***
После урока дойти до Серёжи Артём не успел. Из-за заминки в начале не все успели рассказать стихотворения, поэтому несколько девочек остались читать на перемене. Как только Гаус их выслушал, на пороге уже стоял следующий класс. После этого урока был обед. Обычно Артём не ходил в столовую, а предпочитал спокойно кушать в учительской. Ему, чтобы не помереть до вечера, хватало пары бутербродов и чашки кофе. Благо, он уже давно вынудил директора раскошелиться на чайник в учительской. Поэтому до Серёжи Гаус добрался только к пятому уроку. У него редко бывали окна, обычно в его график каждый день набивалось по шесть, а то и по семь уроков. Но сегодня восьмой класс уехал на какую-то экскурсию, поэтому один урок Артём мог спокойно выдохнуть. Идти к Шевелеву не хотелось совершенно. Но Артём слишком хорошо его знал. Знал, что тот всё равно доебётся. Всё равно найдёт, и будет только хуже. Поэтому лучше явиться самому. Как на ковёр, ей богу. На самом деле, разыскать Серёжу в школе было нелегко. Несмотря на их натянутые отношения, Артём был искренне рад, что Шевелев смог найти себе работу по душе. Невооруженным глазом было видно, что он каждый день ходит в школу как на праздник. В университете любая внеучебная деятельность привлекала его куда больше, чем сама учёба. Он был в студенческой команде КВН, он участвовал в организации всяких праздников, балов и конкурсов. И из-за этого очень часто пропускал пары. А попадало от преподавателей Артёму. Все в университете почему-то знали, что они друзья. Их ассоциировали друг с другом, как сиамских близнецов. И когда Шевелев прогуливал очередную пару, выслушивать недовольства приходилось Артёму. Это и стало первой причиной их ссор. Из-за полного отсутствия у Серёжи интереса к учёбе, Артём почему-то был уверен, что в школьных стенах они никогда не пересекутся. Но Шевелев нашёл для себя идеальный вариант: он стал заместителем директора по воспитательной работе. Он вёл уроки музыки, организовывал концерты. На нём была школьная вокальная студия и театральный кружок. В общем, всё, что так или иначе было связано с творчеством, лежало на плечах Серёжи. Он вкалывал чуть ли не больше всех, но испытывал от этого невероятное удовольствие. Поэтому первым делом Артём пошёл в актовый зал. Как правило, Серёжа пропадал там, репетируя с ребятами днями и ночами. Но в зале было пусто. Тогда Гаус заглянул в кабинет Серёжи и застал его там за созданием очередной декорации к ближайшему новогоднему спектаклю. Мужчина сидел прямо на полу, пытаясь склеить две части какой-то просто необъятной ёлки. — Не поможешь? — будто почувствовав его присутствие, прохрипел Шевелев, согнувшись в три погибели, чтобы хоть как-то ухватиться за оба края. Артём молча подошёл к будущей ёлке, подавая Серёже нужный край и помогая склеить всё воедино. — Спасибо, — Серёжа вытер взмокший лоб, наконец разгибаясь и устало потирая спину. — Таблетки в столе, если тебе всё ещё надо. Гаус так же молча подошёл к столу, выдвигая ящик. У Серёжи там таблеток было, будто он торговал ими среди школьников, на все случаи жизни прям. Не без труда отыскав обезболивающее, Артём закинул в себя сразу несколько таблеток, запивая водой из кулера. — Так и будешь молчать? — наконец не выдержал Серёжа, пиная несчастную ёлку и кидая на Артёма странный взгляд. В нём было намешано столько всего, что Гаус не смог распознать ни одной эмоции. — Может скажешь, наконец, что с тобой происходит! Ты сколько угодно можешь втирать мне, что у тебя всё нормально, но я же вижу, что это не так. — Не надо делать вид, что ты меня знаешь, — Артём старался быть хладнокровным, но внутри всё сжималось