Подумай хоть раз о нём

- Ты же… Ты же только вернулся! Не пущу! - у Сыншика впервые срывается голос. Хансэ, что стал невольным свидетелем, или правильнее сказать слушателем разговора своих двух старших вздрагивает всем телом. Черт бы побрал его желание выбраться в два часа ночи на кухню, чтобы стащить молоко Субина из холодильника. - Я всё равно не буду, можешь забирать, - спокойно отвечает ему Субин еще вечером, часов так в 8, когда в их «доме» всё было относительно спокойно. «Чёрт бы тебя побрал, Субин», - Хансэ хмурится, но старается не подавать признаков жизни, чтобы не быть раскрытым. Сейчас он стоит в пижаме за дверной рамой, прижимаясь спиной к ней максимально плотно, чтобы даже края пушистых штанов не было видно с кухни. И почему они не закрыли дверь, раз решили начать ругаться? И вообще, с чего бы им ругаться? Что вообще происходит? Почему они так поздно… тут? - Ты же понимаешь, что мне нужно, м? - А ты можешь понять меня?! «Ого, он умеет повышать голос?» - пронеслось у До в голове, когда он услышал вскрик Сыншика. На собственное наблюдение захотелось хихикнуть, но нельзя, иначе его рассекретят. Для Хансэ Сыншик был недостигаемым идеалом. Тем самым, кому хотелось помогать. Тем самым, кому хотелось утирать слёзы и ближе прижимать к себе в трудные моменты. Для До Хансэ Кан Сыншик был не просто участником той же группы, не просто лидером. Он был для него целым миром. Он был вселенной: мягкой, нежной, такой же пушистой, как и пижамные штаны самого Хансэ. Голос Сыншика успокаивал его, придавал сил и уверенности в завтрашнем дне. Его хотелось слушать вечно. Мягкие подушечки пальцев, что обхватывали щеки До словно наполняли его живительной энергией прямо из самого космоса. Ведь итак было понятно, что их лидер нереальный. Во всех смыслах. И Хансэ же не глупый? Ну, он так думал, по крайней мере. Он понимал, что его чувства никогда не получат ответа. Хотя бы потому что соревноваться с «идеальнымвовсемхансыну» было очень сложно. А для Сыншика никого не было важнее. Нет, все были для него одинаково важны, но он… - Не кричи, нас услышат. «Ооо, ты подписал себе смертный приговор», - Хансэ глаза закатывает и старается слух напрячь по максимуму. На удивление следует тишина. А следом глухой шлепок по щеке. Ну, глухой-то может и для всех остальных спящих, но вот для них «троих», по идее двоих, ведь Хансэ официально не входит в их «беседу», если её так можно назвать, шлепок был ЗВЕНЯЩИЙ. - Ты… не понимаешь, да? «Всхлипы?» - До напрягается слегка. В нём борется желание хоть немного высунуть нос и хотя бы оглядеть ситуацию, потому что он переживает за Сыншика и желание дальше стоять тише воды ниже травы, чтобы ничего не упустить. Да и уйти он не может. Сраный скрипучий пол у кухни до сих пор так и не был починен. Его услышат и им всем будет неловко. Ну, неловко мягко сказано. Сыну вздыхает очень и очень глубоко. Судя по шебуршанию его огромной ночной футболки, он заключает Сыншика в объятья. А Кан начинает натурально рыдать. Нет, конечно Хансэ видел, как плачет Сыншик. Особенно ему запомнился день, когда… А когда? Когда Сыну не было опять, да? Да. Когда они выпивали вместе и Кан просто расплакался перед Хансэ. У До в глаза тревога, а у Сыншика слезы. Господи, как ему тогда хотелось его обнять, прижать к себе поближе, сцеловывать слёзы с его щек, как же ему… хотелось. Но он этого не сделал. Потому что он понимал причины этих слёз. Потому в их перечне была не только лидерская позиция. Потому что соревноваться с «идеальнымвовсемхансыну» было сложно. Хансэ же не глупый? Конечно нет. Он прекрасно видел, как эти двое друг на друга смотрят. И когда шутки про маму и папу переросли во что-то более серьезное? Почему он упустил это? Почему не вмешался? Потому что не мог позволить своим чувствам разрушить эту самую прелестную улыбку в мире? Верно. Потому что видеть Сыншика счастливым – это всё, чего он желал. Пусть и счастье это было не от него самого. И пусть сердце каждый раз сжималось, когда Сыну в общежитии поздно вечером так ласково и любовно целовал Сыншика в губы. Те самые, которые Хансэ никогда не получит. Ну и пусть, что желание самоуничтожится было как никогда сильным, когда они пальцы переплетали и Сыншик укладывал голову на плечо Сыну. Ну и пусть. Он же сильный, да? Да, ведь? «Хён, если тебя что-то тревожит, можешь сказать мне?». Субин с волнением говорит ему эту фразу раз за разом, когда Хансэ впадает в прострацию от романтики их «родителей». Ах, золотой ребёнок, если бы он только знал. Если бы только знал… - Почему ты не можешь уйти