Landlocked

Кто-то мог назвать его настоящим эгоистом. За то, что хотел большего, когда у него уже было практически все. У него была наивкуснейшая еда, не нужно было беспокоиться, где провести ночь, или как добыть денег на оплату средств первой необходимости. У Такемичи было все – по мнению людей. Блюда всегда были изысканными и сытными. Если они и ели вне дома, то всегда в ресторанах «Мишлен». Он мог целый день валяться в кровати безнаказанно, мог купить все, что пожелает, буквально в любой момент и по щелчку пальца. Любой другой, будь на его месте, посчитал бы такую жизнь Божьим даром. И все же, каждый раз просыпаясь от яркого солнечного света, проникавшего в комнату, он всегда желал поспать чуть больше, даруя себе надежду – глупую надежду – что его нынешняя жизнь всего лишь кошмар, и он скоро проснется. Светлые жалюзи не препятствовали солнечными свету проникнуть внутрь помещения, освещая белые, пахнущие лавандовым освежителем, одеяло и простыни. Вырванный из своих тоскливых грез, Такемичи поморщился, когда солнечный свет попал на его лицо, отчего глаза на мгновение вернули свой некогда прежний блеск. Мысли в голове перестали метаться с бешеной скоростью, стоило ему осмотреться вокруг. Лучи редкого зимнего солнца падали на белые стены, на пол из каштанового дерева и мягкие льняные простыни. Такемичи через силу пошевелил пальцами ног, чувствуя, однако, только как кости и сухожилия отдаются тупой ноющей болью, похожей на судорогу. Он старался не закрывать ослеплённые и не привыкшие к свету глаза, зарываясь лицом в пышные пуховые подушки. Прохладный материал приятно охлаждал нагретую солнцем голову и приносил комфорт. Вот бы только это работало также и с его ногами... Покалывание с пальцев ног теперь распространилось до поясницы, сменяясь легким жжением. Ничего нового, но приятного все равно мало. Такемичи знал, что чем дольше он будет терпеть эту боль, тем хуже ему будет. Однако, только благодаря этой боли, он оставался в здравом сознании. Этот здравый разум из раза в раз напоминал ему, где он находился и по какой причине. И почему он не мог вернуться. Почему он не мог уйти. – Мичи, доброе утро! – подошедший мужчина услышал жалостливый стон, заставивший губы расплыться в невольной улыбке. Подойдя с подносом еды, двумя кружками кофе и стаканом воды, он откинул край одеяла и сел прямо рядом с Такемичи, прикрывая солнечные лучи и тем самым создавая тень над парнем. Глаза – большие глаза, обрамленные густыми ресницами, в которых виднелся целый океан – наконец, открылись. – Ран, – мужчина вновь улыбнулся, уже без прежней ехидности, все еще не отводя взгляда от чужого, затуманенного дымкой, взора. Глаза Такемичи были похожи на бушующий глубокий океан – хватало буквально одного взгляда, чтобы утонуть и быть навсегда поглощенным этой бездной. Некогда внешняя сторона его радужки была темно-бирюзовой. Странность в том, что с каждым днем она становилась все темнее и темнее, пока не стала напоминать самую глубокую точку океанских вод. Еще одна уникальность была в том, что оттенки голубого, уже ближе к радужке, постоянно, из раза в раз изменялись в окрасе, будто течения и волны сталкивались друг с другом. Приняв сидячую позу, хоть и с помощью Рана, Такемичи осмотрел тарелки. Блюда менялись изо дня в день – сегодня ему принесли запеченную камбалу с яйцами, тилапию, морского гребешка с рисом, несколько моллюсков и суп мисо. И еще кофе. Завтрак был слишком обильным – Такемичи не мог все это съесть. Да что говорить, он не смог бы даже будучи здоровым и полным сил. Он даже не попытался приступить к еде – в прочем, как обычно. На подносе, помимо разнообразной еды, лежали две приметные таблетки: одна маленькая и одна большая. Первая помогала справиться с физической болью, другая – с душевной. И эти таблетки были худшей