* * *
джуд просыпается в темной комнате, задыхаясь от слез; без разбору бьет обхватившего его виллема по лицу, рукам, голове, и снова по лицу, пока сил совсем не остается. виллем жмурится и терпеливо ждет, прижимая его к себе. — тише, тише, джуд. тише. это я. — где я? — джуд никак не может отойти от сна, и виллем чуть медлит с ответом. — кто я?! — он снова начинает вырываться, и виллем нежно дует ему в лицо. — джуд. ты джуд. спустя время сон уходит. виллем бросает взгляд на поблескивающий в темноте циферблат часов: 4:15. почти полчаса уходит на возвращение джуда в реальность — мучительная вечность, и с каждым разом виллем чувствует себя все больше уставшим, — но нельзя не замечать изменений к лучшему. в прошлый раз они легли в пять утра. — джуд. в полумраке комнаты виллем едва ли видит его лицо, но времени изучить его вдоль и поперек у него было достаточно. джуд смотрит в потолок и реагирует не сразу — взлохмаченные волосы, слегка покрасневшие глаза. спокойный, но виноватый взгляд.* * *
возвращение в реальность лишало его необходимости переживать за свою жизнь, но ставило более земные вопросы. оправдать свой глупый, иррациональный страх. извиниться за крики. не сгореть со стыда. найти слова для виллема, терпеливо успокаивающего его ночь за ночью. не сгореть со стыда. оправдаться. извиниться. — все в порядке. — шершавая ладонь виллема теплой завесой накрывает его лоб. — не волнуйся. пойдем, покажу тебе кое-что. на коленях у джуда вдруг оказывается бумажный сверток; пальцы нащупывают что-то мягкое, и он недоуменно смотрит на виллема. — разверни. неуверенным движением джуд разворачивает плотную бумагу, перевязанную тонкой бечевкой, и обнаруживает огромный вязаный свитер. — это тебе. — в темноте не видно, но мягкая улыбка виллема ощущается, как тепло от свечи. он забирает у джуда подарок, заставляет его поднять руки и надевает свитер на него. — теперь укомплектован. пойдем. он берет его за руку и тащит вниз, в гостиную — вязаная мягкость согревает джуда, и ему снова хочется спать, но туманный интерес берет верх. большая мохнатая елка в гостиной пестрит множеством украшений. в большинстве своем самодельных — несуразных и переливающихся всеми цветами радуги. джуд и виллем, хоть и могли теперь позволить себе самые роскошные золотые шары, толстую мишуру и покрытые лаком свечи, решили не предавать давнюю жизнь общежития. а потом и их собственной тесной квартирки. много вечеров они, запасшись бесконечными папками с картоном и цветной бумагой, вырезали, клеили, рвали и комкали. виллем ворчал, как старый дед, вытащенный детьми из постели — но неизменно присоединялся к кропотливо трудящемуся джуду, демонстрирующему чудеса оригами. джей-би и малкольм, несмотря на то, что были чертовски заняты, частенько заезжали на огонек и присоединялись к тайным вечерям, погружаясь в приятную ностальгию по былым временам. малкольм проектировал дизайн елки с точностью до миллиметра; джей-би взрывался и отрицал все, что было выверено рукой архитектора. — малкольм, будем честны — ты ни черта не понимаешь в вещах, которые не касаются зданий. оставь это мне, человеку искусства, — и он водружал разноцветные бумажные цепи, игрушки, ангелов и журавликов на зеленые ветки, хаотично разбрасывая их тут и там. малкольм возмущался, будучи не в силах выдержать такой крик о дизайнерской помощи, и бросался исправлять бедствие — они ругались, обзывали друг друга кто чем умел, чуть ли не дрались, но в итоге пришли к соглашению, которое одинаково убило как джуда, так и виллема, совершенно далекого от интерьерных вопросов. их елка горела хаосом цветов от верхушки ровно до середины. с середины до нижних веток бумажные чудеса распределялись с пугающей равномерностью. джуд и виллем решили оставить зеленый калейдоскоп в покое — чем бы дети не тешились, лишь бы не ссорились и не отгрызли друг другу одаренные головы. елка стала теперь будто воплощением тех зимних вечеров — по-своему несуразно красивая, напоминающая о метелях за окнами, громком смехе и пятнах клея на ковре, бессменным автором которых был виллем.* * *
потухающий камин чуть потрескивает; виллем подбрасывает туда дрова, и небольшой огонек отзывается искрами. он поворачивается, потирает руки и лезет под елку, вытаскивая оттуда еще один маленький сверток. протягивает его джуду. — держи, джуди. — но… — никаких но, — вилем скрещивает руки и подмигивает ему с очень довольным видом. — я хочу, чтоб ты это открыл. сейчас. джуду ничего не остается, как подчиниться. он берет протянутый ему сверток и сразу понимает, что это книга. небольшой прямоугольник завернут в красную бумагу и щедро замотан скотчем — фирменная упаковка виллема. подарок маленький, но приятный — как хорошо, что виллем не метался по городу, преследуя какую-нибудь сумасшедшую идею, и не потратил целое состояние, как он умеет. джуд разорвал бумагу. не книга. перед ним — небольшой альбом; цвет «бургундия» — это джей-би научил, в самоотверженной попытке «пролить свет искусства в темные головы» — очень красивый цвет. но взгляд притягивало не это. на матовой темной поверхности было вытиснено золотистыми буквами: «ты — джуд сент-фрэнсис».* * *
