального, живого Феликса, что намного, намного хуже.***
С начала нового семестра они обедают впятером. Хан немного удивляется (действительно немного), но расплывается в понимающей ухмылке (Чан был бы благодарен, если бы она была направлена на Чанбина, а не на него) и приветствует Феликса и Хенджина, как ни в чем не бывало. Чанбин светится, как лампочка, и всего через пару дней после начала учёбы объявляет, что они с Хенджином теперь встречаются. И это очень круто, конечно, потому что Хенджин, как выясняется, очаровательный, хотя и не беспомощный. Он ярко смеётся над любыми шутками, рассказывает что-то про танцы и живопись (причём делает это интересно) и в компанию вливается просто отлично, хотя даже не пытается казаться «своим в доску» и не пытается сойти за альфу, с которым всё можно — что неосознанно всё это время делал Чан. Чан же… Чан держит себя в руках почти в прямом смысле, чтобы не развалиться к чёрту, потому что… Феликс. Феликс оказывается очень тёплым. Много и мило шутит, ярко улыбается, общается со всеми так свободно, будто не знает, как действует на окружающих людей… Ну, на Чана, по крайней мере. А ещё Феликс тактильный. И это настоящая катастрофа. Сначала Чан думает, что Феликс просто очень близок с Хенджином, и поэтому он часто Хенджина трогает, обнимает, ерошит ему волосы, делает кучу подобных вещей (и всё это — под тщательно скрываемым задумчиво-хмурым взглядом Чанбина, что очень забавно), но проходит немного времени — и это потихоньку начинает переползать на всех в компании. После Хенджина идёт Чанбин — его Феликс буквально приобнимает за плечи, пока что-то рассказывает, а потом смеётся и легонько шлёпает по бедру. После него как-то случайно под руку Феликсу попадается Хан — и Феликс мягко ерошит его волосы буквально походя, просто так. Хан реагирует на это спокойно, а у Чана на душе кошки скребутся. Часть его хочет по-детски обидеться на то, что альфа, который ему нравится, ведёт себя с ним сдержаннее, чем с остальными, а часть его благодарит за это всё живое, потому что если Феликс ещё и трогать начнет — Чан точно умрёт. Феликс начинает. Когда Феликс впервые гладит Чана по волосам, Чан даже немного подвисает, чувствуя какой-то предательский «тудум», и даже не в груди, а где-то на уровне желудка. Когда на следующий же день Феликс как ни в чём не бывало приобнимает Чана со спины за пояс — подвисает уже куда более заметно. К его стыду, так заметно, что Феликс смущается. — Прости, я просто… — начинает было оправдываться он, а Чан только улыбается и машет рукой, говоря, что всё в порядке. — Всё хорошо, просто неожиданно. Да и я сонный сегодня, подвисаю немного. — Всё в порядке, Чан у нас тоже до жути тактильный, — заверяет Чанбин, чтоб его черти драли, — Иногда просто превращается в коалу и не отлипает от кого-нибудь. — О, тогда я буду липнуть к тебе, если тебе нормально? — расплывается в широкой улыбке Феликс, заглядывая Чану в лицо, и это уже не «тудум», это фирменное «бабах» и сразу по всему телу. — Да, конечно, — как ни в чем не бывало кивает Чан и забрасывает руку Феликсу на плечо, даже не подозревая, что подписал себе смертный приговор. Потому что теперь Феликс трогает его. Постоянно. Чуть приобнимает, поправляет волосы, трогает руки, и, кажется, сам придумывает тысячу и один способ прикоснуться к Чану так, чтобы у него мурашки вдоль хребта побежали. И самое обидное — всё это ощущается вот так только Чаном. Потому что Феликсу, кажется, абсолютно комфортно так себя вести — и, что самое обидное, не только с ним. Потому что Хенджину он так же поправляет волосы (возможно, даже чуть чаще, ведь у Хенджина они длиннее), Чанбина он так же чуть шлепает по рукам, а Хан… Хан вообще на своей волне, с ним всегда