***
Когда Тони приземляется на пути автомобиля Хави на выезде из поместья, тот даже успевает затормозить. За что Тони ему благодарен: синяки от встречи с танковым снарядом ещё не успели сойти. А вот за нацеленный в лицо (ну ладно, в забрало) пистолет — не очень. Но Хави тоже вряд ли рад направленному на него репульсору, пусть даже и не понимает, что это такое. — Тебя послал Лукас? — Хави, опусти пушку, я не хочу тебя убивать. — ¡Vete a la polla! Пистолет в руке чуть вздрагивает, но Хави быстро перебарывает себя и смотрит со смесью решительности, злости и непонимания, но не стреляет. Периодически косится на дорогу. Тони не шевелится и только пару мгновений спустя вспоминает, что стоит, наверное, поднять забрало. — Тони?! Hijo de la puta, что происходит? Я не хочу тебя убивать. — Хави, блядь, какого хера ты покупал мое оружие?! Ответить тот не успевает: в ворота поместья влетают три внедорожника, а их пассажиры проходятся автоматной очередью по дороге. Хави, которого спасла удачно открытая дверь, откатывается за машину, а Тони выстрелом подбивает первый внедорожник — раненый водитель теряет управление, и автомобиль заносит поперек дороги. Слышится скрежет металла и скрип тормозов, когда машины, идущие следом, пытаются избежать столкновения. А система распознавания лиц не только услужливо подсвечивает для Тони Лукаса — кузена Хави, но и автомат в его руках. Тони уже ничего не понимает и после ещё одного выстрела спешит к Хави. — Почему твой кузен пытается нас убить? — Считает, что ты продался ЦРУ и собираешься сдать его, а я знал и молчал. — В смысле?.. Тони хмурится. Кажется, его вендетта с клиентурой Стейна и встречи с непонятными агентами на благотворительных вечерах не прошли незамеченными. Но при чём тут братец Лукас, больше похожий на великовозрастного тусовщика? Хави на его недоумение только пожимает плечами и отодвигается подальше от бензобака — противники оправились от взрыва первой машины, перегруппировались за уцелевшими, и активно поливают их маленькое укрытие свинцом. — Но ты же глава семьи? Покупка оружия, контрабанда, вот это вот всё. — Оливки, сельское хозяйство, продукты и вот это вот всё, — резко бросает ему Хави, загоняя в пистолет новую обойму, стреляет для острастки пару раз и прячется снова. Растрепанные кудряшки, смуглая кожа, незнакомая жёсткая складка у губ и невероятные, отчаянные глаза, господи, как же Тони всего этого не хватало. — Лукас — теневой глава семьи, после смерти отца я лишь красивая картинка. — Но… — Он похитил дочь каталонского политика! — Ёб вашу мать! Почему ты не ушел? — Ты издеваешься?! Кто меня отпустит, это ж оружейный бизнес… Почему ты сам ушёл только сейчас? Тони одновременно и нечего ему ответить, и хочется рассказать столь многое. Но вместо этого он стреляет, разворачивает то, что осталось от машины Хави, поперёк дороги, не обращая внимания на стучащие по броне пули, и уже всерьёз раздумывает не то крикнуть на ту сторону, чтобы дали время нормально поговорить, не то сразу использовать ракету… — Сэр, я кое-что узнал. — Джей, почему мне кажется, что не узнал, а взломал? — Вам кажется, сэр, — в голосе Джея только лёгкий намек на уязвлённое достоинство и много вежливости. — Судя по полученным данным, сеньор Гутьеррес говорит правду. И на визор закрывшегося шлема, как из хакерского рога изобилия, сыпятся фото, документы, видео, записи разговоров, и везде фигурирует уже знакомый Тони Лукас Гутьеррес. — Мать моя микросхема, кого я вырастил? Не подозревал, что ты сводник. — Полковник Роудс будет мной гордиться. — Это сговор! Я требую адвоката. — Адвокаты Старк Индастриз понадобятся сеньору Хави, но в случае содействия следствию я прогнозирую благополучный исход дела. От изучения данных его отрывает вскрик Хави, и видя, как между его пальцами на плече расползается кровь, Тони с неумолимостью осадной башни выпрямляется в полный рост. Пара кассет с мини-ракетами — и ему остаётся только: — Джей, полицию и медиков сюда.***
