В «Школе пацанок» темно, везде выключается свет, девочки в своих кроватках лежат и пытаются уснуть после окончания очередной недели. Она была особенно трудна, каждый чувствовал себя паршиво, у всех были сомнения на душе, а на сознание давило всë происходящее. Завтра будет совершенно другой день, новые испытания, трудные разговоры с психологом и давящие на сердце проблемы из прошлого. Все вместе в комнате даже в темноте обсуждают, чему будет посвящена неделя новая и с чем им столкнуться придётся. Одна только Лиза вдалеке от остальных, в другой комнате, в одиночестве стоит у окна и разглядывает то, что виднеется с улицы. От сильного ветра, который так неприятно звенит в ушах, деревья трясутся, а холод чувствуется даже через толстые стены. Девушка никак заснуть не может, рассуждая об происходящем.
Андрющенко противно смотреть на себя в зеркало, она сразу вспоминает те осуждающие взгляды и возгласы одноклассниц. «Псина бешеная!», «Ты здесь лишняя, ты не с нами», «Кому менее противно — можете пересесть к ней». Она глядит на свои синяки под ночным светом, разглядывает их и вспоминает в эту же секунду те самые взгляды ненавистные. Девушка не может забыть, как стоило ей выйти за пределы своего места проживания — так на неë налетали толпой, в которой обязательно была Кристина, Юля или Настя. Ну а что, камер же нет, никто не снимает происходящее в доме. «С рук сойдут нам твои крики» — злобно произносила тогда одна из девушек. Голова идёт кругом. Ну зачем, зачем, зачем эти образы возникают в воспоминаниях именно сейчас?!
Она помнит до мелочей всë, как еë пинали, как за волосы хватали, как ей ногой прилетело в живот, как на неë со спины налетали в неожиданный момент и кидали на пол. Каждая гематома давала знать о произошедшем, каждое жëлто-фиолетовое пятно на спине, руках, ногах. Любая царапина или шрам составляли целые сюжеты того, как происходили эти нападения из-за угла. И каждую боль на теле она вспоминала с слезами на глазах, которые не видел никто, кроме Идеи и психолога. Только что уехавшая девушка поддерживала пацанку одна единственная, даже стоящие на нейтральной стороне не подходили к ней, боясь стать очередным изгоем. Даже те, кого буллили, перешли на сторону буллеров, объединились. Не разобравшись, не поняв, начали судить о ней по чужим словам. Они и слышать не хотят и слова из уст, которые уже прозвали собачьими.
Одна Сверчкова интересовалась тем, что делает наедине с собой девушка, только эта прозванная Хофминитой дама была за неë и не делала поспешных выводов, не лезла не в своë дело. Она по ночам и в свободное время приходила к девушке, садилась на кровать рядом с ней и, улыбаясь, рассказывала ей что-то, делилась новостями. Лиза никогда бы не подумала, что станет так нуждаться в объятьях и прикосновениях, во внимании хотя бы кого-то. Она не знала, что ей после конфликта так будет не хватать рядом кого-то, кто бы ласково на ушко прошептал банальные слова поддержки. Но никого больше нет рядом и девушку пожирает чувство того, как ей не хватает рядом кого-то близкого, родного. Выглядящая твëрдо и высокомерно со стороны девушка сейчас свои ладони на плечи расположила, закрыла глаза и постаралась представить, что это кто-то другой дарит ей тепло. Жаль, что только такого человека рядом больше нет. Ни одного. И до сих пор она помнит слова Идеи перед уходом, которые она ей сказала. Эти недавно произошедшие моменты надолго отпечатаются в памяти.
— Даже если ты будешь одна… Главное — развивайся. Они продолжат тебя гнобить, думая, что лучшие, а ты на 10 шагов впереди них окажешься, — давала совет Сверчкова.
— Откуда такая уверенность во мне? — не понимала Лиза.
— Не знаю. Иногда есть чувство, которое подсказывает мне что-то. Надеюсь, оно меня не подводит. Ты чудесный человечек, но не все способны это понять.
— Судя по тому, что происходит, я хуже животного. Я и разочаровать могу, так что не надейся особо, — безразлично отвечала старшая.
— Люди — стадо безмозглое, они захотели сильного убрать вот и всë. Надежды я не уберу. Буду за тебя держать кулачки до последнего.
Эта лучезарная улыбка напоследок согрела сердце темноволосой. Идея такая искренняя и добрая… А объятья с ней не менее теплые и уютные. Жаль, что без неë Андрющенко теперь осталась наедине со своими мыслями. «У тебя кровавый, грязный рот» внутренний голос говорил Лизе. Она понимала, что могла постараться поступить иначе, но еë единственное безысходное проявление агрессии даже не захотели понять. Будто была возможность ответить, когда четверо тебя окружили и со всех сторон избивают. Если бы тот диалог с Мишель произошëл бы на улице, вне школы, подальше где-нибудь… Может тогда бы всë было иначе, может они разобрались бы, поговорили, никто бы не влез посторонний в их дело. Всë могло бы быть иначе, если бы не неумение Лизы общаться с людьми и понимать, с кем стоит общаться, а с кем — нет. Сколько раз уже эти шутки, с помощью которых девушка пыталась с кем-то сблизиться, приводили к тому, что всë портилось. И ведь это повторяется из раза в раз, из ситуации в очередную ссору.