так, что хотелось блевать. — Я уже не тот двадцатилетний пацан. — Но ты всё ещё человек, которого я люблю. — Хватит! — Гаус буквально подлетел к двери захлопывая её, чтобы их разборки не были слышны на всём этаже. — Серёж, ты заигрался, — Артём говорил спокойно, но в каждом его слове сквозила злость. — Я не один из твоих учеников, обо мне не надо заботиться! У меня уже давно своя жизнь. У тебя – своя. — Если бы я видел, что у тебя всё хорошо, я бы уже давно оставил тебя в покое! — в отличие от Артёма, Серёжа уже не мог сдерживать голос. Внутри всё горело, и эту боль необходимо было выплеснуть. — Но я вижу только то, как ты исчезаешь прямо на глазах! Ты весь бледный, ты почти не ешь, ты засыпаешь на ходу! У тебя в глазах пустота, и мне от этого страшно. — Чтобы со мной не происходило, это тебя никак не касается, — от потерянного лица Серёжи Гаус готов был сорваться. Подлететь к нему, обнять, успокоить. И одному богу известно, сколько усилий он приложил, чтобы отвернуться сейчас от бывшего возлюбленного и открыть дверь. — И чем быстрее ты это поймёшь, тем проще нам будет сосуществовать в одном коллективе. Артём вышел из кабинета, тут же прикладывая холодные ладони к пылающим щекам. В его мыслях сейчас было только одно: где найти в себе силы доработать ещё один урок и скорее пойти домой. Хотелось напиться. Напиться и забыть сегодняшний день.***
Артём открыл уже вторую бутылку виски, чувствуя, как наконец отступает головная боль. Он был уже так пьян, что с трудом отличал пакет сока от керамической вазы на столе. К горлу подкатывала тошнота, но зато Гаус наконец чувствовал себя спокойным и расслабленным. На часах было уже около двенадцати. За окном красиво падал снег, и на несколько секунд Артём залип на эту красоту, случайно проливая содержимое стакана на ковёр. — Да блять, — тихо выругался Гаус, но сил оттирать пятно не было никаких. Отбросив пустой стакан куда-то на пол, он вернул взгляд в окно. Интересно, чем сейчас занимается Серёжа? Закончил он там со своими ёлками дурацкими или, как всегда, засиживается в школе до глубокой ночи? Почему-то эти мысли Артёма безумно обеспокоили. И он не придумал ничего лучше, чем набрать Серёжу прямо сейчас и обо всём расспросить. — Алло, — раздался немного сонный голос, и Артём невольно улыбнулся. — Приветики-пистолетики, — пьяно отозвался Гаус, неприлично хихикая. — Артём? — тут же голос стал в сто раз бодрее. Артём буквально нутром почуял, что Серёжа подскочил на кровати, мгновенно включаясь. — Что-то случилось? — Я просто лежал… смотрел на снег… — с каждым словом формулировать мысли было всё сложнее и сложнее, но Тёма не собирался сдаваться. — И вспомнил про твои ёлки. — Ёлки? — у Серёжи на фоне что-то зашуршало, и Гаус снова глупо захихикал. — Ты что, пьяный? — Я в говно! — честно признался Артём, откидываясь на диван. Но он явно не рассчитал траекторию, и со всей дури ёбнулся башкой об подлокотник. — Ай, блять! — Господи, сиди не двигайся, пожалуйста. И не пей больше. Я сейчас приду. Не пить, конечно, была задачка не из лёгких. Артёму было так хорошо, что хотелось продлить это состояние навечно и не трезветь никогда. Поэтому пить он продолжил. Правда, решил предусмотрительно переместиться к входной двери. Потому что внутри закралось чувство, что к тому времени, как Серёжа до него доберётся, доползти до двери и открыть её он будет уже не в силах. Поэтому, прихватив с собой бутылку, Артём завалился прямо на пол возле входной двери и продолжил пить прямо из горла. Сок, к сожалению, остался на столике, поэтому на коктейли можно было не рассчитывать. Не прошло и десяти минут, как раздался