частью его пробуждения и, по совместительству, завтрака. Однако, выбора у него не было никогда. Те дни были самыми тяжелыми для Бонтена. Особенно для Майки – настолько, что он приказал запихнуть те самые таблетки Такемичи в глотку, как бы сильно тот не вырывался. Ему было все равно, как подчинённые это сделают, главное – результат. Санзу, например, решил проявить не свойственную для него фантазию в попытке заставить Такемичи проглотить эти чертовы таблетки. Конечно, его метод граничил с садизмом, но пока этот способ работал, Майки молчал. Ран, в свою очередь, любил сначала предоставить Такемичи иллюзию возможности выбора. Он считал себя самым добрым из всего Бонтена. Такемичи разглядывал таблетки на своей ладони, медленно перекатывая их с одной стороны в другую. И все же, глубоко вздохнув, он проглотил их, сделав большой глоток кофе, стараясь не обращать внимания на горечь во рту. Честно говоря, улыбка Рана была наивысшей наградой за такое. Мягкая, нежная, дарующая эфирное, но мнимое спокойствие; фиалковые глаза, смотрящие на него так, будто он один из язычных Богов, спустившихся на Землю. Ран аккуратно прикоснулся губами к носу Такемичи, оставляя на нем невесомый поцелуй. – Ты умница, Мичи, теперь давай есть, – Ран снял тяжелый поднос с едой с тележки и поставил его на кровать. – Выглядит вкусно, – восхитился Такемичи, потянувшись за морским гребешком. Ран улыбнулся – он с самого начал знал, за каким блюдом потянется парень. И он определенно знал, что Такемичи не доест эту тарелку. Как и все другие. Это не было проблемой – все его блюда были восхитительными, приготовленными лучшими поварами Японии, так что он не брезговал доедать их после. Откусив кусочек тилапии, Ран со всей внимательностью наблюдал, как Такемичи бережно подносит ко рту морской гребешок. Длинные тонкие пальцы со всей аккуратностью обхватили моллюска, и мягкие пухлые губы осторожно коснулись гребешка. Такемичи выпустил острые зубы, которые Ран заметил сразу же (ему не в новинку), откусывая кусочек; слабое голубое свечение замерцало на щеках, но пропало в эту же секунду – Ран почувствовал себя на седьмом небе от счастья – в отличие от острых клыков, свечение он видел очень-очень редко. – Вкусно, да? – мужчина поднял взгляд, на что Такемичи с улыбкой кивнул. В уголках его губ был соус, но он, казалось, не обращал на этого никакого внимания. Ран отрезал кусочек камбалы и поднес его к губам Такемичи. Ему нравилось, когда тот ел с его руки (вилки – неважно). Так и прошел весь завтрак. Такемичи ел гребешки, а Ран кормил его другими блюдами. Мужчина, при этом, не мог не заметить, что Такемичи стал меньше есть, и что кофе стало главным его рационом. Рану потребовалось немного времени, чтобы заставить Такемичи съесть чуть больше, чем несколько кусочков. Хотя, это был своего рода прогресс. Раньше он просто пялился в тарелки, даже не удосуживаясь что-нибудь попробовать. Тогда, несколько месяцев весь Бонтен был на нервах. Однако теперь все казалось дурным сном; теперь для всех из них каждая секунда, проведенная с Такемичи, казалась сном – волшебным, нереалистичным. Сном, наполненным яркими улыбками и безграничной любовью – хотя, они не думали, что кто-нибудь когда-либо сможет их полюбить. Любить так, как они никогда этого не заслуживали. Однако, были дни, когда Такемичи впадал в истерику – плакал, кричал, дрался, кусался – все, что помогало ему выплеснуть свой гнев. Никто не винил его, и некоторые (Санзу, конечно же) даже поощряли это. Потребность Такемичи выплеснуть свои отчаяние и обиду была встречена с распростертыми объятиями и понимающими улыбками. Любить Такемичи было все равно, что жить в жарких прибрежных зонах. Теплая погода почти круглый год, светлые песчаные пляжи, чистая вода и успокаивающий шум океанских волн. Но не стоит