всё понятно. Чан для Феликса не особенный, но Феликс совсем не собирается бросать его пытать. Чанбин же, кажется, решает всерьёз заняться их культурным (и не только) досугом, и поэтому начинает почти без перерыва вбрасывать идеи о том, куда можно сходить и что поделать. Какое-то время Чан идёт у него на поводу (всё же их компания стала шире почти в два раза, и здорово, когда есть возможность куда-то сходить и что-то поделать), но спустя какое-то время сдаётся и робко заикается на тему «может, ну всё это нахер и просто посидим у кого-нибудь, фильм посмотрим». Все реагируют неожиданно бурно положительно (видимо, тоже задолбались ходить по барам и концертам) и тут же забиваются посмотреть «Начало» в эти выходные у Хана. Чанбин было недовольно хмыкает, но тоже выступает однозначно за, и за какое-то время это становится традицией — по выходным (или просто после учёбы) мотаться то к одному, то к другому домой, заказывать пиццу и, возможно, пиво, и что-нибудь смотреть. Чаще всего они бывают у Хана или Хенджина — у обоих достаточно просторные комнаты или гостиные и достаточно большой телевизор, который удобно смотреть большой компанией. В целом — довольно милое и невинное времяпровождение. Казалось бы.***
В один из таких киновечеров у Хенджина Чан немного опаздывает, поэтому становится тем самым человеком, который спасает вечеринку — то есть покупает несколько дополнительных бутылок пива, потому что кое-кто недооценил свои возможности и теперь требует продолжения праздника. Поэтому он приходит почти на час позже указанного времени, зато с радостно звенящим пакетом, к лучезарному одобрению встречающего его Хана. — Ты чудесно вовремя, курьер должен быть в течение пяти минут, — важно кивает Хан и передаёт пакет с пивом Феликсу, который как раз вышел в коридор, чтобы приветственно помахать Чану. Впрочем, домофон тут же разрывается звонком, и Хан с оканьем поднимает трубку. Действительно, очень вовремя. — Как раз успеешь перед пиццей руки помыть, — улыбается Феликс и указывает головой в сторону комнаты, — И Хенджина с Чанбином позвать, если хочешь, они у Хенджина. Я туда точно не сунусь, лучше в холодильник это всё уберу. Чан хмыкает и показывает Феликсу большой палец. Следует его совету — идёт мыть руки, и потом сворачивает к дверям в комнату и немного мнётся у дверей. Никаких смущающих звуков не слышно, запахов тоже нет, только смех, кажется — поэтому Чан берется за ручку двери и чуть её приоткрывает, чтобы заглянуть внутрь. Ну, во-первых, Чан этого действительно не ожидал. Во-вторых, Чан бы, наверное, не смутился, если бы увидел, как кто-то занимается сексом. Но это… Хенджин и Чанбин целовались. Хенджин просто сидел на коленях Чанбина, буквально оседлав их, и посмеивался, пока Чанбин мягко держал его за плечи и коротко целовал — снова и снова. И улыбался. Смотрел на Хенджина так, как (Чан уверен) он ни на кого и никогда не смотрел, а Хенджин смеялся и обнимал ладонями щёки своего альфы, целуя его в ответ. В этом не было ничего пошлого или грязного, только нежность, только счастье и какая-то абсолютная, невозможно теплая любовь, которая заполняла, кажется, всю комнату, и стать случайным свидетелем которой было… Неловко. И, что куда более стыдно, завидно. Чан тихонько прикрывает дверь и старается убраться оттуда. Как можно быстрее. У него горят и уши, и щёки, и хочется либо стереть себе память, либо напиться побыстрее, и если первое ему не светит, то второе звучит, честно говоря, как план. — Думаю, мы можем их не ждать, — бодро сообщает Чан, почти влетая в гостиную и сразу же цапая со стола бутылку пива. Феликс смотрит на него непонимающе, но тут же расплывается в усмешке, а Хан только закатывает глаза. — Застукал их? — Да нет, просто