настойчивый стук в дверь. Серёжа что, блять, бегом бежал до его дома? Кое-как подцепив ручку, Артём открыл дверь, тут же чувствуя, как на него валится снег с чужой куртки. — Господи, ты живой вообще? — Серёжа упал на колени возле него, хватая за ворот футболки и заглядывая в глаза. — Артём! — Не кричи, — Гаус кое-как нашёл в себе силы поднять палец и приложить его к губам Серёжи. — У тебя глаза такие красивые. Как знаешь… эти… ну листики, осенью вот которые падают. — Знаю, ты мне это уже говорил. Шевелев понял, что ругаться на Артёма сейчас бесполезно. Как и бесполезно выяснять, зачем он так нажрался. Поэтому, быстро сняв с себя куртку и швырнув её мимо вешалки, Серёжа кое-как поднял этого алкаша с пола, позволяя завалиться на себя. Тяжёлым Тёма никогда не был, но когда его конечности под влиянием алкоголя совсем отказывались его слушаться, тащить его становилось просто нереально. Серёже казалось, что к концу пути он сорвёт себе спину. Но всё же он смог дотащить Гауса до спальни, как мешок картошки швыряя его на кровать. — Ты же ляжешь со мной? — еле слышно протянул Артём, обнимая подушку и сворачиваясь калачиком. — Мне так плохо… я не хочу умирать. Серёжа хотел было сказать, что от алкоголя ещё никто не умирал, но он знал, причём, не понаслышке, что умирали. Поэтому покорно лёг рядом, аккуратно поглаживая Артёма по голове. Сейчас он молил лишь об одном: чтобы Тёма спокойно заснул и ему не стало хуже. — Знаешь, Серёж, — голос был настолько тихим, что Шевелев даже не был уверен, что ему это не послышалось. — Я ведь всё ещё люблю тебя…***
Артём еле разлепил глаза, чувствуя буквально вселенскую боль в голове. Да уж, рано он вчера обрадовался, когда после первой бутылки голова прошла. С громким стоном он перевернулся на спину, пытаясь хоть немного осознать этот мир. Воспоминания вчерашнего вечера шли туго. Сколько ж он в итоге выпил? Вроде ж до какого-то определённого момента всё было нормально. Ну да, пролил виски на ковёр. Ну с кем не бывает? Зато потом на такой красивый снег смотрел. А потом еще и Серёжа появился… Блять, Шевелев! Артём как ужаленный подскочил на кровати, опасливо осматриваясь по сторонам. В комнате Серёжи сто процентов не было. Ну не могло же Гаусу это всё привидеться? Он, конечно, напился как скотина, но не до галлюцинаций же. Хотя, может Шевелев просто ушёл? Мало кто захочет единственный выходной проводить в компании похмельной свиноты. Хотя, на Серёжу, с его-то синдромом наседки, это явно не было похоже. Артём свесил ноги с кровати, еле сдерживая рвотный рефлекс. Кажется, пить он больше никогда в жизни не захочет. На тумбочке, очень кстати, обнаружился стакан воды и таблетка. Быстро растворив шипучку в воде, Артём залпом осушил стакан, заваливаясь обратно на постель. Как бы он не хотел сейчас поблагодарить Серёжу, глаза закрывались сами собой. Он всем нутром чувствовал, что чтобы не сойти с ума окончательно, ему необходимо ещё хоть немного поспать. С этими мыслями Гаус позволил себе провалиться в сон, ни на секунду не переставая думать о вчерашнем дне и о Серёже. В это же время Серёжа, сидя на кухне, боролся с желанием всё бросить и уйти. Вчера днём Гаус ясно дал ему понять, что хочет, чтобы Серёжа отстал и больше не лез в его жизнь. А что по итогу? Шевелев несётся со всех ног по первому же зову Артёма! Серёже было мерзко от самого себя. Для него их чувства были больше, чем глупая первая любовь. На тот момент их отношения для него стали всем. После разрыва он серьёзно не искал встречи с Артёмом. И когда они пересеклись в школе, Шевелеву показалось, что это судьба. Будто их снова столкнули, будто у них есть ещё один