забывать, что океан мог бушевать. – Мне кажется, ты уже наелся, да? – Такемичи кивнул, оставшись только с чашкой кофе в руках. Ран довольно улыбнулся, заметив, что каждое из блюд было наполовину съедено. Что ж, его методы всегда работали правильно, кто бы что ни говорил. – Так, теперь о наших дальнейших насущных делах, – Ран хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимания. Такамичи не отводил от него своих широко раскрытых голубых глаз. С деланным любопытством, наклонив голову, Ран с широкой улыбкой спросил: – Какую же ванну ты хочешь принять сегодня? Такемичи на секунду посмотрел в окно, любуясь городским пейзажем. Он заметно ссутулился, а лицо перестало выражать какие-либо эмоции. Ран замер, затаив дыхание. Такемичи мог отреагировать на это предложение либо негативно, либо позитивно. В принципе, он перекусил – это было хорошим знаком; и принял таблетки, что еще лучше. Так что... – Можно мне горячую ванну, пожалуйста?. – Хорошо, – Ран выдохнул с заметным облегчением. Такемичи неуверенно улыбнулся ему: – А можно еще с пузырьками, пожалуйста? – А мы когда-либо вообще отказывали тебе, милый? – Ран поцеловал его в лоб, а затем направился к шкафу. Он отправил Риндо сообщение о просьбе Такемичи принять ванну, и теперь дожидался, пока та освободится. Чтобы не тратить время попусту, он решил подготовить Такемичи то, что тот наденет после ванны. Белая майка и бежевая толстовка с круглым вырезом, шерстяные носки и светлое нижнее белье – Рану улыбнулся своему выбору, по-любому должно понравиться. Такемичи, тем временем, продолжал смотреть в окно, наблюдая, как наступает полдень и густые облака рассеиваются, открывая вид на чистое безоблачное небо. Иногда он наблюдал, как люди в квартирах напротив суетятся, готовясь к новому дню. Ему нравилось мысль, что именно такой могла бы быть его жизнь – жизнь в квартире, где он сам готовит себе еду, сам выбирает одежду и сам принимает решения. Вся эта рутина могла бы сделать его по-настоящему независимым (и счастливым). – Ванна готова, Мичи, – Ран подошел к кровати, протянул руку и терпеливо ждал, когда тот ухватится за нее. Такемичи осторожно вложил свою ладонь в чужую, отметив, насколько он стал бледным по сравнению с мужчиной. (А ведь до всего этого он был загорелым). – Могу я, пожалуйста, сам попробовать дойти? – Ран кивнул в ответ на просьбу, сжимая маленькую, по сравнению со своей, руку Такемичи. Свесив ноги с кровати, Такемичи глубоко вздохнул, опершись на руку Рана. Рубашка Какучо, темно-красный цвет которой на контрасте делал кожу Такемичи еще более бледной, мешком свисала с его тела. В очередной раз, сделав глубокий вдох, Такемичи не спеша поднялся с постели и медленно шагнул вперед. Он ступал криво и покачивался на каждом шагу. Его можно было бы сравнить с только что родившимся олененком. «Как Бемби», – Такимичи вспомнил мультик детства, и криво ухмыльнулся. Жалкий, какой же он жалкий – тонкие ноги, дрожащие колени и неуверенный шаг. Разве он должен быть таким ничтожным?.. Ран терпеливо шел рядом с ним, не обращая внимания на затраченное время. В конце концов, как он может отказать своей маленькой принцессе в таком маленьком желании? – даже несмотря на то, что им потребовалось больше пяти минут, чтобы Такемичи смог пройти два шага. Ран незаметно ухмыльнулся – шаги Такемичи больше походили на шарканье, а не настоящую ходьбу. Им всем не о чем волноваться. Ноги парня едва отрывались от земли, и он не мог полностью перенести весь свой вес на одну из них. Он заметил крошечные капельки пота на лбу Такемичи, что не могло его не радовать. На самом деле, это было мило. Вся эта (бесполезная) решимость вдохновляла. Возможно, если бы Ран был совестным и добрым человеком, он бы действительно научил Такемичи снова ходить. Однако, в его же интересах, чтобы парень