Одно желание на двоих

      Дверь со скрипом открывается, запуская в маленький загородный домик прохладу. Рафаил морщится от пробравшегося под одежду холода и ставит салат на белую скатерть. Пришедший мужчина стряхивает с себя остатки снега и снимает огромный тулуп, такой же старый, как и скатерть, шапку, перчатки, про себя отмечая разницу атмосферы снаружи домика и внутри. Снаружи темнота, холод, метель бушевала. Тулуп, обшитый мехом, не спасал от везде пробирающегося холода, который заставлял промерзнуть до костей, выросшие под полметра сугробы, не дающие пройти к домику, утягивая под толщу снега. А в помещении тепло от разожженного в начале вечера камина, запах запекающегося мяса разливался в воздухе, ёлка сияла разными огнями, но самое приятное, то, из-за чего и вполовину не было бы так уютно — Рафаил, готовящий ужин, напевая себе под нос какую-то мелодию. Посмотрев на Мишу, он улыбается так, что хочется подарить ему весь мир. Москва бы подарил, но знает, что Верфской не примет. Поэтому лишь подходит, оставляя в прихожей грязь, за которую обязательно в будущем получит лекцию, но это будет потом, а сейчас он лишь обнимает за талию заправляющего салат Архангельск, утыкаясь холодным носом в шею. Раф лишь морщится от резкого холода. Хотелось бы сказать Мише о том, что ему холодно, и он готовит, но в объятьях так приятно находиться, что всё недовольство уходит, заменяя себя лишь более счастливой улыбкой. Постояв так несколько минут, Михаил убрал свои руки с талии любимого. — Не замёрз? На улице такая метель, что даже связи нет, — может сказано это и с счастливой интонацией, но Миша слышит нотки грусти. — Переживаешь из-за того, что оставили детей одних? — Москва тянется к шкафчику, открывая его и доставая половник, — Они уже не малыши, чтобы за ними крошки подбирать. Завтра как связь восстановится — позвонишь. Архангельск лишь кивнул в ответ. Дети и правда выросли, но беспокойство за них будет всегда. — Может глинтвейна? — Миша покрутил половник в руках. — Мы, как мне помнится, хотели не пить до того, как сядем за стол, — напомнил Рафаил Мише о том, что тот всего какой-то час назад он запрещал наливать себе до Нового года даже половину кружки. Не сказать, что Москве не хотелось выпить с Верфским час назад, но из них двоих приготовить воистину вкусный ужин может только Рафаил, а под градусом вкусный ужин сделать достаточно сложно. Но почти все блюда готовы, не считая индейки, запекающейся вместе с картошкой. А уж вытащить мясо Миша сможет, да и не хотелось, чтобы возлюбленный напивался до состояния неспособности вытащить противень. Замечание Рафа скорее риторическое, не требует ничего в ответ. Поэтому со спокойной душой Миша снял крышку с кастрюли и положил её рядом на стол. Зачерпнув жидкости, он разлил их в две заранее поставленные на стол кружки с ёлочками, так идеально подходящими под настроение этого вечера. Звон бьющихся друг о друга керамических изделий заполнил кухню. Быстрый, почти беззвучный тост с пожеланием всего хорошего, кружка Михаила с характерным звуком приземлилась на стол. Один шаг к любовнику напротив, сокращая расстояние между ними. Своей рукой он забрал чашку Рафаила, ставя её рядом со своей. Одна рука легла на талию, притягивая Верфского к себе, а вторая сплела их пальцы. Лёгкое непонимание на лице, сменяющиеся на приятную улыбку, и вот Рафаил сжимает ладонь Миши сильнее, а руку кладёт на его плечо. Танец получался медленным, будто хождение туда-сюда, но главным было далеко не движения, а улыбки друг друга и чувство счастья и любви, повисшее вокруг них. Архангельск кладёт голову на плечо Москвы, получая лёгкий поцелуй в щеку, так удобно поставленную ему. Цепкий взгляд вниз, и Рафаил видит грязные сапоги, снег на которых уже успел оттаять, превратившись в серую лужу грязи, тянущуюся из прихожей. Шаг назад от Михаила сопровождается вопросом о причине такого отторжения от себя, но один многозначительный взгляда на уличную обувь, и Миша недовольно вздыхает, снимая с себя сапоги и уходя за тряпкой, параллельно закидывая раздражитель, так отвратительно прервавший такой романтичный момент, на полку. Не сказать, что Архангельск собственноручно убирался в этом доме, ещё вчера в нем парили девушки из клининга, вычищая всё до блеска, но, в любом случае, это был труд, да и как новый год встретишь, так и проведешь? Резкий дзинь, означающий, что курица готова, и можно начинать кушать.

×××

      Они сидят и разговаривают о планах на будущий год, вспоминают былые времена, их первый совместный новый год, то, каким тогда белым был снег, шубы мягкими, а детский смех звонче. Они смеются с непринуждённых шуток друг друга. Их уже не волнуют ни непогода за окном, ни чуть передержанная курица, ни речь президента на заднем плане.       Из их общего мира их вырывает лишь громкая мелодия труб из телевизора, объявляющая бой курантов. Быстро долив всем напитка, Рафаил с Мишей встали из-за стола. Давняя традиция, непонятно откуда взявшаяся, и, посмотрев в очередной раз друг другу в глаза, перевели взгляд на телевизор.       Куранты уже начали отсчитывать 12 ударов, каждый из них обязательно что-то загадает, и они оба будут знать, что их желания уже который год совпадают.       Финальный удар, чоканье кружек и крепкие объятья с поздравлениями. Вместо того, чтобы выпить напиток, мишины губы накрывают губы Рафаила, целуя долго, будто делая это в последний раз, не давая даже шанса на отстранение. А Рафаил и не пытается, тонет в сладком, то ли от ситуации, то ли от глинтвейна, поцелуе. Вокруг всё затихает. Государственный гимн, снова в этом мире есть только они, только губы сплетённые в поцелуй, руки, которые бесстыдно гуляют по телу Рафаила, Архангельск, обнимающий Мишу за шею, и мысль у обоих о том, что это один из лучших Новых годов.