Лиличка!

      Лиля проснулась не в объятиях Киры — та любила засыпать, закидывая ногу на чужой бок, судя по всему, а Лиля, непривыкшая к этому, не могла заснуть. Она пролежала так несколько часов, пялясь в стену и плавая в мыслях, пока не перелезла осторожно на свою кровать, почувствовав себя, наконец, достаточно комфортно. Проблема была не в Кире, Кира ничего не предпринимала, просто прижимала её к себе, как мягкую тряпичную куклу, и сопела над её макушкой. Проблема была в измученной психике Лили, которая не давала ей ни секунды отдыха от тревожности.       Если Кира не домогается сейчас, она сделает это потом.       Если Кира не хочет домогаться Лилю, то она вообще не считает Лилю красивой. Надо быть лучше, ярче, привлекательнее.       Нет, надо быть тише и скромнее, надо отказаться от макияжа и ни с кем не разговаривать.       Лиле по сути не нужно, чтобы её хотели. Просто… Почему Кира не хотела?              Их разбудили громкие крики, напоминающие детский плач. И когда Лиля чуточку пришла в себя, до неё дошло — это действительно были дети. Детей Лиля любила, даже мечтала, наверное, будучи маленькой девочкой, создать семью и завести сына и дочь, быть счастливой домохозяйкой в здоровых отношениях. Будучи маленькой девочкой.              Успев забежать в ванную первой, пока остальные ныли и закрывали уши подушками, Лиля быстренько умылась и почистила зубы, чтобы не задерживать очередь. Следом за ней зашла Юля, пихнув её неприятно плечом в проходе, но Лиля благоразумно промолчала. Не хотелось впутывать Киру в очередной конфликт, а разбираться один на один она была не готова. Вряд ли будет.              — Ты хули съебалась под утро? — спросила недовольно Кира, сонно щурясь в свете бьющих в окна солнечных лучей. Она сидела на постели, спустив ноги на ковер, и упиралась вяло локтями в свои колени, видимо, всё ещё просыпаясь.              — Неудобно на одной кровати, — объяснилась терпеливо Лиля, — я не люблю спать с кем-то.              — Меня это ебать не должно, Ляль, — устало вздохнула Кира, глядя на неё раздражённо.              Лилю обдало холодом. Кира, должно быть, просто была в плохом настроении, всё из-за этого дикого шума спозаранку, это не определяло её отношения к Лиле. Не нужно было воспринимать всё всерьёз. Но она, конечно, воспринимала.              — Слышишь меня? — надавила на неё Кира, — Куда я тебя, блять, положила, там и лежи.              — Я не хочу на одной кровати, — повторила упрямо Лиля. Ей было обидно и, в конце концов, Кира не должна была так себя вести, если искренне сожалела тогда. У неё были некие границы.              — А пизды получить хочешь? — в лоб спросила Кира.              И все это услышали. Диана лежала на верхней койке, листая журнал, но на самом деле слушая их, а Амина и вовсе смотрела в упор, абсолютно непонимающе. Лиля судорожно сглотнула. Внутри стремительно набухала эта лёгкая злость, чувство несправедливости крепло в ней, и дрожащим от страха голосом Лиля промямлила:              — От кого?              Брови Киры подпрыгнули, но не удивлённо, скорее, мрачно заинтересованно — «ещё что скажешь?», вот так.       Она была такой удивительно красивой с утра, Лиля заметила это так не к месту, но не могла игнорировать — передние пряди выбились из высокого хвоста и спадали на лицо, обрамляя то, заостряя от природы выдающиеся черты. Кира прикусила щёку изнутри, подвигала челюстью в раздумьях, а потом встала с места, напоминая, что выше на голову. Лиля ожидаемо отступила, опустив взгляд в пол.              — Не провоцируй, Ляль, — попросила она, выждав момент, пока у Лили начнут трястись колени, — ну не надо тебе этого. Зачем хорошую мордочку портить? — она подцепила её за подбородок, приподняв, — Накраситься не забудь. — и хлопнула пару раз по щеке шутливо, но увесисто, тыльной стороной ладони.              Блять.       Унижение вспыхнуло в груди, поползло тошнотой по горлу и горько осело на языке претензией, которую Лиля не озвучила. Было до слёз неприятно. Диана упустила момент и не успела отвести глаза, пялясь на них во всю, а затем, поняв, что Лиля видит её, легла на спину, скрывшись. Кира же обошла её стороной, зайдя в освободившуюся вовремя ванную, а Лиля в гремящей тишине села на свою кровать. Обида собиралась слезами в уголках глаз.              — Овца, — прокомментировала Амина, хмурясь, — ты почему к себе такое допускаешь? — свистнула она Лиле, — Ты ей скажи, да, со мной так не разговаривай или сама пизды получишь, овца. Так и скажи, и всё, таких хавать надо, — грозно размышляла Амина, а Лиля только улыбнулась печально. Да, было бы славно будь она бессмертной.              — А ей нравится, — не упустила шанса уколоть Юля. На голове этот неизменный синий платок, делающий её ещё более мужиковатой, — это такие садо-мазо отношения, нахуй ей рыпаться?              — Да какое нравится? — возмутилась Амина, — Она кнопка, есть же, легко такую прессовать. Но слушай, — она кивнула Лиле, — не бойся её, это чепуха, понты, ничего она не сделает тебе. Хочешь, я поговорю?              — Нет, — коротко ответила Лиля, стыдясь смотреть на ту в ответ. Амина не понимала ни Лилю, ни Киру, ни странную суть их взаимоотношений. Никто не понимал, даже Лиля не могла быть ни в чём уверена. Только в том, что Кира бы не спустила ей неуважения и точно вдарила ей пару раз.              — Кайфует, — хмыкнула язвительно Юля, опираясь о стену.              — Отъебись от меня уже, — ощетинилась Лиля. Юля поражённо застыла, но, будучи трезвой и помня о вчерашнем выговоре, не бросилась вперёд. Лиля не боялась её сейчас, пусть по вздутым на руках венам было ясно, что только последнее её и сдерживало.              — Ай, молодца! — воскликнула гордо Амина, — Как она тебя? Молодца, молодца!              Юля оттолкнулась с места, развернувшись к двери, и вышла вон, судя по всему, чтобы не ударить Лилю. Не нужна ей ещё одна пострадавшая на фоне доведения до сердечного приступа, так и домой отъехать можно. И Лиля это осознавала.              — Овца эта выйдет, ей так же скажи, поняла? — подстрекала её напористо Амина, а Лиля только улыбалась неловко, размышляя.              Это же не первый раз, когда Кира была груба. Кира грубила ей с самого начала, была нахрапистой и невоспитанной, она дала ей это убогое прозвище и неправильно прикасалась к Лиле. Хватала её и угрожала ей. Лиля настолько слепа, что умудрилась довериться ей? Что начала испытывать настоящую симпатию? Кира вовсе не была такой особенной.              Но когда Кира вышла из ванной, посвежевшая и спокойная, Лиля тут же подняла на неё боязливый взгляд, сложив руки на коленях. Кира подошла, и даже в походке её видна была уверенность и желаемая благосклонность. Она, сев рядом, притянула Лилю за голову к себе, а Лиля безвольно ткнулась носом в её ямку у ключицы и замолчала, мучительно покорная. Вдыхая чужой запах.              — Не убегай от меня, — попросила гораздо мягче Кира, так мягко, словно Лиля была маленьким ребёнком, и от этого что-то внутри Лили встрепенулось.              — Ля, — выругалась Амина, но без ненависти, скорее удивлённо. Почему-то не верилось, что Амина была ярой гомофобкой, она казалось самым добрым человеком на проекте, если опустить те драки, в которых она покалечила двух людей.              — Мне было пиздец стрёмно, когда я проснулась без тебя. — попробовала донести ей Кира, и вина охватила Лилю, заставляя жалеть о своём решении.              Лиля хотела сказать, как ей было стрёмно лежать рядом с Кирой, вспоминая самые неприятные ночи в своей жизни, которые та возвращала своим интенсивным присутствием. Но, приподнявшись и заглянув ей в глаза, Лиля стушевалась. Да, она по-прежнему не видела там ни раскаяния, ни нежности, но пальцы Киры заботливо зарылись ей в волосы, а уголки её губ грустно опустились. Она столько делала для Лили, всё-таки, это не должно быть так сложно.              — Хорошо, — ведь Кира не будет делать с ней что-то, чего Лиля боялась. Она не мужчина, она не такая, как Кристина, с ней Лиля ещё не чувствовала себя в подобной опасности. Если бы даже это случилось, Лиля бы её остановила — в комнате было ещё трое человек. Она будет в порядке.              