оставался парализованным до конца жизни. Между тем, Такемичи вскрикнул от боли, когда его колени сковала судорога. Ощущения были сродни горению – как будто его ноги кто-то поджог и не желал тушить. Все – вплоть до кончиков пальцев ног – казалось, пронзило электрическим током. Слезы затмевали взор и щипали глаза, тело тряслось, будто в панической атаке, мышцы закаменели, и Такемичи казалось, что он упадет в обморок от болевого шока. К счастью, Ран сумел поймать его, предотвратив встречу с деревянным полом, бережно обхватив одной рукой за талию, а другой – за шею. – Может, мне стоит самому отнести тебя? – дыхание Такемичи было тяжелым и рваным, будто он задыхался. – Нет, я сам дойду. Я… у меня получится, – Такемичи зажмурился – жар вновь окутал ноги. Если бы подобное не случалось практически через день, он бы закричал от боли. Впервые, когда это случилось, он рыдал от обжигающей весь низ тела агонии. По ощущениям, его ноги и ступни держали в огне, а мышцы растягивались так, что Такемчии терял сознание от мук. Это, черт возьми, нечестно! Почему это происходит именно с ним? Почему именно он должен проходить эти дьявольские испытания? Почему? Почему? Почему? Это нечестно! Нечестно! Почему? Почему? – Эй, Мичи, – голубые глаза прояснились, вернув свою ясность, и слезы ринулись по щекам. Некогда короткие и ухоженные ногти стали длинными и неровными. Такемичи вцепился в рубашку Рана, бормоча извинения. – Я-я, мне жаль.… Я случайно... – Такемичи выдохнул: он не мог смотреть в глаза мужчины напротив, как и не мог контролировать свою истинную сущность. Ран прервал его, поцеловав в губы, улыбаясь и вытирая слезы длинным рукавом рубашки. – Я знаю. Не волнуйся, эта рубашка была старая, так что я все равно собирался ее выбросить. «Ужасный лжец», – подумал Такемичи. Ран всегда надевал только самые дорогие брендовые вещи, когда навещал его. Он ведь сам ему когда-то об этом говорил. Несмотря на все, он все же обмяк в руках старшего мужчины, не желая создавать больше проблем. Шрамы на задней части коленей привлекли взгляд, и Ран с особой осторожностью провел пальцами по ним. Эти шрамы – напоминания для Такемичи о том, что он безвозвратно потерял. И напоминание Бонтену о том, чего они добились. Русалка, запертая в четырёх стенах, больше не умевшая плавать. – Доброе утро, Такемичи, – поприветствовал Риндо с легкой улыбкой. Беспокойство отразилось на его лице, стоило ему увидеть брата. – Ран, что-то случилось? – Представляешь, сегодня он смог пройти целых 4 метра! – наигранно довольно воскликнул Ран, усаживая Такемичи на пуфик рядом с ванной. Теперь стоило сменить ночную рубашку на выбранную Раном майку. Риндо напевал какую-то незамысловатую песню, наблюдая за тщетными попытками Такемичи стереть льющиеся слезы. – У тебя снова не получается ходить? – Такемичи вздрогнул, и кивнул головой. Слезы полились с двойной силой, и Риндо незаметно ухмыльнулся. Ран, зарывшись в мягкие локоны Такемичи, спрятал свою улыбку, делая вид, что целует вихрастую макушку. Риндо наклонился и осторожно прикоснулся к чужим ногам. Почти все мышцы атрофировались, и лишь тонкая кожа покрывала такие же тонкие кости. Но то, на что смотрел Риндо, темным пятном выделялось на светлой коже Такемичи – длинный неаккуратный шрам, один из множества оставленных на этих тонких ножках. Риндо перевел взгляд на другой, уже горизонтальный шрам, пересекающий лодыжку Такемичи – прямо вдоль ахиллова сухожилия. Толстый и глубокий рубец, разорвавший сухожилия и не позволяющий как-либо передвигаться на ногах. Проще говоря, всю нижнюю часть тела Такемичи покрывали различные по размеру и длине шрамы. Самые глубокие, помимо тех на аххиловых сухожилиях, были на задней части коленей и на внешней стороне бедра – лишь для того, чтобы Такемичи забыл, что значит передвигаться