было неловко, — хмыкает Чан, припадая губами к горлышку, и прекрасно понимает, что ему, скорее всего, никто не поверил. Впрочем, это и неважно. Куда больше его волнует стоящая перед глазами картина и сосущее под ложечкой чувство — смесь из неловкости, зависти и желания. Желания, чтобы на него кто-нибудь хоть когда-нибудь посмотрел так же, как на Хенджина смотрел Чанбин. Желание, чтобы этим «кем-то» когда-нибудь стал Феликс Ли. — Ой, да ну их в задницу, — машет рукой Хан и тянется за пультом, — Начнём без них, всё равно скоро придут. Пиво теплеет, пицца стынет, начальные титры никто не отменял, а если продолжат тискаться — их проблемы! Так и порешили. Пиццу ставят на столик рядом с диваном, разваливаются на диване и наконец включают фильм. Поначалу Чану очень интересно, он цедит пиво из бутылки, жуёт пиццу и и старается не смотреть на вернувшихся почти сразу Хенджина и Чанбина. Они ведут себя, как ни в чём не бывало — впрочем, ничего такого действительно не произошло, просто у Чана, кажется, уши краснеют от воспоминаний. Позже Феликс, сидящий неподалеку, начинает ёрзать, и лезет к Чану под бок, обниматься, и сначала устраивает голову на его груди, а потом и вовсе устраивается на диване между чановых ног. Чан относится к этому почти философски (ведь то, что мертво от смущения, умереть от смущения второй раз не может) и просто укладывает подбородок ему на плечо. Удобно. Отвлекает немного, правда. Немного. По крайней мере, Чан так думает, пока к середине фильма не съезжает щекой почти на чужую лопатку, утыкаясь носом в теплую ткань. Он наконец-то понимает. Феликс пахнет шоколадом. Тёмным, сладким, тающим на губах и на пальцах. Возможно, с орехами, но сейчас Чану на это откровенно плевать. Главное — шоколад. Это так уютно, так правильно, что Феликса хочется как минимум лизнуть, максимум — запустить в него зубы, но это будет неправильно и невежливо. Поэтому Чан просто жмётся ближе, обнимает Феликса за пояс, чтобы удобнее было, и просто… Просто дышит. Купается в нотках молочного шоколада, чуть щекой потирается о ткань чужого свитшота, будто надеется, что запах Феликса врастёт в него, накроет с головой, впитается и останется с ним навсегда. Так увлекается, что сам не замечает, как тихо стонет сквозь сомкнутые губы — от удовольствия. — Чан? Блять, Чан, — слышится рядом что-то озадаченное и слегка раздраженное голосом Чанбина. — Феликс, вставай, он от тебя сам не отлипнет. Чан, отвлекись от своей подушки-обнимашки! Чан чуть сильнее сжимает пальцы, обнимая Феликса крепче. Какого чёрта, Чанбин? Всё же хорошо, просто так сидеть удобно. Тепло, мягко, пахнет приятно, и отстраняться совсем… — Что… Чан чувствует, как при разговоре грудная клетка Феликса чуть вибрирует, чувствует, как Феликс чуть двигается, и вцепляется в него сильнее. Неужели Чан так много просит или доставляет столько неудобств? Почему ему просто нельзя посидеть так? — Чан входит в фазу. Запах чувствуешь? И чем им запах не нравится? Всего лишь чай. Один в один свежезаваренный эрл грей. Слабый к тому же, невнятный, вряд ли он смог бы свести кого-то с ума, как, например, шоколад… — Давай, давай, Чан, ну… Феликса от него буквально отдирают, и омега смотрит на Чанбина одновременно с досадой и стыдом. Тот тоже не выглядит особо довольным и тянется к Чану, чтобы подхватить его на руки. Чан вяло отстраняется — от Чанбина воняет ежевикой, и запах хоть и приятный, но задолбал Чана до ужаса. А вот шоколад… — Так, Бинни, отвянь от него, — неожиданно влезает Хенджин и по-хозяйски берет Чана за плечо, поднимая с дивана и утягивая к себе. Чан благодарно кивает, потому что эта какафония запахов альф, с каждой минутой лезущих в нос всё сильнее… — Нечего альфам делать рядом с омегой