— Чëрт побрал меня тогда так сказать ей… — вздыхает уставше тяжело девушка.
Она ходит по комнате тихо, вокруг кровати расхаживает, роется в тумбочке, ищет там, чем можно заняться. Сердечки из цветной бумаги были сделаны уже в который раз. Жаль только, что их никто не примет и не захочет их воспринять. Пацанка, которой посвещены эти сердца — уже с другим человеком, который ненавидит сильнее остальных Лизу. Эта вся ревность ни до чего хорошего не довела. Но теперь и Захаровой рядом нет с Мишель. И у неë не осталось кого-то, кто бы любил еë искренне и поддерживал бы с огромной силой и заботой. Хотя… У блондинки сейчас под рукой остальные девочки, которые будут на еë стороне, которые поддержат и будут той говорить, что она не в чëм не виновата. У Лизы никого. Одни преподаватели и то те не могут быть рядом всë время, навещать еë. Еë максимальная поддержка — это иногда появляющиеся рядом пацанки с других сезонов, которые еë ситуацию понимают. Но и они ненадолго здесь. Вся эта поддержка и резкое пропадание людей, которые бы еë поняли только сильнее давит на сознание. Все, кто еë полюбил и увидел в ней хорошего человека, пропадают. Как всегда…
Темноволосая аккуратно, почти неслышно выходит из своей комнаты, чтобы не привлечь чьë-либо внимание. Она старается идти на цыпочках, потому что боится больше всего того, что этой ночью еë забьют, если заметят. Да, у неë остался страх, потому что когда на тебя нападают все и сразу, то, понятное дело, ты перестаëшь уметь драться и идëшь на крайние меры. Она не поступит иначе, если опять окажется в опасности, как в тот день. Индиго не хочет, чтобы опять за ней бежали с сумасшедшими глазами, готовыми еë убить и чтобы даже названный враг твой прикрывал тебя, потому что к нему приходило осознание, что ненависть зашла слишком далеко. Лиза бы сказала огромное спасибо Лере тогда, но никак не получается заговорить, потому что остальные скажут «Не подходи к этой псине, озвереет и сожрëт». Это приравнивание еë к животному достало настолько, что уже кричать охото. Сами будто лучше.
За окном шëл дождь проливной, по телу проходили мурашки от проникающего под кожу мороза тëмной ночи. Оказавшись на улице, одетой лишь в пижаму и сверху на ней плед домашний, Андрющенко села на диванчик на улице. Под крыльцом наблюдать за капающими каплями так расслабляюще. Они падают на землю, образуют лужи, а по высокому забору стекают капли ручьëм. Стулья вдалеке, на которых сидят девушки, заполнились небесной водой. Девушка протягивает руку за пределы диванчика и чувствует, настолько ледяной была вода из облаков. Чувствуя запах мокрой травы и земли, которая превращается в грязь, Индиго прикрывает глаза. Она представляет ту картину, которую видела день назад, на кладбище, куда привели еë с девочками. Эта родная спокойная атмосфера того самого «молчаливого коллектива». Они бы точно не осудили еë, не позволили бы обзывать и ненавидеть. Они бы ничего не сказали. Тишина. Еë так не хватало сейчас. Именно того отсутствия чьих-то голосов, когда тебе спокойно, а не когда ты одна и начинаешь сходить с ума в четырёх стенах без общения. Это совсем не то. Это не дом и никогда им не станет уже.
— Хочу д-домой… — почти плача бормотала себе под нос Индиго.
Сразу вспоминается один из дней еë работы на кладбище. На дворе сырость, в воздухе запах мокрого асфальта, а в укромных местах прячутся от грозы уличные кошки и собаки. Кто-то бежит без зонтика домой, а другие не спеша прогуливаются в такую погоду по округе. Елизавета любит дождь, он успокаивает, будто гипнотизирует, помогает забыться обо всëм. Родной город, квартирка рядом и памятники людей, о которых забыли. Там сейчас и убираться-то некому, наверное. Тоска по дому увеличивалась всë сильнее с каждым отдающимся шумом по крыше школы от плохой погоды. Сегодня будто всë на нервы капает. Пацанка вспоминала, как выходила на работу даже в самые тяжëлые дни и убирала листву опавшую, бутылки и упаковки от еды, которую кидали мимо мусорки. Вспоминается, как она видела плачущих людей рядом с могилами и узнавала каждый раз трагичную историю.
