О греховных ангелах и скромных демонах

У Кроули длинное платье, закрывающее все части его тела и прикрывающая лицо тоненькая вуаль. Ничерта она не прикрывала, эта вуаль! Азирафаэль прекрасно видел через неё и довольнющую улыбку, и дрожащие от света блеклого фонаря бесовские глазищи. Ну и зачем, спрашивается? Чего сразу не паранджа? — Не привлекает внимания, ангел. Это, — Кроули пощелкал пальцами и покружился, распространяя нехарактерный для него лавандовый запах и демонстрируя складки подола, — конспирация. — И правда. Но какой в этом смысл? Кроули куснул себя за губу, прищурился чуть хитрее, чем стоило бы, и вызывающе цокнул языком. При каждом его шаге золотые браслеты звенели на запястьях, и Азирафаэль хмурился каждый раз, когда представлял, за какие такие заслуги Эмре дарил тяжелые побрякушки наложнице. — Ну… по-другому мне сюда особо было и не попасть, а искушение — моя работа. Ночной воздух густой и влажный. Всверливается давлеными ягодами в слизистую носа терпкий запах благовоний и удушливой жары. Азирафаэль вытирает выступивший на лбу пот, проходя вслед за Кроули по вымощенному белым камнем внутреннему дворику. Он не до конца понимал, куда они идут и зачем. Ещё он не понимал, какая цель этой кроулевой работы, хотя маленькая тревожная догадка всё ещё гадливо вскидывала голову. Это абсолютно точно не его климат и не его город. — О, правда? А мне казалось, что тебе нравится. — Перестань читать мои мысли. — Прости, больше не буду, — коротко извинился Кроули и открыл легкую дверь, заходя внутрь первым. Тут был тусклый свет и огромная гостевая кровать, которую выделили Азирафаэлю на время. Его занесло сюда по множеству поводов. Гигантская библиотека — только один из них. Эмре, оказавшийся хозяином всего этого так случайно и бывший прекрасным собеседником, — и если Азирафаэль задумает остаться здесь подольше, у него есть все шансы стать ещё и другом, — обещал изысканные угощения, прохладные покои и… да ради Бога! Хотеть чуть облегчить своё нахождение в кошмарной со всех сторон Османской империи — хоть Азирафаэль и любил по старой памяти Константинополь в отдельности — не являлось грехом! И тонкий запах демонического присутствия в стенах дворца не был основной причиной, почему он всё-таки не устоял. — Разумеется, — поддакнуло его мыслям это чудовище, оставаясь босиком и проходя утопающими в ворсе ковра по самые щиколотки ступнями и разбрасывая за собой след из расшитых золотыми нитками подушек. Движения его одновременно были как будто бы кроткими, но в то же время расхлябанными, и Азирафаэль не знал, как он это совмещает. А ещё не знал, почему Кроули настолько напряжён, что снова и снова сжимает челюсти. — Я же просил. — Я не лезу тебе в голову, ты говоришь это вслух. Вина, ангел? — Пожалуй. Азирафаэль плюхнулся на пол, подтягивая к себе колени и контролируя свой язык. Кажется, он устал и, наверное, слегка потрясен. Кроули наполнил бокал из кувшина и осторожно вложил ему во влажные ладони. Настолько осторожно, что ни разу не коснулся его. Что ж. В любом случае, обнаружить Кроули сидящим своим округлившимся задом на плотных мужских бедрах было неожиданно. Ещё неожиданнее было то, что он вполне недвусмысленно ёрзал и кормил Эмре виноградом, зажимая его меж губ и наклоняясь к нему, позволяя практически сцеловывать ягоду изо рта. Это чем-то походило на кормление птенца, и Азирафаэль захотел немедленно отплеваться. А ещё! А ещё из одежды на этом абсолютно непристойном гадёныше были только тонкие шаровары, как у принцессок — Кроули, серьезно, ты выбрал вот это? — из восточных сказок, и не скрывающий никоим образом ни один из двух сосков, лиф. И ещё более