в таком состоянии. Даже если ты его друг! — Но мы… — собирается было возразить Чанбин, но затыкается — видимо, понимает, что возражения здесь не особо уместны, и дело далеко не в том, что кто-то думает, что он не сдержится и набросится на Чана, как тупое животное, а в том, что Чана может прихватить от такой компании куда сильнее и куда быстрее. — Досматривайте без нас, окей? Я за ним присмотрю, всё нормально. Хенджин торопливо уводит Чана из гостиной (с трудом, потому что у Чана ноги еле волочатся) и затаскивает его в ту самую комнату, усаживает на кровать, возится где-то в тумбочке, пока Чан морщится, понимая, что тут везде пахнет Чанбином. Запах не сильный, но въедливый, и Чана в такие моменты он раздражает не меньше, чем сам Чанбин, когда он творит какую-нибудь хрень. А вот его худи неплохо так пахнет феликсовым шоколадом, и Чан обнимает себя руками, комочит ткань на груди и утыкается носом приподнятый капюшон. Так приятно, так тепло, так… — Чан. Чан, давай, очнись, — Чан открывает глаза резко, тут же щурится и смотрит на Хенджина не особо адекватным взглядом. — Пей давай, не залипай. Хенджин суёт ему в руку два знакомых блистера — с подавителями и с успокоительным — и стакан воды. Чан благодарно кивает и чуть дрожащими руками выдавливает сразу две таблетки успокоительного вместо одной — Хенджин смотрит неодобрительно, но помалкивает. В конце концов, чем травить свой организм каждый решает сам. Чан проглатывает все три таблетки и стягивает с себя худи к чёрту, чтобы не дразнить себя лишний раз. Хенджин сначала хмурится, а потом кивает одобрительно, откидывая худи на другой конец комнаты. Устраивается на тонком кресле, двигает его к двери, будто показывая, что и Чана из комнаты не выпустит, и альф этих дурных не пустит. Настоящий цербер. Минут пять они сидят в тишине, и Чан просто пытается собраться с мыслями. Получается ожидаемо хреново — потому что в голову лезет исключительно один запах и исключительно один альфа. Которого он бесстыже облапал и чуть не облизал, какой стыд! — Он тебе нравится? — уточняет Хенджин, хитро прищуриваясь, когда Чан со стоном откидывается на одеяло. Ежевикой всё ещё воняет, но раздражает это уже не так сильно, как десять минут назад. — Не волнуйся, они там фильм смотрят, никто ничего не услышит. — Да, — просто выдыхает Чан, переводя взгляд на свои руки. Отрицать это было бы глупо. В конце концов, он только что чёрт знает, сколько времени сидел, просто уткнувшись в него носом, как жадный придурок, какие тут могут быть вопросы? — но он не в моей «лиге», поэтому я стараюсь держать это в секрете, понимаешь? — Тебе стоит поработать над «секретностью», кажется, что все уже об этом знают. Ну, все, кроме Феликса, — торопливо поправляется Хенджин, когда Чан резко поднимает на него глаза. — Это не то чтобы просто, — хмыкает Чан, раздраженно поправляя подол своей футболки. В нём полторы бутылки пива, коктейль таблеток от чёртовой фазы и целая бомба гормонов, которую он сейчас пытается подавить. Ещё и Хенджин со своими расспросами… Что ж, окей, если ему интересно — пожалуйста, Чану не жалко. — Одно дело, когда у тебя краш на чувака, которого ты видишь в коридорах периодически, а другое — когда вы видитесь каждый чёртов день и… Не подумай только, что я не рад за вас с Чанбином или не рад тому, что мы начали общаться, просто… Он вздыхает и поворачивает голову, чуть шкрябая затылком стенку и недовольно ойкая. Всё-таки садится на кровати обратно, чувствуя лёгкое головокружение. Лежать ему сейчас явно не стоит. — Ладно. Я действительно не хочу, чтобы между нами была какая-то атмосфера неловкости или ещё чего. Это пройдёт. Точно. — Феликс хороший, — тянет Хенджин, упирая локоть в подлокотник и устраивая