По той атмосфере она особенно скучает. От того сильно погружается в мечты о доме, что окончательно закрывает глаза, склоняет голову и даже не успевает осознать, в какой момент она расслабилась и лбом от усталости в стоящий перед ней столик уткнулась. Переваривая происходящее, она никак не могла смириться с мыслей того, что она всë свободное время будет проводить в тишине. Наивно мыслить и надеяться на то, что хоть кто-то с ней начнëт общаться — не хотелось. Из нейтральных хотя бы немного были одни Амина, Ангелина да Диана. Не хотелось уже даже верить, что они могут ей протянуть руку в общении, подставят и рухнут в один момент все надежды и очарование ими. Андрющенко ладони вместе сложила и большим пальцем стала проводить по недавно поставленному ей синяку на тыльной стороне ладони. Жалкое зрелище. Удивительно, что лицо не пострадало. Больно. Они до сих пор не проходят и ноют, а закрыть все эти увечья не получится. Скоро и закрывать нечем будет, всю изобьют однажды вне камер и повезут в больничку. Порадуются ведь ещë с этого. «Лишняя ушла, остались все свои» скажут.
Не сдерживаясь, Лиза начинает плакать. С уголков глаз скатываются солëные капли, от которых глаза болят тут же. Она поднимает голову и как можно выше еë задирает лишь бы они не начали течь ручьëм. В горле стоит ком, который хочется выплюнуть, вырвать из глотки, лишь бы он так не давил и не мешал дышать спокойно. Кареглазая делает первый вздох и дрожит, понимая, что внутренняя боль так и желает вырваться. Умолчав всë, отрëкшись ото всех, побоявшись что-то рассказать про себя, Лиза себе вырыла могилу, к которой и стремится. Жизнь — штука утомляющая. Особенно когда взрослые люди не могут подойти к тебе и разобраться с тобой словами, а не кулаками. Девушка хочет себе в глотку затолкать кулак лишь бы крик боли не вырвался из неë, а он уже подступает и желает выйти в скором времени. Она давит себе рукой на горло, сдавливает челюсть, лишь одна свободная рука сжимает пижамные штаны, а вместе с ними и кожу под ними. Слëзы не контролируются, они сами льются и скатываются к подбородку, по шее дорожку проходят и оставляют мокрый след на воротнике пижамы.
Девушка ничего не слышит кроме своего быстро бьющегося сердца, которое норовит выпрыгнуть и разорваться на части. Руки трясутся и не желают слушаться их хозяйку. Андрющенко не может больше так терпеть. С еë уст срывается продолжительный крик. Никто еë не пугается и не слышит кроме птиц, которые спрятались от дождя, но решили улететь. В ушах звенел собственный душераздирающий выкрик, от которого горло болело и внутри переворачивалось всë. Может, где-то здесь и стоят камеры и они запечатлят этот выход из дома Елизаветы, которая теперь держится за голову и оттягивает свои волосы от безысходности. Еë всë равно сейчас никто не слышит. Никому не увидеть того, как девушка рвано дышит и старается себя успокоить, хотя бы каплю воздуха исчерпать и заполнить им лëгкие. Никто не видит. Или так только кажется.
— Блять… Только не говорите, что это она, — произнесла единственная не спящая в доме девушка, хотевшая выйти в туалет.
Мишель. По какой же причине именно ты очнулась в такой момент? Почему именно ты услышала вопль, от которого кровь стынет в жилах? Зачем ты остановилась? Ты замерла на месте и не знаешь, что делать. Твоë тело не шевелится из-за страха и противоречий. Ты догадываешься, что там Лиза, та, кто причинила тебе боль, с которой ты не общаешься, кого на дух не переносишь в последнее время. Разум кричит, что она сама разберëтся с своими эмоциями, выпустит пар и дальше продолжит жить. Бойкот может даст ей понять, что она делает не так. Гаджиева себя останавливает и твердит, что помогать своей обидчице она не собирается. Только вот поссорились, поцапались, а теперь бежать еë спасать надо? Ни за что! Только вот что-то на душе мешает так сказать.
Мишель отлично помнит первые дни на проекте, первые две недели общения, те прекрасные дни их дружбы и того, как Лиза и не единожды старалась поддержать еë добрым словом как могла. Не забыть того, как они вместе сидели и соревновались по самым глупым вещам, делились историями из жизни и проблемами. Только вот Андрющенко почти всегда молчала и копила в себе отрицательные эмоции. Кажется, именно они и выплеснулись. Блондинка представляет, как там сейчас в одиночестве сидит Лиза и себя терзает. По-человечески чисто на сердце кошки скребли и тянули еë вперëд, на улицу, в дождь. Неужели ты наплюëшь на всë случившееся и пойдëшь за ней?
— К чëрту, — говорит себе Мишель и идëт в сторону двери, ведущей на улицу.
Как только она направляется на улицу, тогда и затихает крик, доводящий до мурашек. За ним последовали громкие удары и звук того, как что-то бью и разбивают. Становилось ещë больше не по себе. Голова до конца не протрезвела даже от небольшой дозы украденного алкоголя. Сознание просто говорило идти скорее вперëд и прекратить эту вакханалию. Мало ли что она с собой сделает или натворит вокруг. Ей же потом влетит за погром. Остановившись у стеклянной двери, она видит силуэт, который под дождëм ходит и кидает, что под руку попадëтся. Это… Точно Лиза? Та тихая девчонка, которая и не дралась без необходимости никогда. В сторону летит один из стульев, который остался во дворе с вечеринки. Недалеко лежала разбитая бутылка алкоголя выпитого с вечеринки, а мусорка рядом с диванчиком перевернулась. Не складывалась в голове картина того, какой раньше она видела Андрющенко с тем, что происходило сейчас.