шанс. И все эти годы Серёжа слепо следовал за Тёмой. Он не мог ответить сам себе, любил ли он всё ещё этого человека. Это будто просто была привычка. Будто какой-то незакрытый Гештальт. Потому что Серёжа был против их расставания. И хоть Артём убеждал, что это было их обоюдным решением, на деле, Гаус всё решил за двоих. Он просто поставил Серёжу перед фактом. Просто взял и исчез из его жизни. В один момент. Возможно, все эти годы Шевелев не может его отпустить, потому что хочет сам для себя убедиться, что это было правильным решением. Он хочет быть уверен, что так действительно для них было лучше. Когда тебя лишают выбора, тебе приходится жить с чувством несправедливости всю жизнь. А Шевелев безумно от него устал. Он понимал, что всё это тянет его на дно. Он не чувствовал, что в их отношениях стоит точка. Но и запятая его больше не устраивала. — Серёж? — Шевелев перевёл покрасневшие глаза на появившегося в кухне Артёма. — Я думал, ты ушёл. — Тебе бы этого хотелось? — Серёжа придвинул стакан с водой, за который Тёма тут же с благодарностью схватился. — Нет, — выдохнул Гаус, выпивая воду и отставляя стакан в сторону. — Я хотел бы извиниться. Мне стыдно, правда, — он зарылся пальцами в волосы, не зная, как донести до Серёжи, что он очень благодарен ему, что не бросил. — И спасибо большое. Я бы один тут захлебнулся собственной рвотой. — Тём, — Шевелев комкал в руках полотенце, не зная, как успокоить нервы. — Ты всегда словами отвергаешь мою заботу, но при этом действиями принимаешь. Может, нам стоит поговорить об этом? — Я просто не понимаю, зачем ты продолжаешь делать себе больно, — Артём присел напротив, забирая полотенце из рук Серёжи и аккуратно сжимая его холодные ладони. — Потому что я не могу свободно жить дальше! — в глазах защипало, но Шевелев всеми силами уговаривал себя не плакать. — Знаешь, сколько отношений у меня было за эти годы? Одни! И то, друг насильно свёл меня со своим знакомым, потому что больше не мог наблюдать, как я сам себя закапываю. — Я не хотел ломать тебе жизнь, — Тёма перешёл на шёпот, ещё сильнее сжимая чужие ладони в своих. — Я думал, что тем, что освобожу тебя от этих отношений, я спасу тебя. Думал, наоборот, я дам тебе жить свободно. — Наверное, прежде чем меня, как ты выразился, освобождать, надо было спросить моё мнение по этому поводу, — Серёжа аккуратно высвободил руки из чужого плена, обнимая себя за плечи. — Спас меня. Вот уж спасибо! Мне ещё и тридцати нет, а у меня уже куча психологических проблем, ненормальная одержимость бывшим и боязнь перед любыми новыми отношениями. Ты не хотел ломать мне жизнь, но получается, что сломал… — Серёж… — Вчера, когда я дотащил тебя до кровати, ты сказал, что любишь меня, — Серёжа в упор уставился в глаза напротив, пытаясь уловить малейшую реакцию Артёма. — Люблю, — на грани слышимости отозвался Гаус, ни на секунду не засомневавшись в правильности своих слов. Он, блять, любил Серёжу. Он бегал от него столько лет, чтобы наконец осознать это в самых непристойных для такого высокого чувства обстоятельствах. — Тогда я спокойно могу сказать тебе, — Шевелев поднялся со стула, подходя к Тёме впритык и наклоняясь к самому уху. — Чтоб ты шёл нахуй со своей любовью. Он выпрямился, наконец чувствуя ту самую свободу, о которой затирал ему Гаус. Дышать сразу стало так легко, будто он сбросил со своих плеч всё то, что тащил на себе с самого университета. Он не чувствовал ликование от боли и непонимания, что сейчас читались в глазах Артёма. Но он чувствовал облегчение от того, что его внутренние мучения наконец закончились. — Вот теперь мы расстались по-честному. Гештальт закрыт.