джуд смотрит на надпись невидящим взглядом. сердце перехватывает. осторожно, будто держа в руках бабочку, он перелистывает страницы. фотографии. бесчисленные фотографии — университетские будни, глупые костюмированные вечеринки, переливы фонариков в темных улицах и домашние сборы с заказанной на четверых дешевой едой. лица — виллема, малкольма и джей-би — очень разные, но все — в одинаковой беззаботной веселости; гарольда и джулии, цветущие мирным счастьем; энди, уверенного в себе, джуде и будущем. впервые за много лет. бесконечное множество лиц — джуд глядит на них, а они — на него; он будто ощущает осторожные касания теплых рук на плечах, и в этот раз не боится. не отшатывается и не смотрит затравленным зверем. он — свой. легкое движение рукой. рисунки. уверенные, броские мазки джей-би; небольшие карандашные зарисовки малкольма; почти детские, но смешные каракули виллема. и кто только его заставил? перед джудом — он сам. в своей квартире, в кафе, гуляющий в парке, смотрящий на звезды; распадающийся на пронзительные зеленые глаза, тонкие руки и растрепанные волосы. его видят так? перед ним — его квартира. его любимые места в городе, их общая всегдашняя забегаловка и его дом мечты. сцены отпуска и умиротворенных ужинов у гарольда. подумать только, виллем с предельной точностью отразил всю несуразность помпезных блюд. записи. от руки оставленные заметки — стихи, анекдоты (вот этот точно придумал джей-би), зарисовки отрывистых общих воспоминаний. комплименты, которых джуд и не мог вообразить здесь. поздравления с рождеством и пожелания всякой всячины. он не мог поверить ни единому слову. вся небольшая книжка пестрела наклейками — детскими, смешными, изображающими животных и каких-то трансформеров; от бананов — с гватемалы, коста-рики и эквадора; от пива и других разнообразных вещей, которые могли найтись под рукой у каждого дома. кое-где встречались марки из разных стран. кто-то даже положил аккуратно высушенный нежный цветок. на форзаце — большое письмо от виллема. «джуди» — и глаза застилает пелена слез; джуд невольно сдается и позволяет чувствам захлестнуть его с головой. он не верит. просто не может поверить, что это взаправду. виллем подбирается к нему и сжимает в объятиях — осторожно, крепко и успокаивающе. тело джуда слегка покачивается в его руках, он сам — далеко-далеко, где-то за пределами земной орбиты. летит и вращается, как заправский метеорит. у него внутри — большое, яркое и горячее. не обжигает — выстраивается прочной стеной вокруг слабого, распадающегося на обломки джуда. собирает его по кусочкам и превращает в подобие человека. он не может поверить. признаться себе — будто встать перед алтарем, протянув для удара руки. «я готов» и «я справлюсь» — лишь фарс; лживая молитва, подорожником приложенная к страху в надежде, что он исчезнет. но он не исчезал. джуд боялся. чертовски боялся, что виллем устанет. рассмеется в лицо и уйдет. но виллем здесь и сейчас — теплый и надежный; средоточие вечеров, глупых шуток и поцелуев в макушку. воплощение дружбы и верной любви. обнимает крепко, но нежно — и джуд тонет в объятиях; смотрит на корявые надписи, разбросанные по страницам фотографии и наброски; сдается чувству защищенности и одуряющей радости, в которую все еще не может поверить. в полусне у потрескивающего камина разбитая когда-то чашка собирается по кусочкам; джуд — человек. и кому-то очень нужный.* * *
джуд засыпает, уткнувшись виллему в шею. равномерно дышит; тихо подрагивают ресницы из-под упавших на глаза прядей, и виллем не может не любоваться. он любуется все эти годы — счастливейшие в его жизни. по крупице, не ощутимой даже на языке — тяжесть уходит, и ему так просто любить эту сложность. распутывать его, как клубок; держать и укачивать каждую ночь, как ребенка, разгоняя ночные кошмары и призраков прошлого; собирать по кусочкам и аккуратно склеивать примесью золота. не без пятен клея по полу — но кого они заботят? джей-би и малкольм, вероятно, прибьют его завтра, когда приедут на рождественский завтрак и узнают, что джуди уже ода́рен. гарольд поможет им крепким отцовским подзатыльником, а энди насупится ровно до первого выпитого бокала. не страшно. ничего в этом мире не страшно, пока есть джуд, чуть улыбающийся сквозь сон и сжимающий книжку цвета «бургундия». с золотыми буквами на обложке: «ты — джуд сент-фрэнсис»