Отперев скорее дверь, придя в себя, Гаджиева закрыла за собой и побежала к стоящей под дождëм, согнувшейся девушке. В темноте ничего не видать. Блондинка понимает, что она промокнет, но еë не послушаются ведь. Она выбегает во двор и за шкирку хватает старшую, тянет еë, как может, а та что-то невнятное говорит и пытается остаться на месте. Попав под крыльцо, Мишель у стены ставит темноволосую и удерживает ту. Она будто и не понимает, кто перед ней. Сил не хватает держать еë в своих руках. Гаджиева идëт на крайнюю меру. Схватив за шею Индиго, она ногтями впивается в кожу той. Лиза застывает на месте и не шевелится. Она кашляет и поднимает взгляд карих опухших глаз на младшую. Дрожь по телу возобновилась. Чувствовать давящие на горло руки было так противно. Сразу вспомнились моменты из прошлого и хотелось вырваться, но Мишель лишь сильнее держала ту. На трезвую голову она бы так не поступила. У Лизы дрожат губы в момент, когда еë отпускает Гаджиева. Ком во рту не уходил в момент, когда татуированная дотрагивался до мест на шее, где оставались следы от ногтей. Больно… Холодно…
— Дура, блять, иди домой живо. Что на твою башку нашло? Такое под синькой не всякий сделает, — говорила Мишель.
— Тебя это так волнует? Заболею — вам же лучше, — старалась говорить без запинок старшая.
— Тебе так место недорого? Если что могу уйти, ты тут погромишь что-то ещë, может кого укусишь и вылетишь. Либо послушно в дом зайди, — закатила глаза блондинка.
— Обязательно про укус напоминать мне? И так уже обосрали меня из-за него, как только могли. Сами-то лучше меня? Толпой гасите, — усмехнулась девушка.
— Может и не лучше, но не просто так выперли тебя. Зато теперь понимаешь, какого было мне тогда из-за шутки твоей, — немного злилась девушка.
— Я поняла, что вы стадо, мной не интересующееся. Ничего не сказали про больные темы, сами давите ими друг на друга, но плохая я. Поступки ваши возрасту не соответствуют. Ума нет у вас вот только кулаками и пользуетесь.
Миг. Елизавета чувствует, как ей кулаком прилетает по лицу. Блондинка гневно глядит на ту. Это будто не она, словно ей овладели негативные эмоции. Больно и скрип костей ощущаются остро. Вслед за этим она чувствует, как еë хватают за волосы. Она толком и осознать не успевает, что происходит. Просто один за другим ударом она получает коленом по лицу. Что-то горячее стекает по лбу, а по всем внутренностям проходит холод. Девушка насквозь промокла, еë руки онемели, а одна из них была в крови. Увидела это она только тогда, когда еë повалили на землю, где рядом лежали осколки от бутылки. Руку пронзило что-то острое. Любое движение казалось полным адом. Кости пронизывало болью. Руки Мишель она отчëтливо чувствовала, которые схватили ту за лицо и начали давить. Царапины новые появлялись и появлялись, а спина невероятно болела. Там точно несколько синяков осталось. Но она не отвечала. Не потому что была без сил.
«Это же Мишель… Я не могу ей навредить. Только не ей». Еë берут за воротник пижамной рубашки и притягивают к себе.
— «Ты меня не ударишь»? Теперь-то ты уверена, что соплячка здесь явно не я! — держала девушку за воротник Мишель.
— Ответь я тебе — ты бы пожалела, — усмехнулась темноволосая.
— Так ты отвечай! Давай же, покажи свою силу. Ты ведь со спортом связана. Так чего застыла?! — орала Гаджиева.
Лиза видит прикрытыми глазами, что рука с рубашки поднимается и хочет еë ударить. Остаëтся всего несколько сантиметров между кулаком Мишель и лицом Индиго. Андрющенко хватает запястье младшей, даже если больно рукой двигать очень. Блондинка пытается вырваться и сквозь ненависть в глазах ничего не видит на своëм пути. Она не замечает, сколько ссадин нанесла девушке и что у той на лбу выступает запекающиеся красные капли, а губа разбита и начинает опухать. Еë тормозят хотя бы немного только слëзы на глазах девушки впереди. И те всë равно не от ненависти к ней, не от несправедливости. Это обычная душевная боль. Лизе уже плевать на физическую. Она держится, как может, чтобы инстинктивно не защититься ответно. Гаджиева скрипит зубами и только больше раздражается безразличию.
— Ответь уже! Ты настолько слабая что ли? Не верится. Чего ж молчишь? Тогда тебе рот закрыть не получилось почему-то, — давила сильнее девушка.
— А тебе открыть. Даже намëка не дала, что тебе не нравится такой стëб. Удобно вы устроились. Поговорить наедине не хотелось? Не пришла такая идея на ум?!