подбородок на руке. — Реально классный. И закомплексованный очень. Ну в смысле… Давай честно, он же милашка. И его вечно никто не принимает всерьёз — как альфу. — По мне он очень даже альфа, — ворчит Чан, недовольный, что его заставляют думать об этом. Ещё и вслух. — Уверенный такой, твёрдый. Надёжный. Как Чанбин, только не придурок. А если ещё и голос понизит… Чан раздражённо смотрит на Хенджина и качает головой. Тот выглядит довольным донельзя, улыбается широко и волосы со лба откидывает. — Забавно, но про тебя он примерно то же говорит. Что ты классный, что очень даже омега и вообще… — Заткнись, — так твёрдо, как только может, произносит Чан, — Замолчи. Хенджин — не Чанбин, и обычно Чан не общался с ним вот так вот прямо и не предлагал ему заткнуться, но… Это слишком для него. Слишком. Его буквально сносит бурей эмоций — раздражением на Хенджина, который говорит это вот так походя, благодарностью, надеждой непонятно на что, злостью себя за эту надежду, и… чёрт, да всем и сразу. И это больно, между прочим. Как ни странно — действительно больно, без преувеличений, больно, завидно и стыдно за свою зависть. — Вы с Чанбином — действительно крутая пара, и я очень рад, что мы с тобой друзья. Но я абсолютно точно не собираюсь позволять тебе делать мне так больно. — Чан, ты… — Нет, послушай. Феликс действительно нравится мне. Давно. Но я не собираюсь разводить из этого драму, — быстро произносит Чан, — Не собираюсь никого обременять или ставить в неловкое положение. Я знаю, что я омега, ладно? Только что было прямое этому подтверждение. Знаю, что я не самый страшный, или ущербный, или ещё что, и не говорю, что я — самый плохой вариант, просто… Омеги вокруг меня похожи на искусство, понимаешь? Ты себя вообще видел? Да, я сравнивал себя с тобой, да, мне неловко это признавать и да, ты тут не при чём, но ты вообще представляешь, как сильно я проигрываю? Он срывается. Просто срывается на молча слушающего Хенджина — начинает тараторить, будто выплескивать всё, что накопилось в нём за последние несколько… Недель? Месяцев? Лет? — Новый парень моего бывшего похож на картинку. Лучший друг моего краша — произведение искусства. А ко мне периодически омеги клеятся, говоря, что я сильный и жёсткий альфа, прямо как им нужен, понимаешь? — Понимаю, что ты тоже дурак, как и Феликс, — спокойно произносит Хенджин. — За комплименты спасибо, конечно, но… Ты серьёзно? Не собираюсь тебя переубеждать или врать, что ты похож на диснеевскую принцессу, потому что единственный, кто может быть похож на диснеевскую принцессу из всех нас — это Феликс, и не говори ему об этом, иначе он расстроится и оборвёт мне уши. Чан грустно, через силу усмехается. Феликс не похож на диснеевскую принцессу. Разве что такой же волшебный. — Но ты вбил себе в голову хер пойми что, и вгрызаешься в этот абсурд, жадно, как Чанбин в куриную грудку. Для тебя так важно, чтобы омега был хрупким и милым, как цветочек, а альфа — здоровенным и грубым? Интересно, тебе же Феликс вроде как нравится. Или ты перепутал его с омегой? — Нет, но… — А как же мы с Чанбином? — неумолимо продолжает Хенджин, — Сам говорил, что мы красивая пара, а я, например, выше него. И что, это достойная причина нам с ним друг друга шарахаться? В голову лезут кадры, которые Чан увидел всего час назад. Хенджин действительно выглядел выше Чанбина, но Чан даже не думал о том, что это может быть неправильно или некрасиво. Особенно, когда Хенджин сидел на коленях Чанбина — это выглядело так правильно, так трогательно, и… И Чану точно тогда стоило постучаться. А ещё ему определенно стоит стереть это из своей памяти. — Все твои установки есть только в твоей голове. И они делают больно не только тебе, но и Феликсу, потому