неожиданным было то, что у Азирафаэля гулко взвыло что-то над диафрагмой, от вида такого его наряда. И от мысли, что Кроули это понял. Забавно, что сейчас он оставался в своем монашеском платье и вуали, даже когда их никто не видит, и грыз свою собственную ротовую полость изнутри. Азирафаэль видел, как напрягаются желваки под прозрачной тканью, как остаются маленькие ранки на красных губах. Когда Азирафаэля заметили, Эмре приветливо улыбнулся белыми зубами, зажал Кроули под левой коленкой одной рукой и за талию другой, аккуратно ссаживая со своих колен, и поднялся пожать руку. Азирафаэль сжимал его большую теплую ладонь и все смотрел всевидящими глазами, как изнывающе Кроули проводит кистью по своему животу, прекрасно зная, что ангел смотрит. И не перестаёт неприкрыто веселиться. Ну какой же он!.. «Привет», — одними губами произнёс Кроули, накидывая на себя в первый раз эту проклятую вуаль. И Азирафаэлю ничего не оставалось, кроме как сказать «привет» ему в ответ. — Почему Эмре позволяет тебе выходить из гарема и показываться другим мужчинам? Кроули скромно сидел рядом с ним на подушке, неестественно держал спину и водил пальцами по тонкому ободку хрустального кувшина, из которого доливал Азирафаэлю вина. Возможно, ангел был потрясен чуть сильнее, чем ожидал сам от себя. Просто потому, что хоть он и знал, что Кроули демон, но видеть его… ну, при служебных обстоятельствах… вернее, видеть, что эти обстоятельства ему очень даже по душе! - нет, ну это уже ни в какие ворота, заниматься непристойностями с шахом, ещё и на глазах слуг, заставляя и их возжелать порочную рыжую господинову девку, и толкать бедных мусульман на грех! Азирафаэль старался не думать о том, что бедных мусульман он ненавидит сейчас сильнее, чем самого Кроули за устроенный спектакль. Это уже слишком, кажется, и это, разумеется, все его происки! Мерзкий поганый чёрт. У Азирафаэля чесались ладони и шея. Ситуация и густой воздух его душили. У Кроули были обиженные глаза, которые он не хотел выдавать за обиженные. Азирафаэль не понимал, почему он ведёт себя вот так, но они же так плохо расстались в последний раз в Лондоне. С Кроули станется заломить ценник на извинения, хотя это он здесь должен просить прощения! Это же не Азирафаэль просил у него что-то, что его бы убило, так? Хотел бы он посмотреть, какой скандал бы закатил змеёныш, если бы Азирафаэль потребовал адского пламени. Так ведь? Да он бы ему сам голову открутил. — Я убедил хозяина, что он единственный мужчина, кому я отдамся, а у него достаточно власти, чтобы все, кто попытается меня коснуться самостоятельно, остались без головы. Так что волноваться не о чём. Небольшое демоническое влияние, и он даже поручил мне сопроводить «своего дражайшего друга» в его покои. — Если он так уверен в тебе, почему заставляет ходить в таком виде? — Я думал, что тебе наоборот!.. Мне вот очень нравится. И глаза не привлекают внимания, я экономлю на маскирующих чудесах, — Кроули обмахивался ладонями со звоном, Азирафаэля бесили его украшения, — но немножко жарко. Азирафаэль недоуменно пялился на него. Если жарко, почему не наденет что-то полегче? Да и платье носят точно не на глазах, раз уж на то пошло, дорогой, что за аргументы? И уж не при Азирафаэле же скрывать свои адовы зрачки, которые ангел видел сотни раз. И которые даже сейчас все равно видит! Это всё было жутчайшим фарсом, который непонятно для чего устроил Кроули, но, как отметил Азирафаэль, этот фарс, очевидно, доставлял демону удовольствие. — Мне не нравится. Он увидел, как удивленно прыгнула густая тёмная бровь на скуластом демоническом лице, как дёрнулся капризный рот в притворном