— Думать надо перед тем, как говорить. Да твои шутки не помогут тебе с кем-то подружиться. Думаешь после такого у меня было желание поговорить?
— Нет, ты вместо этого в сторонке стояла и отдала меня на растерзание. Ещë и сказали, что я драться не умею. Никто не умеет драться, когда его бьют четверо, которых это не касается! — вырвалось у девушки.
Андрющенко привстала, ощущая, как осколок в рунете шевелится на руке. Всë тело дрожало. У Мишель с лица спадала злобная маска и еë заменяло еле заметное осознание всего, что она наговорила. Она пыталась представить себя на месте девушки тогда. Старалась понять, какого это со стороны. Она вспоминает крик Лизы и как та убегала в ванну после крика «Вымой свою пасть, животное!». На губе у Елизаветы сейчас также была кровь, как и тогда. Горячая застывающая на холоде жидкость осушала губы и ими было так больно двигать. Гаджиева ничего сказать не могла, потому что ни за что бы не смогла почувствовать, что такое, когда на тебя нападают сразу несколько человек и бьют то в голову, то в спину, то в живот. И сейчас ведь всë же те травмы были у Лизы. Точно такие же. Только от одного человека. Старшая пристально глядела в глаза напротив, которые тут же отвернулись.
— Стыд появился наконец? Если бы мы только были одни тогда… Может бы и разрешилось это недопонимание, — всхлипывала Лиза.
— Это только ты на что-то надеешься. Я не прощаю плохое обращение и не ведусь на чужое мнение! Я бы не простила никому такое, — твëрдо отвечала младшая.
— Крис бы ты так не сказала, но теперь уже и некому говорить обратное. Круто она мнение обо мне у тебя поменяла, — вырвалось у Андрющенко.
— Тебе какая разница что она мне говорила? Давай ещë начни давить на больное, ты же можешь. Только я ведь лишилась важного мне человека рядом, — у Мишель сжимались кулаки.
Как же ты ошибаешься, Мишель. Дорогая, наивная малышка. Лиза тоже лишилась любимых людей. Девушки, которая единственная последние дни еë поддерживала и той, кто до жути неожиданно изменилась. Старая Мишель, с первых недель будто пропала. Это не та милая особа, с которой можно было общаться, стебать друг друга и шутя на совершенно разные темы. Андрющенко просрала всех себе важных людей, которые по-доброму относились к ней. В один момент они ушли. В этом и нет твоей вины, Лизонька. Но как же ты себя изнутри пожираешь за это. Каждую частицу себя ненавидишь и не можешь сжиться с тем, что очередные попытки начать взаимодействовать с кем-то привели к худшему. У Елизаветы слëзы выступили в очередной раз на глазах. Мишель уже тошно от их вида, хочется сбежать и не видеть того, до чего она довела девушку. Она старается держать безразличный образ, но душевное переживание так и желает кричать. Она ещë не может в темноте до конца разглядеть, что сотворила с старшей, потому что забились они в самый тëмный угол.
— Совсем ничего не можешь сказать? Мне твои «прости, пожалуйста» даром не сдались. Если так презираешь меня уже бы ударила, — устало произносила блондинка.
— Не могу. Буду себя ещë больше ненавидеть, если наврежу человеку, которого люблю. И так паршиво от самой себя, — выговорилась Андрющенко.
Что? Ей не послышалось? Это правда? Или попытка соврать себе во благо, чтобы еë наконец отпустили? Гаджиева приоткрывает уста и забывает в один момент все слова и буквы следом. Девушка встаëт с побитого тела и отходит в сторону. Только сейчас она начинает понимать, что натворила. Еë сознание будто проснулась, а некоторые моменты нашли себе объяснение. Она представила, какого было Лизе с своими чувствами пережить этот холод презирающий. Дождь немного начинает стихать. Отойдя в сторону становятся видны все травмы, нанесëнные девушке, потому что свет загорается в одной из комнат школы. Андрющенко, несколько раз пытаясь подняться, наконец встала, попав ладонью на мелкие осколки, несколько из них на одежде оказались и руках. На лице старшей почти живого места не осталось, а по татуированным рукам, у которых были рукава засучены, стекали бордовые капли ручьëм. Ладони дрожали у темноволосой, которая не могла откашляться. Одна бровь была рассечена, а на лбу красовался шрам.
Лиза держалась и будто пыталась делать вид, что ничего не произошло. Мишель хотелось кричать. Она даже подумать не могла, что настолько еë собственные руки были в крови. Ненависть, злость творит ужасные вещи с девушкой. Она сама впадает в дрожь, но понимает, что если сейчас получит в лицо, то по заслугам. Ни одна драка или избиение не вызывала этих эмоций. Страх и жуткое осознание того, что и с кем она сделала. Она уничтожила морально и физически человека, который еë сердечно так сильно любил и до самого конца не позволял себе тронуть небезразличного себе человека. Ей становится тошно смотреть на свои руки, на разбитые костяшки Индиго и расцарапанное личико той. Эти глаза карие… Будто чëрными стали, безразличными и пустыми. Словно мëртвыми, как у трупа.