самому. – Твои шрамы воспалены, Мичи. Тебе не следует так напрягаться, – Такемичи сморщил нос и отвернулся, разглядывая до краев наполненную пузырьками ванну. Рубашка уже покоилась на пуфе, открывая вид на чистую, неповрежденную кожу верхней части тела – за исключением длинного вертикального шрама на спине – от плеч до поясницы. Он выглядел точно так же, как те, на ногах. Не спуская мягкую улыбку, Ран поднял Такемичи на руки и опустил его в горячую ванну; на долю секунды на плечах и щеках Такемичи снова появились гладкие синие чешуйки, а бледно-розовая кожа на мгновение стала светло-серой. Чешуйки исчезли также быстро, как и появились. – Лаванда и... лемонграсс? – Риндо кивнул, смачивая мочалку и выливая на нее гель для душа. Такемичи расслабился в горячей ванне, опускаясь в воду под подбородок, а ясные голубые глаза затуманились. – О, лекарства начинают действовать, – Риндо принялся его мыть, легонько проходясь мочалкой по чувствительной коже, не сдерживая улыбки, когда руки Такемичи обмякли, а голова склонилась набок. Он поцеловал обнаженную шею, довольно скалясь, когда дрожь пробежала по телу напротив. Ему, конечно, нравился любой Такемичи – умиротворенный и нежный, кроткий и молчаливый, но такой, как сейчас – уступчивый и усталый – был его личной иконой. Покорный и послушный. Не способный двигаться без чьей-либо помощи. Почти как кукла. Риндо запустил пальцы в черные шелковистые волосы – хоть витиеватые локоны и делают их грубыми, но это лишь с виду. Даже шелк не мог сравниться с мягкостью его волос. Риндо не знал, стоит ли мыть Такемичи голову, но, судя по тому, в каком состоянии сейчас находился парень, ему, скорее всего, было все равно. – Мичи, – мужчина попытался обратить на себя внимания, однако сейчас это было чрезвычайно трудно. Такемичи словно не было здесь, ему казалось, что он парит среди облаков, мягких и пушистых. Честно говоря, возвращаться в реальность – последнее, чего бы он хотел. – Мичи-и-и. Позволишь мне помыть тебе голову? – Да, да, как хочешь, – Такемичи не обращал внимания на горячую воду, стекающей по плечам и спине. Она не вызвала никаких болезненных сердцу воспоминаний – океанская вода никогда не была настолько теплой. Риндо был предельно осторожен и тщательно следил, чтобы шампунь или пена случайно не попали в глаза. По мнению Такемичи, Риндо занимал почетное второе место в плане мытья волос. Первым был Какучо. Мягкие монотонные движения чужих рук на голове приносили удовольствие, и Такемичи чуть не заснул. Время шло неразборчиво, когда он принимал лекарства. Два часа могли казаться ему двумя минутами, но Такемичи это не особо беспокоило, он уже привык (свыкся). – Мичи, детка, я закончил. – Уже? – он недовольно застонал, вскинув голову и надув губы. Мужчина рядом улыбнулся: – Да. Полчаса прошло. Теперь можно выходить из ванны, – Такемичи взглянул на воду, отметив, как быстро она остыла, и пузырьки практически все растворились. – Мои пузыри… – тихо прошептал он, наблюдая, как последний маленький пузырик лопается прямо у него на глазах. Риндо окунул руки в уже прохладную воду и осторожно вытащил его, посадив на белое мягкое полотенце. Такемичи не смог не поддаться нежным ласкам и рукам, вытирающим его, и понял, что снова погружается в сон. – Такемичи, готов переодеться? – каким бы сонным или измотанным он не был, Такемичи всегда узнал бы этот голос. Протянув тонкие руки, он радостно улыбнулся: – Каку-чан! – сильные руки тут же в ответ обвились вокруг его талии и подняли с пуфика вместе с полотенцем и вещами. Такемичи уткнулся носом в шею Какучо, вдыхая аромат кедра, который, скорее всего, исходил от его парфюма. Какучо в ответ обнял еще крепче, совершенно не обращая внимания на холодные падающие капли с мокрых волос Такемичи. Он прикоснулся своим лбом к чужому, пытаясь