оскорблении. Азирафаэль никогда не давал негативную оценку его внешнему виду. Он и положительную не давал, конечно, но обычно позволял одобрению вылиться сжёванной улыбкой в уголке губ и незаметным наклоном головы. Он никогда не критиковал кроулевы эксперименты, если тот не переходил черту крайнего порока. А вот нынешнее облачение на порочность не имело ни малейшей претензии. Оно посоревновалось бы в скромности с самой Девой Марией. И Азирафаэль сам не знал, на кой ляд открыл рот. — Почему? Потому что всё, чего сейчас хотел Азирафаэль, это убраться из этой страны. Убраться от этой духоты, от нравов, от слишком острых приправ, от строгих запретов, от… от в край распоясавшегося Кроули, которого хотелось только сгрести в охапку и сжать в руках. И этот распоясавшийся Кроули обязательно бы выстонал его имя. И это отвратительно. Они потомственные враги. А ещё они до сих пор в ссоре. До сих пор! Наверное? — Это не соответствует твоей сути. Это слишком, — Азирафаэль поморщился от вранья, отпил из бокала и подавился сковавшей горло сладостью. Он коротко кашлянул и решил не продолжать. — Мне раздеться? — просто спросил Кроули, и Азирафаэль не был уверен, что тот держит обещание не лезть к нему в мозги. Он демон, конечно, он врёт ему. — Если хочешь. Кроули встал на ноги, расстегнул маленькие пуговки на спине, сбросил ужасающее платье к ногам, и Азирафаэля обдало жаром и уловимым запахом мускуса. Его удивило, с какой лёгкостью Кроули согласился обнажиться, и как стыдливо при этом горели его щёки, когда он расплетал собранные в косу волосы. Те скатились по спине тяжёлой огненной волной. Азирафаэлю хотелось намотать их на кулак и оттянуть. Но так же нельзя. Нельзя же? От света свечей на смуглой коже плясали буйные отсветы, очерчивали покрасневшие соски, танцевали на худом девичьем животе, облизывали костлявые бедра и острые коленки. Азирафаэль видел Кроули голым не единожды. В термах и банях, во времена походов, в конце концов, до того, как сам Кроули соблазнил Еву и в мире появилось понятие стыда в принципе! Но по собственному желанию — ни разу. Так — только в удушливых нечестивых снах. — Теперь не жарко? — учтиво уточнил Азирафаэль, пряча глаза в бокале. На его лице не дёрнулся ни один мускул. — Не жарко, — в том же тоне ответил Кроули. — А теперь тебе нравится? — А мое мнение имеет такой вес для тебя, мой дорогой? Кроули фыркнул, оставаясь стоять в шаговой доступности и дёрнув пальцами — единственное, что выдало нехарактерное для него волнение. Азирафаэль не знал, что делать. Он не знал, стоит ли им поговорить, стоит ли им... возможно, стоит?.. — Как видишь?.. — полувопросительно ответил Кроули и повёл носом. — Я вижу желание покрасоваться и спровоцировать. Непонятно на что, к слову. Ты ведёшь себя глупо. Кроули отшатнулся, как от пощёчины, и Азирафаэлю немедленно захотелось попросить у него прощения, стоя на коленях. Только не усугубляй, пожалуйста, мы столько времени не разговаривали, а ты решил при первом же случае светить передо мной уязвимыми местами, будто бы это я подонок. — Ну, я старался не искушать твоих глаз. — Ты думаешь, что я искушусь? Кроули молчал. У него огнем горели щёки, и это совершенно не соответствовало той дерзкой нахальности, с которой он говорил. Азирафаэль подавил смешок. Они бегали с переменным успехом то друг за другом, то друг от друга уже пять тысячелетий, но вот они здесь, и у Кроули сдают нервы до такой степени, что он провернул всё это, только чтобы раздеться перед ним сейчас. Или это такой способ помириться? — Ты не считаешься мужчиной, поэтому я позволю тебе себя коснуться, — наконец сказал он, расплываясь издевательской усмешкой. У тебя