Гаджиева сдерживала до последнего ком в горле, который так предательски рвался наружу. По спине проходил холодок такой, словно до тебя кто-то дотрагивался своими ледяными ручонками и хотел заморозить насмерть. Девушка не знала, куда себя деть. Они стояли по разные стороны и не могли и слова вымолвить. В доме происходил хаос. Кто-то бегал и что-то искал. Кажется, их пропажу заметили или услышали крики. Блондинка видела, как к ней подходила Лиза. Жуткая картина, от которой кровь стыла в жилах. Впервые она почувствовала такой страх за себя. Ни одна игра с жизнью не доводила еë до такой внутренней истерики, никогда свои руки она не могла назвать кровавыми, грязными настолько. Она просто не знала, почему так ослепнуть хотелось и убежать при виде чужой крови на руках и на этом чëртовом кольце от Крис.
Они обе отошли подальше и спрятались, когда кто-то послышался недалеко от двери. Они стояли вместе и не могли и слова вымолвить. Елизавета держалась за нос, из которого шла кровь. Ноги дрожали, а шевелиться становилось адовой процедурой. Мишель смотрела вверх, закрыла глаза и изо всех сил старалась сдержать выражение лица, чтобы не зарыдать. Истерика от случившегося так и приближалась к тому, чтобы вырваться. Андрющенко от бессилия упала головой на плечо рядом. Блондинка в этот же момент ещë сильнее задрожала. Она не понимала, что чувствует и почему. Только недавно презрение к Лизе доходило до высшей точки, а сейчас… Ненависть к себе вырастала до самых небес. По самый локоть охото себе руки оторвать, чтобы они больше никогда не причинили другим вред. Вдруг окажется, что эта боль наносится в разы сильнее и не только физически. Она не может простить искренне, сразу осознать всë и здраво мыслить свои выразить именно сейчас не может. Она видела эти глаза, которые с самого начала давали знать, что происходит с Лизой, когда рядом Мишель.
— Ответ не нужен. Сама знаю. Иди уже. Сама со всем разберусь. Не трать время на меня, — тихо приговаривала Индиго.
— После всего этого… Любишь меня… Ты ебанутая. Скажи, что это шутка. Пожалуйста. Настолько же это всë бредово, — посмеялась на нервах Гаджиева.
— Не шутка. Не умею я любить тех, кого надо. И не знаю, как общаться. Неудачница, что сказать. Заслужила. Не в первый раз такое уже, — произнесла без эмоций она.
Андрющенко не понимает почему, но она не злится за эти увечья. Кажется, за эту неделю она успела себе привить мысль, что она виновата и она чудовище. Настолько эти побои казались ей чем-то обычным и заслуженным. Девушка не может простить себе того, что тогда сказала младшей, поэтому и не отвечала никак.
«По заслугам мне» — думала Елизавета и продолжала глядеть на блондинку, волнуясь за ту. Эта энергия того, как она сильно волнуется, чувствовалась невероятно сильно. Мишель не может только одного понять. Как она в здравом уме могла так налететь на девушку и нанести ей столько травм? Там же и зашивать что-то будут. Гаджиева противиться своими руками касаться личика старшей и лишь говорит той подняться с еë плеча. Блондинка хочет прогнать Лизу поскорее. Она уже злиться на ту, потому что не может понять, как так полюбить еë ей удалось после такого отношения? В голове называя девушку поехавшей, она хочет, чтобы ей ответили теми же ударами, либо после этого быть на побегушках, чтобы извиниться. Но не поможет ведь… И так насолила девушке.
— Мне надо переварить произошедшее. Не обещаю, что всë изменится. Всë ещë противно от случившегося. И от себя почему-то, — поделилась мыслями Мишель.
— Слишком плохо друг друга знаем, поэтому такую ошибку свершили. Нам время нужно. Я справлюсь, наверное.
— Справишься. Ты не слаба. Наоборот сильнее нас всех оказалась. Прости, — произнесла это с трудом та, потому что голос начинал подводить, желая кричать.
— Тут я должна извиниться за всю сказанную хуйню, но ты не примешь моего «прости».
Девушки в тиши сидели и пытались что-то сказать друг другу, выяснить, узнать. С каждым новым словом Лизы она понимала, что невзаимность ту губит только сильнее, но ответить нечем. Гаджиева старается свои эмоции привести в порядок, но с каждой секундой всë хуже и хуже становится. Она видит это отчаяние в очах карих, эти переживания и будто детскую надежду на то, что хоть что-то хорошее останется от их общения. Мишель ничего обещать не может, молчит, не дали ответа. Она просто слушает обычно молчаливую девушку и начинает понимать, какими они обе были тогда тупицами. Но разве сейчас исправить произошедшее? Как можно после всего этого зайти в дом и заявить, что больше конфликта нет или общение нейтральное? Что девочки скажут? Да они ведь не примут этот факт так быстро. Мишель, смотря моментами на шрамы Лизы, впадает дрожь и чувствует себя грязной. Той нужно немедля пойти в дом. И так их ищут. Точнее, одну Лизу точно, из еë комнаты свет виднеется, вряд ли к одноклассницам стали заходить бы. Блондинка спускается на землю и прячется, чтобы потом вернуться. Слишком стыдно и страшно появляться рядом. Поймут сразу.