передать все свои чувства в этом маленьком прикосновении. Мужчина усадил Такемичи на один из роскошных кожаных диванов, стоявших в комнате. Приготовленная одежда лежала на журнальном столике, аккуратно сложенная и идеально выглаженная. Однако, сначала нужно было позаботиться о парне. – Такемичи, я обработаю твои шрамы маслом, ладно? – Такемичи едва заметно кивнул, но для Какучо этого было достаточно. Он вылил приличное количество ладанного масла на ладони и потер их друг о друга, чтобы жидкость согрелась. Мужчина опустился на колени, сев у ног Такемичи, и обхватил маленькую ступню своей большой рукой. С осторожностью, которая не соответствовала его телосложению и роду деятельности, Какучо принялся массажировать шрамы и места порванных сухожилий. Те обезболивающие препараты, которые он пил по утрам, определенно помогали – острая боль уходила, однако они не были способны излечить фантомную боль. Такемичи мог принимать те обезболивающие препараты, которые помогали притупить ломоту и острую боль, однако не помогали при фантомных болях или напряжении мышц. Ну, по крайней мере он сам так объяснил. Какучо нисколько не возражал. На самом деле, ему нравилась эта их утренняя процедура: только Такемичи, нежащийся в любую погоду, и он, помогающий своему любимому Герою. Своему неподвижному Герою. – Каку-чан, – мужчина перешел на заднюю часть коленки – самые больные места. Он с любопытством уставился на Такемичи, терпеливо ожидая, когда тот продолжит. Разноцветные глаза встретились с глазами напротив, блестящими от не пролитых слез. – Как… ты думаешь, я смогу когда-нибудь ходить? – фраза «я смогу когда-нибудь плавать?» осталось невысказанной, но Какучо прекрасно знал, что Такемичи думал именно об этом. Тихие всхлипы и неровное дыхание выдавали его с головой. Какучо услышал немой вопрос, но ответа не нашел. Вместо этого он просто поцеловал Такемичи в лодыжку и продолжил массировать шрамы. Закончив, Какучо принялся одевать парня. На самом деле, у Такемичи были проблемы только с нижним бельем и брюками, но Какучо настоял помочь ему со всей одеждой. Белоснежное одеяние контрастировало с его волосами, но чуть ли не сливалось с кожей. Они говорили, что Такемичи идет белый цвет. Он верил. Под приятные поглаживания Какучо и аромат кедра Такемичи расслабился. Сознание снова начинало затуманиваться, а взгляд рассеиваться – какой раз за день. Ну, таковы последствия лекарств. Время текло довольно странно во время моментов его «неосознанности». Иногда оно шло слишком быстро: например, когда Коко обсуждал с ним, какую одежду он хочет себе приобрести, или когда Ран рассказывал, какие блюда будут в следующий раз. Это выглядело так, будто кто-то потусторонний ускорял разговор. Такемичи не всегда удавалось и слова вставить. Другие моменты были медленнее, например, когда он наблюдал из окна за проносящимися машинами. Если разговоры всегда были ускоренными, то время, когда он ничего не делал, ощущалось так, словно кто-то кадр за кадром проигрывал свою жизнь. Медленно и мучительно. Нередко его мысли блуждали где-то далеко. Туман в голове сменялся открытыми водами, в которых он мог свободно плавать. Соленая вода струилась по его волосам и чешуйкам, преломляя свет луны. Он скучал по возможности плавать. Он скучал по возможности ходить. Он скучал по красочным рыбкам, крутящимися вокруг него, по пению русалок, их смеху и редкому свисту. В океане никогда не было тихо. В пентхаусе почти всегда стояла тишина. Также как и в его комнате, которая на самом деле была настоящей клеткой. Он являлся собственность Майки, по совместительству – собственностью Бонтен. Именно Майки нашел его в ту роковую ночь. Он дал ему все: роскошный ночлег, изысканные деликатесы, дорогую одежду, обезболивающие таблетки. Все, что было нужно Такемичи. Все, кроме свободы.