Наверное, им все-таки были нужны эти пять месяцев одиночества с привкусом бродящей рядом смерти и одна перестрелка, чтобы не задавать лишних вопросов, а сразу перейти к делу, как только Хави перевязали. Тони и хотел бы не спешить, но Хави смотрел так темно, сладко и обещающе, как на той самой вечеринке, с которой все началось, что за способность дотерпеть, когда врач и личная помощница уйдут, надо бы давать медаль. Тони чувствует себя разухабистой рок-звездой, когда почти грубо расстегивает ремень Хави и рывком подтягивает к себе обманчиво податливое тело. Приподняв майку прослеживает большими пальцами полоску русых волос от пупка к лобку, но только дразнит, ныряет под пояс низко сидящих джинсов лишь самыми кончиками пальцев. — Продался ЦРУ, говоришь? — Тони ухмыляется, когда Хави рвано вздыхает. — Кажется, вас ждет обыск, сеньор Гутьеррес. И, вжикнув молнией, резко сдергивает его джинсы до середины бедра, стреноживает как строптивого жеребца, открывая вид на почти полностью вставший член под тканью боксеров. Предупреждающе тянет: «Руки». И Хави замирает, а потом послушно заводит их за спину и, не дожидаясь следующего приказа, опускается на колени, не отводя своего горящего взгляда. Тони остается только с усилием сглотнуть и облизать враз пересохшие губы. А потом самому податься вперед: смять пальцем мягкую нижнюю губу, обнажив зубы и вынудив приоткрыть рот, замереть на мгновение, дожидаясь, когда Хави медленно обхватит палец губами, втягивая его в рот. У Тони дрожит сердце под реактором от греховности этой картины, и он совсем не по-христиански пожирает взглядом упавшие на лоб волосы, прикрытые веки и горячий рот, в котором ритмично исчезает его палец. — На кровать, — вместо слов получается какой-то задушенный хрип. И он, не дожидаясь, сам помогает Хави опрокинуться навзничь. Джинсы летят на пол, следом футболка Тони. Он забирается на кровать, седлает смуглые бедра. Задравшаяся белая майка ничего почти не скрывает на Хави, демонстрируя жадному взгляду и короткий шрам на животе, и затвердевшие маленькие соски под тонкой тканью. Тони наклоняется и касается одного языком. Хави лишь шумно дышит и вздрагивает под ним. — А я думал, что ты громкий. — Тебе придется постараться. — Я принимаю этот вызов. Дальше Тони уже ничего не соображает, парящее в эйфорическом мареве сознание калёным железом впечатывает в память только отдельные моменты. О том, как сладко стонет Хави, если одновременно прикусить сосок и сжать его яйца. О том, что будь Тони лет на десять младше, уже бы нюхал вещества из его идеального пупка. О том, как заполошно бьется жилка на длинной шее, если прижаться к ней губами. О том, как перед глазами мерцают звёзды, стоит только члену проскользнуть в наспех подготовленную тугую плоть. О том, что испанские ругательства звучат как молитва, когда он вбивается в это горячее тело, подхватив Хави под коленом. О том, как перед оргазмом тот страдальчески сводит брови и от этого кажется особенно беззащитным. О том, что даже перед концом всего сущего у него будет Хави, его похожий на испанское солнце Хави, пахнущий апельсином, кедром и сандалом. Уже глубокой ночью Тони выбирается из кровати, предварительно поцеловав манящую родинку на обнажённой пояснице спящего Хави и подобрав на полу телефон, выходит на балкон. Вдыхает полной, насколько позволяет реактор, грудью свежий воздух с нотами хвои, соли и свободы и, чтобы не будить разговором, пишет в зашифрованный чат только два слова: «Почему, Джей?». Вместо ответа Джей присылает вертикальное, о боже, видео, судя по качеству, снятое кем-то из обывателей в Алькудии пять месяцев назад. На нем Тони и Хави шутливо переругиваются из-за заглохшего на узкой улочке винтажного кабриолета, а потом в ожидании эвакуатора сидят на заднем крыле с мороженым, пачкая друг другу носы подтаявшим пломбиром. «Хотелось снова увидеть вас счастливым, сэр».