— Можешь рассказать преподам. Я заслужу вылета за это. Срочно иди к врачам. И так тошно смотреть на то, что я сделала, — у Мишель дрожали руки.
— Знаешь же, что не расскажу. Чувства не позволят сдать тебя, как бы больно не было, — молвила Лиза.
— Прекрати. Как же паршиво, блять. Со всего при чëм. С твоих слов, с себя, со всего этого… — не знала, как точнее выразиться, девушка.
Андрющенко послушно уходит, но напоследок смотрит на блондинку, которая сразу же слезу пустила с уходом Лизы. Старшая появляется рядом с входом. Там же еë встречают некоторые сотрудники. Слушать их испуганные возгласы становилось невыносимо. Гаджиева не знает, что дальше происходило. Она просто сидела подальше ото всех в мокрой пижаме и не знала, как завтра покажется и появится ли Индиго в школе вообще с такими травмами. Она не понимает, что случится, видели ли еë и что будет дальше. Знает только одно — она по-свински поступила. Отвратительнейше повела себя, хуже, чем кто-либо ещë. Проходит первый час, всë стихает. Материал одежды прилипает к телу только сильнее, совсем не высыхает, а окровавленные руки доводят до истерики с одного лишь взгляда.
Это был худший вечер для них обеих. Мишель старались тайно зайти в школу тихо и пройти в ванну, где она оставила свои шорты и футболку. Заснуть в них? Палевно. Высушить пижаму? Громко будет, если сделать это феном. Хотя могут завтра и не заметить, не все ведь каждый день спят в одной пижаме. Переодеваясь, девушка, как могла избегала взгляда на свои руки. Подходя к крану, видя своë заплаканное лицо, блондинка беззвучно зарыдала. Сердце бешено билось, а вздохи резкие казались каждый раз последними каплями воздуха. Дрожащими руками выдавив мыло, в нос ударил отвратительный запах бордовой жидкости, от которого тошнить хотелось. Никогда такого не было… Почему именно сейчас настолько мерзко с себя, с Красной воды, сливающийся по раковине и собственных царапин на тыльной стороне ладони?! Почему… Ничего не понятно и так страшно.
***
Лизы не было несколько дней в школе. Ей помогали восстановиться и психологически подготовиться ко всему, что будет происходить дальше. Никто не знал и не понимал, что случилось и почему. Одни думали, что она сама себя травмировала на эмоциях, пока не увидели всей картины, другие искали среди своих виновника, третьи не делились подозрениями и молчали. Одной Мишель пришлось постараться, чтобы от одних разговором о произошедшем не сойти с ума, вспоминая сюжеты, возникающие в голове со вчерашнего дня. Разбитая губа и взгляд стеклянный… Мурашки по телу предательски мешали серьëзный вид состроить. Вторую ночь подряд ту мучали кошмары, где ей мстят за тот вечер, где она теряет Лизу, где еë ладони обретают красный цвет, а рядом лежит она, не шевелясь. Как же трудно делать вид, что тебе плевать, когда на деле это не так.
Проходят дни. Становится только хуже. Индиго пришла и молчит, не рассказывает, что произошло. Даже Юля в шоке и не говорит ничего плохого. Все подозревают друг друга и стараются не обращать внимания. Отношения не улучшились, но застопорили девочки с своим игнорированием Лизы. Второе испытание идëт за день и Мишель не может успокоиться из-за того, что видит рядом с собой Лизу в бинтах и с пластырями на руках, с синяками от ногтей на шее и замазанными тоналкой гематомами на лице, с закрытым лбом и шрамом на губе. Это всë от еë собственных рук. Хочется себя растерзать, задушить, убить за всë сделанное. Эти эмоции проклятые ни к чему хорошему не привели. Опять сделали только хуже…
Вечером, когда все занимаются своими делами вокруг, она находится в комнате у себя и читает книгу, чтобы отвлечься. До сих пор образы возникают вчерашние в голове неожиданно и блондинка закрывает глаза, старается успокоиться и продолжить читать. Она хочет пойти к психологу, вылить душу той, но тогда поймут, кто виноват. Она понимает, что заслуживает вылета, но боится терять шанс остаться. Сначала сделала, а позже только подумала… И вновь на одни и те же грабли. Всë по новой. Блондинка не может совсем сосредоточиться, мешают чувства непонятливые. И злость к человеку, и привязанность сплелись в одно целое. Помешала только одна потревожившая еë особа, отвлëкшая от глубоких копаний в себе. Неожиданно было встретить именно еë. Видимо, она пришла раньше в дом и ей всë наскучило.
— Мишель, срочные новости. Это тебе передать попросили, — Диана подошла к кровати той с письмом быстро и вручила его по чужой просьбе.
— Любовные письма подкидывают… Это же мне сейчас так нужно, — саркастично произнесла Мишель.