позже? Почему именно сейчас? Почему? Почему… Хансэ со счёта сбился, сколько раз Сыншик слово «почему» сказал. И его можно было понять. Ведь он чувствовал себя также, когда Сыну покинул их… «на заработки», как пошутил Субин. Для Хансэ Сыну не последний человек и уж ни в коем случае не соперник, хотя бы потому что он «идеальныйвовсемхансыну». - Зато я вернусь раньше, ангел. «Ангел». Господи, До тошнить начинало каждый раз, когда Сыну так Сыншика называл. Приторно, сладко, так… так достойно Сыншика? Он и правда был ангелом и Хансэ до сих пор удивляется, кто же послал виктон такого прекрасного человека, неужели сам Бог? Бога нет. Иначе б такая ситуация не сложилась. Сыншик затихает наконец. Всхлипы больше не слышны. «И слава Богу», - думает Хансэ. Ведь еще пара минут плача его любимого «лидера» и он бы не сдержался просто. - Я знаю, но всё же, я же… - Любишь меня, м? До кожей чувствует эту щенячью улыбку Сыну и в животе что-то переворачивается. Переворачивается потому что Хансэ знает ответ и совершенно не хочет его слышать. Когда же это успело произойти? Когда же, чёрт возьми, у него вообще появились… чувства? Почему? Ответов на эти вопросы, конечно, не было. Но до какого-то времени его это устраивало. Устраивало, пока эти двое не свили любовное гнёздышко. Иногда До хотелось ударить Сыну. Но это лишь иногда. И лишь на короткий промежуток. Потому что он не понимал, что у старшего в голове иногда творится. Его поступки бывали нелогичны и делали (его) Сыншику больно. Руки зачесались. - Да, потому что люб-… Ты и так знаешь. Хансэ жмурится так сильно, как может. «Ты и так знаешь. Блять, да все знают, господи». Ну, все - это преувеличение. Они достаточно хорошо скрывали. Субин, Бёнчан и Чан НИЧЕГО не подозревали. Седжун догадывался, но Хансэ был в этом не уверен. Просто то как Седжун «занял» место Сыну для Сыншика, пока их прошлого лидера не было – вызывало подозрение. А может у него тоже были..? Нет, бред какой-то. - Знаю. Знаю, ангел, конечно, - Сыну тяжко вздыхает. - Но, если ты знаешь, тогда почему? Зачем? Я абсолютно не понимаю, я-. Кан сейчас был готов опять пуститься с головой в рассуждения о том, почему Хан так поступает, но тот его прерывает и Хансэ догадывается КАК он его прерывает по приглушенным возмущениям Сыншика. И это Хансэ вытерпеть не может. Он резко топает ногой по полу, чтобы сделать вид, что подходит к кухне и выжидает пару секунд, прежде чем войти. Да, с его актерским мастерством ему можно было тоже в дорамах играть, как Бёнчану, потому что его «заспанный» вид, растрепанные наспех волосы и зевота явно выглядели убедительными. - М? Вы чего тут? – Хансэ останавливается посередине комнаты, пока правой рукой волосы ерошит свои. Оба старших застыли на месте, словно оловянные солдатики, провожая «полусонного» Хансэ взглядом. Сыншик отстраняется от Сыну моментально и скрывает своё заплаканное лицо. До это замечает, хоть и делает вид, что нихрена нет. - Субин мне своё молоко пообещал. Проснулся, пить захотелось, - младший плечами слегка пожимает, не давая сказать им двоим ни слова. Он открывает холодильник, на верхней полке находит картонную коробку и спокойно берет её в руки. - У нас вроде сегодня ничего нет, так что можете тут сидеть сколько угодно, главное помните, что мы собирались вечером выбраться отдохнуть. А разговоры по вашим лидерским душам могут подождать. Младший на ходу открывает пакет и уже собирается покинуть кухню, как Сыншик это делает раньше него. Ну, не покидает, а скорее выбегает, но это мелочи. До останавливается, провожает Кана взглядом и оборачивается к Сыну. В горле стоит желчь и желание ебнуть старшему по лицу. - Я не слепой, в отличие от остальных. Подумай хоть раз о нём.

***

Сыну всё же покидает ребят в армию. После той, сказанной Хансэ, фразы они не разговаривали. Даже взглядами не пересекались. Сыншик и Сыну отстранились друг от друга. И, с одной стороны, Хансэ это нравилось, но с другой… видно было, что Кан страдал. И от этого было больно. Ребята простились с Сыну и, конечно, Субин и Седжун скакали вокруг него до последнего. До и самому хотелось, но теперь между ними стена непонимания из-за того, что младший держать язык за зубами не умел. А может, оно и к лучшему. Всё вернулось на круги своя. Их снова 6. Место Сыну снова занял Седжун. Сыншик снова понурый, уязвимый и… всё такой же желанный. Скажет ли когда-нибудь Хансэ о своих чувствах? Нет. Хотя бы потому что, рушить счастье своего «возлюбленного» ему не хотелось. И хотя бы потому что соревноваться с «идеальнымвовсемхансыну» было чертовски сложно.