***

**** – Как он себя чувствовал сегодня? – Неплохо. Он спокойно ел и не препирался, лекарства принял без прежних истерик. Ран сказал, что он смог пройти сегодня 4 метра. – Хммм, – тусклые, лишенные каких-либо эмоций глаза уставились на извивающихся русалок под ногами. Русалкам завязали глаза и заткнули рот кляпом, пока тащили к грузовикам. Хвосты превратились в ноги, плавники и чешуя исчезли, становясь похожими на человеческую кожу. Прямо как у его Митчи. Мочи был ответственным за логистику – направлял людей к нужным грузовикам и подсчитывал груз. Какучо с Санзу стояли рядом со своим боссом, наблюдая за всем происходящим и докладывая ежедневный отчет о Такемичи. – Я думал, что лекарства должны были парализовать его ноги, – Санзу кинул Какучо полный злости взгляд, но тот его успешно проигнорировал. – Нет. Они только лишают их чувствительности, – розоволосый мужчина закатил глаза: – Почему бы тогда нам просто не отрезать их? – Какучо поражено уставился на него, громко выдохнув сквозь стиснутые зубы. Майки, в свою очередь, не проронил ни слова. — Тебе недостаточно было отрезать плавники, Санзу? — Это только лишило его возможности плавать… «…и ходить…» – Мы должны были полностью отрезать хвостовой плавник, а не просто перерезать сухожилия. – Тогда у него не было бы ног. – И что с того? Без хвоста он определенно не смог бы убежать. Не говоря уже о том, чтобы вообще ходить. – Он итак едва может ходить с перерезанными сухожилиями. Черт возьми, прошло 3 года, а он все еще не может пройти больше 4 метров. И то с болью! – Он вообще не должен ходить! – Это просто... – Достаточно, – мужчины замолчали, но продолжали сверлить друг друга злыми взглядами, ожидая, что еще скажет босс. Серебряные лоснящиеся волосы развивались на ветру, пропитываясь запахом выпотрошенных рыб и потных тел. Черные, как смоль, глаза не отрывались от извивающихся под ним русалок с разноцветными плавниками, хвостами и чешуей. Ни одна из них не была столь же прекрасной, как его Митчи. Их чешуя не мерцала, как у него, и плавники не выглядели такими изящными. В его глазах все они выглядели тусклыми. Скучными и неинтересными. Обычные русалки. В отличие от его Митчи. Его Митчи был невероятен. Океанические глаза, волосы, которые отливали голубизной на свету, и бледная кожа с едва заметными веснушками на плечах и щеках. – Проследи, чтобы их всех переловили. – Есть, босс. – Я возвращаюсь. Передай Коко, что я буду на месте через 30 минут. – Как скажите, босс, – мужчина вышел с фабрики и направился к черному тонированному Мерседесу, ожидающего его неподалеку. Какучо вместе с Мочи проводили его долгим взглядом; Санзу последовал за Майки – он не собирался оставаться в этом вонючем месте ни на минуту. Он желал лишь одного – увидеть свою Королеву, своего Мичи. Его запертого Мичи.