что я уже готов спорить, что пока ты тут страдаешь, что ты не подходишь ему, он свято уверен, что не дорос до тебя. — Это ты так думаешь, — выдыхает Чан, устало потирая переносицу. Он всё ещё чувствует многообразие запахов в воздухе, но приглушённо и отстранённо — таблетки действуют, славно. — Спросим его? — хмыкает Хенджин, глядя на Чана спокойно и сыто, как питон на мышь. — Нет! Хенджин усмехается и откидывается на спинку дивана. — Чанни, какими бы ни были люди вокруг тебя… Ты уникальный. Да, ты можешь кому-то не понравиться, но это не имеет значения. Важно то, кому ты нравишься. И нет никакой разницы, как при этом выглядят другие омеги… В том числе я или новый парень твоего бывшего. Он — уж тем более. Чан усмехается и отводит глаза. Наверное, он пьян, и шалят гормоны, и наверняка ещё что, но дико хочется перестать уже строить из себя взрослого и адекватного. Хочется запустить что-то в стенку, позволить себе быть плаксивым и неприятным, но даже думать об этом как-то противно. Ещё противнее, чем думать сейчас о Чонине. Нет, не потому, что Чонин плохой, просто… Чан тогда только готовился поступать в свой универ и, как и положено старательному абитуриенту, посещал курсы по подготовке к экзаменам. На них он и встретился с Ким Чонином — второкурсником-заочником, который вообще чёрт знает, что забыл тогда в том кабинете и вообще крыле. Знакомство было лёгким, приятно общаться они начали почти сразу, встречаться — буквально через пару недель. Они не были постоянно вместе, не признавались друг другу в любви или что-то такое, просто… Просто вместе им было хорошо. Наверное. Чонин видел в нём омегу, а не просто парня какого-то. Закидывал руку на плечи восемнадцатилетнего Чана и говорил, что то, что они почти одних габаритов — это очень круто, что Чан особенный и что «омега, которого не боишься сломать, когда обнимаешь — это просто сокровище». Чонин был внимательным, забавным и не шибко компанейским (возможно, именно поэтому он совсем не нравился Чанбину), а Чану просто нравилось периодически проводить время с рассудительным и классным альфой. Наверное, их отношения изначально не были действительно отношениями — просто взаимная симпатия и гормоны сверху. Легко сошлись, пробыли вместе около полугода и так же легко разошлись, когда Чонин вдруг честно написал ему, что встретил омегу, в которого влюбился без памяти и планирует начать за ним ухаживать. У Чана действительно не было проблем с этим, он не плакал в подушку и не убивался, просто вздохнул, мысленно попрощался с плюс-минус регулярным сексом, от всего сердца пожелал Чонину удачи и перелистнул эту страницу своей жизни. А потом чуть не вырвал её к чёрту в приступе резкой и очень некрасивой злости. Когда увидел Тэмина. И, разумеется, Тэмин — очень классный омега. Весёлый, добрый, интересный и наверняка идеально подходит Чонину, который смотрел на него, как на главное сокровище в своей жизни. И… Тэмин красивый. Умопомрачительно. Изящный, высокий, с небрежно лежащими длинными волосами, и совершенно, абсолютно, ни капли не похожий на Чана. Разумеется, Чан тепло общался с Чонином и после этого. И даже успел бегло познакомиться с Тэмином, который оказался действительно хорошим человеком. И это, чёрт возьми, ещё сильнее затягивало комок из зависти, злости, вины и стыда где-то в его животе. — Ты залипаешь, — отмечает Хенджин про себя, и Чан вздрагивает, фокусируя взгляд на нём. — Может, останешься на ночь здесь? Чан усмехается и качает головой. Не то чтобы он действительно думает, что Чанбин и Хенджин будут сегодня ночевать вместе, но он абсолютно точно не хочет иметь к их решению какого-то отношения. В конце концов, они все люди взрослые. А Чан вполне может передвигаться сам — чуть