очень плохо получается, дорогой. — А ты думаешь, что я хочу? Кроули закусил губу, когда позорная волна стыда в очередной раз накатила на него. Какой из тебя соблазнитель, если ты прокалываешься в элементарнейших вещах? В воздухе разлита похоть, а ты всё ещё сомневаешься и мнешься красной девицей, будто и правда решил поиграть в святого. — Я бы хотел, чтобы тебе хотелось. Хоть чего-нибудь, — честно признался Кроули, со стыдом мнясь на длинных ногах и не зная, куда деть руки. Он обхватил себя ими поперёк живота. Тонкая капля пота скатилась у него по виску. На Азирафаэля Кроули смотрел с привычным озорством и лукавостью, но дрожащая губа совершенно не хотела идти по сценарию. И именно она подкупала сильнее, чем открытое предложение себя. Ноги его подвели, когда Азирафаэль вскочил на них, в два шага сокращая расстояние и нарочито медленно и осторожно положил взволнованную ладонь на в ту же секунду прогнувшуюся спину. Кроули поражённо выдохнул. «Только не смотри так открыто, боже, не смотри такими глазами, я рассыплюсь быстрее, чем мы успеем хоть что-то сделать.» — Я и не смотрю. — Негодяй. — Прости, — Кроули прильнул к нему телом. Сейчас он был ещё хрупче обычного, он был такой уязвимый и маленький, что Азирафаэль, целовавший доверчиво подставленные плечи, боялся слишком сильно сжать его в объятиях. Азирафаэль прошелся тонкой линией сухих целомудренных поцелуев по веснушчатой острой ключице и плотнее вжал громко дышащего Кроули в себя. И в какой-то момент того сорвало. Кроули сумбурно обвил руками-веточками его шею, поймал обкусанными губами его рот и предательски-нетерпеливо, несдержанно, отчаянно и просяще поцеловал. Сделай уже хоть что-нибудь, ангел, я не знаю, что ещё мне сделать, я не справляюсь больше. — А меньше справляешься? — Не поддавайся моему дурному примеру, — прорычал Кроули, потираясь промежностью о вставленное между его ног бедро и так призывно прогнул шею под губами, что у Азирафаэля не было сил найти хоть одну мысль в голове, которая была бы против того, чтобы подхватить его под коленями, опрокинуть на пуховую кровать и вжать всем телом в поглощающие перины. Хорошие перины, дай бог всем такие. — И как же ты заслуживал доверие своего хозяина? — Ох, ну, — Кроули шипел, пока с него стягивали раздражающе-звякающие браслеты, — очень много работал над этим. Если ты про Сатану, это мой начальник, вообще-то. Азирафаэль мстительно затянул в рот кожу на его птичьей трепещущей шее и поймал ладонью беспокойно ерзающую ляжку, позволяя обхватить ею себя за пояс. Он хотел казаться не таким размазанным и взволнованным, каким он являлся. Потому что Кроули был взволнован ещё сильнее, и хоть кто-то же должен излучать уверенность? Да? — Я прос-с-сто… прос-с-с-с-с-сто… демоничес-с-кое чудо с Эмре. Если ты об этом. — О, правда? Одно из тех, что я сегодня наблюдал? Это было оно? Чудо? Кроули ёрзал, тёрся лопатками о влажную простынь, тянул тонкими пальцами отросшие выбеленные волосы и так испуганно сжал ладони, когда Азирафаэль отстранился от его губ, чтобы сделать пару вдохов, что у ангела защемило в груди. Всего лишь пара вдохов, я не уйду, почему ты настолько паникующий? — Нам не нужно дышать, ангел. — Нам много чего не нужно, но вот мы в одной койке. Так что насчёт чуда? Он выводил языком влажные дорожки вокруг его ходящей ходуном груди, прикусывал напряжённые крупные бусины сосков. А потом, под судорожный всхлип, выцеловывал дрожащий горячий низ мягкого живота. Кроули хныкал, дёргал за кудри, подставлял под губы выступающие гребни подвздошных костей. Азирафаэлю хотелось, чтобы то отчаяние, с которым демон держался за него, перестало его душить, но прекрасно