— Да бери ты. Может там что-то важное, — закатила глаза та.
Блондинка берëт конверт в руки, разукрашенный разными узорами. Кто-то старался. Янголенко поспешно уходит из комнаты и оставляет наедине с собой пацанку, помахав той рукой. Странно как-то. Кто-то не может ей ничего в лицо сказать? Она разворачивает его и видит в нëм письмо на вырванном из альбома листе для рисования. На краях видны разные маленькие завитушки и рисуночки. Улыбнувшись этому, она обратила внимание на почерк человека и сразу начала понимать, кому он принадлежит. Пацанка вздохнула нервно, боясь, что сейчас увидет что-то угрожающее или грустное. Больше всего не хотелось увидеть того, что на неë не злятся после произошедшего. Кареглазая не знает, кем нужно быть и что пережить, чтобы забить на избиение. Нет, нет, нет. Пальцы сами по себе дрожат и перед глазами начинает всë плыть. Вспоминаются кровавые руки и утреннее самокопание, презрение, желание себе навредить. Девушка помнит, как ей мерещилась вчерашняя вечерняя ситуация у раковины. Вновь раздумья заполняют голову. А может стоило обсудить? Может надо было самим всë решить? Или попросить других не лезть? Предупредить? Объясниться? Почему же настолько поздно эти мысли пришли к ней…
Мишель не желала, чтобы еë продолжали считать хорошей, но и чтобы навсегда исчезла Лиза из еë жизни… Это как потерять привычную вещицу, которая задержалась в сердце и никак не покидает. С первых строчек она стала осознавать, что страх подтвердился. Еë не ненавидят, не презирают. Почему-то было бы легче для неë принять окончание общения, чем то, что ей прощается всë. Она не хочет, чтобы и дальше такое повторялось, а Андрющенко молча принимала бы очередной удар. Мишель называла еë дурой безмозглой и одну руку свободную в кулак сдавливала. Эмоции сами за себя всë говорили, а капли слëз подступали к уголкам очей, в которые так пристально смотрела тем вечером Андрющенко, будто в них целая вселенная из эмоций и чувств. Противно с того, как тебя любят, а ты причиняешь боль человеку, получившему урок, который перешëл все границы дозволенного.
«Ты не против вне съëмок встретиться вечером на том же месте? Нам стоило бы поговорить и обсудить всë, что не обговорили. Просто хочу разобраться с нашей ситуацией. Слишком много недопониманий. И не вини себя за вчерашнее. Я виновата была, что ничего не сказала сразу. Прости, пожалуйста, за всë случившееся. Лиза»
Дочитав, младшая пыталась сдержать себя. Вчерашние образы всплывали в голове. Пустые глаза напротив, кровь, стекающая со лба девушки, синяки на шее, следы на лице от ногтей и пострадавший нос. Девушка встаëт с своей кровати, сминается в руке лист, а конверт просто так кидает в мусорку вслед за бумажкой. Такие обычные слова в письме, небольшая просьба, а столько чувств странных оно вызывает. Она не знает, как объяснить тягу к Лизе и свою ненависть к себе за еë травмы. Это не любовь. Не может это бы ей. Она ощущается иначе, а это скорее привязанность. Воспоминания с первых двух недель и по-детски сияющие глаза старшей от того, что с ней кто-то общается. Хотелось в сердце воткнуть нож, чтобы не чувствовать пожирающего насквозь стыда. Будто ты обидела совершенно никому ненужного и отчаянного ребëнка, который цепляется уже за любого, кто хотя бы раз в жизни к ней отнëсся тепло.
— «Какая же дура. После вчерашнего ещë и прощает меня… Жила бы спокойно без меня в еë жизни. Ей не нужна такая, как я», — размышляла Гаджиева.
Вцепившись руками в волосы, девушка легла на кровать, смотря в пол. Всë шло кругом. Она не знала, что теперь с этой заваренной ей кашей делать. Столько мыслей навалилось в один момент. Почему Лиза так держится за неë? Почему не отвечает кулаками? Ей только один раз сказали, что на этот вопрос Андрющенко ответила «Это же Мишель» и ушла. Не может навредить человеку, к которому питает чувства, которого она хотела поддержать в начале недели, остановить, помочь. Гаджиева ненавидит себя. К ней тянутся люди, а позже вот такое с ними происходит. Мерзко, мерзко, мерзко с самой себя. Безумно неприятное чувство на сердце. Его будто облепили клейкой слизью и тут же начали еë оттягивать. Не нужна им такая компания, не нужны эти качели, не нужны эти неопределëнности… Не сдались никому они. Но ведь Лизе плевать и она будет ждать. Даже если навстречу не пойдëт девушка с прекрасной улыбкой и веснушками, которые так хотелось бы поцеловать, но потянуться опасно, да и не разрешит что она, что собственное «стоп». Мишель не сможет прийти. Стыдно смотреть в глаза темноволосой. По крайней мере сейчас. Но Индиго бы поняла еë и эти смятения, страхи, поспешные выводы и всплески эмоций неконтролируемых и смешавшихся. Это же Мишель.