проветрится и запах, скрываемый подавителями, отлично притупится обратно, а успокоительного он и так две таблетки съел… — Поеду домой. Не волнуйся, я не настолько неадекватен, чтобы не свалиться по дороге и умереть в канаве, — посмеивается Чан и встаёт, упираясь в свои колени. — Проводить тебя? Или, хочешь, попрошу кого-нибудь? Феликса? Чан смотрит на Хенджина с бесконечной усталостью. Тот, кажется, даже смущается немного. — Джинни, это правда лишнее. Я знаю, что ты это из добрых побуждений, но… Серьёзно, мне и так есть, о чём подумать. И таблетки с собой не нужны — у меня есть. Просто… Не сообразил. Хенджин серьёзно кивает — и тут же лезет за своим телефоном. — Значит, я вызову тебе такси. С водителем-омегой, — и тут же выставляет палец в сторону Чана, который уже собирается было возразить. — Серьёзно, не спорь. Вызову и отслежу, как доедешь. Ты сильный и смелый, на здоровье, но пожалей мои нервы, они и так ни к чёрту с этим цирком… Хенджин ворчит себе под нос о том, как они все его достали и как у него нервов на них не хватает, пока вбивает в приложение такси адрес Чана, и только коротко ойкает, когда Чан со смешком утягивает его в медвежьи объятия с широкой улыбкой. — Спасибо, Джинни, — выдыхает он с широкой улыбкой, пока Хенджин, посмеиваясь, обнимает его одной рукой в ответ. И Чан чувствует волну тепла и благодарности за то, что у него впервые в жизни есть понимающий и поддерживающий, хоть и ворчливый иногда, друг-омега, которому не нужно ничего объяснять. В гостиной трое его друзей сидят, как на иголках — вернее, двое, Хан кажется вполне спокойным — и пялятся на Чана, когда он показывается в дверях, как на рождественское чудо. Чан смущенно извиняется и говорит, что всё нормально, и Чанбин заметно успокаивается и начинает ворчать, а Феликс… Феликс смотрит на него. Взволнованно и, кажется, чуть смущённо. И Чан от этого взгляда откровенно сбегает, пользуясь тем, что такси уже приехало. Этой ночью Чану впервые за долгое время снится такой сон. Он снова случайно подглядывает — в эту же щель двери, в эту же комнату, но на кровати сидят уже не Хенджин и Чанбин, а сам Чан, и… Феликс. Феликс сидит на его коленях, оседлав их, и это вовсе не выглядит как-то неправильно. Чан придерживает его за пояс, пока Феликс нежно гладит пальцами его щёки и шею. Они целуются — тягуче, тепло, с тихими смешками и с буквально распирающей их нежностью. Чан не видит их лиц, но знает, что сам он смотрит на Феликса нежно, как безумный, и наверняка шепчет что-то в духе «так здорово, что ты мой», а у Феликса от улыбки мелкие морщинки у глаз, которые хочется расцеловать не меньше, чем его усыпанный веснушками нос, и улыбка яркая-яркая, как солнышко, что светит (по крайней мере, во сне) для Чана. Ему снится поцелуй, что он подсмотрел сегодня. Ему снится чужая нежность, которую он посмел примерить на себя. И от этого одновременно до теплого узла в животе хорошо… И до склизского и ядовитого комка в горле тошно. Просыпается он весь потный, возбужденный и, кажется, с разбитым сердцем. И, стирая тонкую плёнку пота со лба, отстранённо думает, что так больше продолжаться не может. Он, наверное, такими темпами сойдёт с ума, увязнув в собственных желаниях и собственном стыде, как муха. И хрен какие таблетки (даже те, что он сейчас выдавливает дрожащей рукой в ладонь) его спасут.***