понимал, откуда оно взялось. А ещё — что он сам с точно таким же отчаянием разводил ему длинные ноги, проходясь мягкими подушечками пальцев по истекающей промежности. И это было тем, чего он точно не ожидал от себя. — Ну так? — Мхм… Нет, я не… такие чудеса, — Кроули выразительно дёрнул бедром, — я почти не… только пару раз, ещё в самом начале. — И как тебе? — Могло быть лучше. — А сейчас? — Блять, если ты не продолжишь начатое, просто потому что в тебе наконец-то, хоть и невовремя, взыграла ревность, я разрыдаюсь, — заверещал Кроули. — Я не шучу, ангел, ты хоть представляешь как меня колбасит гормонами в этом теле? Хрен ты меня успокоишь, а я уже на грани, и вообще, я имею пра… Азирафаэль ещё раз широким движением прошёлся по набухшему клитору, осторожно потёр большим пальцем, ласково поцеловал Кроули в истерично-дёргающееся горло. И тот забыл, о чём начинал орать. Шёлковые штаны давали свободу движениям, но неприятно натянулись в паху. Кроули хотелось зацеловать и заласкать всего. Вылизать высокие скулы с кривым носом, обойти губами каждый сантиметр разгоряченного влажного и гибкого тела, закинуть тощие бёдра себе на плечи и втрахать в кровать. Он расположился между ляжек, прильнул осторожно, но быстро, укусил тонкую кожу на внутренней части, уткнулся носом в жёсткие волосы на лобке. — Ну пожалуйста, ангел, пожалуйста, — Кроули вздернул таз, захлебнулся стоном и продрал ногтями простынь, в которую успел вцепиться заместо азирафаэлевых волос. Его трясло. И пах он гремучей смесью пота, железа и такого желания, что даже у невосприимчивого к чужой похоти Азирафаэля темнело в глазах. Возможно, потому, что и у самого ныло и болело так, что хоть вой. И Азирафаэль вылизывал его короткими и дразнящими движениями, гладил успокаивающими ладонями по дёргавшимся в напряжении бёдрам, проникал кончиком языка внутрь и дурел от солоноватого вкуса. И от рыдающих всхлипыващих молитв. Богохульник. — Я… не специа-а-а-ально, — опять не сдержал слово Кроули, видимо уже путая где своё сознание, а где чужое. И Азирафаэлю не хотелось на него злиться. На него никогда не хотелось злиться. Азирафаэль был очарован каждым его вздохом, каждым движением рыжих длинных ресниц, каждым подёргиванием уголком губ. И тем, как он выгибался под его руками и ртом. Он злился на Эмре, злился на идиотское начальство, злился на себя, но на Кроули злиться было невозможно. Кроули — слишком изворотливая, мерзкая и очаровательная сволочь. И он так много причинял этой сволочи боль, каждый раз боясь, что Кроули ударит первым. А Кроули каждый раз приносил себя в жертву. Но он всё равно подонок, и эти его извивания не заставят Азирафаэля подняться на небеса и захватить оттуда чан святой воды. — Это… ничего. Не думай, прошу тебя, ангел, прекрати думать, — Кроули приподнялся на локтях, погладил ласковым взглядом и рухнул обратно. И Азирафаэль послушался. Слушался, когда доводил Кроули до исступления языком снова и снова, когда вдалбливался в раскрытое податливое тело, когда удерживал его, скачущего на собственных бёдрах и когда прижимал его, тонкого и обессилевшего, засыпающего к своей груди. — И все равно не понимаю, чем тебе вуаль-то так не угодила? — Можешь носить, раз нравится. Кроули фыркнул что-то про небесных неопределившихся маразматиков и пообещал, что развалит Османскую империю к тридцатому году. Азирафаэль ему тогда не поверил, но решил, что Кроули, всё-таки, нужно отсюда увезти. В Сохо потихонечку начинает кипеть ночная жизнь, а Кроули должно такое понравиться. — Мне понравится, — согласился он, плотнее прижимаясь лопатками к ангельской груди и позволил себе наконец закрыть неморгающие глаза.