Феликс вылавливает Чана ещё на подходе к универу. Один. Выглядит он чуть взволнованным и обеспокоенным, но улыбается, как и всегда. Только вот Чан не может избавиться от лёгкой паники, потому что… Феликс? Один? Выслеживает его у универа? Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. — Привет, может, прогуляем первую пару? — как ни в чем не бывало выдыхает Феликс, и Чан чуть воздухом не давится. — А… — Хочется, разумеется, просто ляпнуть «Да» и пойти с ним, куда угодно, но после вчерашнего это как-то… неловко. Как минимум. — Окей, давай прогуляем. Случилось что? — Ничего особенного, просто не хочу сейчас ни на какие истории и прочее, — пожимает плечами Феликс и поводит подбородком в сторону, — Хочешь выпить кофе? — Да, давай, со вчерашнего дня ничего не ел, — кивает Чан и поворачивает в сторону своей любимой кофейни, а Феликс цокает и смотрит на него укоризненно, — Ну что? Я проспал с утра, думал перехватить что-нибудь после первой пары. Перехвачу сейчас. Вроде не поздно, завтраки не закончились… — Ты мне нравишься, — выпаливает Феликс, и Чан давится окончанием фразы и смотрит на Феликса с чем-то, напоминающим шок. Феликс, кажется, постепенно краснеет — видимо, он планировал сказать это не так… Если вообще планировал. Но почему? Хенджин рассказал ему всё? Или Чанбин с Ханом проболтались? Или… Боже, сам Чан наверняка вчера был очевидным, как чёрт знает, что! Он же буквально тёрся о Феликса, стыд-то какой! — А… Ты… Чан и слова выдавить не может нормально, и Феликс, начинающий, кажется, паниковать, торопливо хватает его за запястье, легко совсем, но Чана прикосновением буквально обжигает. И улыбается — смущённо, немного испуганно и нервно. Но всё равно — солнышком. — Подожди, послушай, — торопливо выдыхает он, предпочитая смотреть на их руки, а не Чану в лицо, — Я знаю, что меня сложно назвать альфой мечты, но я не так уж и плох, ладно? Не такой сильный как Чанбин, конечно, но всё равно не дам тебя в обиду. И… — К чёрту Чанбина, — перебивает Чан. Он смотрит на Феликса взволнованно до ужаса, чувствует, как губы пересыхают, и машинально их облизывает. Феликс поднимает глаза и смотрит на Чана — явным взглядом, искренним, таким, что у Чана в животе тянет. — Ты серьёзно? Или тебя Чанбин с Хенджином подговорили? — А… Нет, я серьёзно, — Феликс так очаровательно морщит нос, что Чан уже не смотрит, а пялится. — Я просто… Понял, что молчать дальше — неправильно. Вчера мне так нравилось, что ты меня обнимаешь, и так нравился твой запах, что я… Феликс хмыкает и отводит взгляд. — Если бы Чанбин не обратил на это всеобщее внимание, то я бы так и сидел до последнего. Пока тебя не прихватило бы окончательно. И из-за моего эгоизма и молчания тебе было бы плохо. И если ты злишься, то это… Наверное, ты имеешь на это право, вот. Просто хотел, чтобы ты знал, почему так получилось. Чан поджимает губы и бездумно кивает. Было бы. Но если бы у него была возможность продлить вчерашний позор ещё на пару минут — был бы он против? Явно нет. — Я… Я понял. Всё в порядке, Феликс, я не злюсь. Пойдём в кофейню? — А… — Пойдём. По пути я соберусь с мыслями и придумаю, как признаться тебе в том, что влюбился в тебя ещё до нашего знакомства. Я, знаешь ли, не планировал этого делать. Феликс давится смешком, после чего смотрит на покрасневшего от смущения Чана и смеётся — легко, и, кажется, счастливо. И чуть сползает своими пальцами с чужого запястья — чтобы взять Чана за руку нормально. — Пойдём. Кофе ему покупает Феликс. Всё тот же капучино, только на этот раз сердечко на пенке сделано не корицей, а тёртым шоколадом, и тает во рту вместе с пенкой, оставляя только лёгкий и желанный привкус. Чан смущается, Феликс улыбается, а телефон Чана разрывается сообщениями от Чанбина, которые он обязательно прочитает, ответит, где его носит, и отреагирует на то, что Хан дописал-таки ту самую песню, но потом. Сейчас ему куда интереснее разговаривать сразу обо всём, не прятать наконец горящий взгляд и с смущённой улыбкой отвечать кивком на тихое, но уверенное «можно тебя поцеловать?». Сейчас у него, в конце концов, первое свидание с его альфой.