Выйдя во двор в подготовленных заранее белых сорочках и тапочках, они увидели контейнеры, в которых и лежали кричащие младенцы. Кира не держала её за руку, всё же, она услышала ту просьбу об игре на публику и поняла её, пусть без энтузиазма, и теперь этих вождений за ручку стало меньше.       Лилю пробрали мурашки, сердце сжалось, несмотря на то, что дети были ненастоящими — истошные вопли не давали покоя, и она первая побежала вперёд. Приблизившись, Лиля заметила в первую очередь то, что крики прекратились, а затем бирки у каждой куклы — имя и краткая характеристика. Первой на глаза попалась бирка Насти, затем какой-то Вероники, и, наконец…              Сломавшись сама, ломает жизнь другим.              У куклы были почему-то тёмные каштановые волосы, местами порванная грязная одёжка, синяки на щеках. Кира. Кира стремительно сдёрнула бумажку с люльки, порвав ту с непроницаемым выражением лица, и выкинула, не глядя. И слова не сказав.              — Драматурги ебаные, — высказалась она лаконично, но тут неожиданно кто-то начал плакать, с разных сторон, прямо как тогда, в комнате с телевизорами, девушки начали рыдать одна за другой. И Лиле стало жутко, — вон твоя, — ткнула в сторону Кира, но желания проверять поубавилось.              Кира силком потащила её, заметив Лилин молчаливый протест, к контейнеру, ведомая, возможно, жаждой равенства. Лиля заглянула в её историю, и теперь она хотела того же, до такой степени, что сама прочла ей коротенький текст:              — Папина дочка. И что? Что это значит-то?              Грязь. Лиля даже не поняла, когда её охватила истерика, но слёзы хлынули из глаз, а дыхание сбилось, и она бессильно взглянула вниз, на куклу. Задранное маленькое платье и синяки на ногах. Голова загудела, шум в ушах вернулся, и Лиля закрыла лицо ладонями. Было тяжело стоять, дышать, думать.              Она знала, что так будет. Она знала, что они так поступят, вычленят из её истории самое мерзкое и больное и будут бить туда, но никогда не задумывалась, насколько мучительно это будет. Она рефлексировала, она рационализировала всё произошедшее, но сейчас, когда всё было так спокойно, напоминание стало громом среди ясного неба.              — Ты чего? — растерялась Кира, — Ляля, бля, успокойся, — она неосторожно, грубо развернула её к себе, обняв, и её руки снова заскользили по Лилиной спине, совсем без тепла, вынужденно. Кира просто понимала, что ей это нужно, и делала, точно выполняя нелюбимую работу. Из понимания. Не из жалости. Жалости в её голосе не было, — Приди в себя.              — Блять, — прорыдала Лиля, прижавшись к той в поиске поддержки, и Кира осторожно опустилась подбородком на её макушку, шепча успокаивающе «ш-ш», — это же по-ублюдски, блять, за что?              — Да, — согласилась беспрекословно Кира, но не сказала ничего больше, ничего не спросила, никак не поддержала. Наверное, не умела. Лиле было достаточно того, что она обнимала её, держа в кольце рук, она просто хотела почувствовать себя менее одинокой.              Чуть позже, когда она и остальные чуточку успокоились, к ним вышла миловидная старушка. Её седые волосы были высоко уложены в причудливое облако, а губы выкрашены в красный цвет — явно импозантная женщина. Представилась, как Любовь Розенберг, и Лиля запомнила её фамилию лишь со второго раза. Благо, они снимали приветствие трижды, чтобы всё было идеально.              — Как вам вообще? Я, если честно, очень сильно переживаю.              Как если бы не она продумывала план психологических испытаний. Любовь Розенберг изображала сочувствие, но Лиля прекрасно понимала, что её профдеформация скорее всего блокировала её эмпатию, дабы не повредить её собственную психику. И Лиля не доверяла ей, так же как не доверяла всем остальным психологам в своей жизни.              — Я немного не поняла, — обняв свою куклу, проблеяла Юля. Такая белая и пушистая, аж не узнать. Свет, камера, мотор.              — Это ужасно, — сквозь тремор выдавила Лиля. Кира ободряюще сжала её бедро ладонью, глядя на Розенберг привычно без эмоций.              — Это встреча с вашим внутренним ребёнком, — объяснилась Любовь, — для того, чтобы вы поняли, в каком Аду вы прожили все эти годы.              Лиле хотелось кричать. Она знала, в каком Аду жила, она знала, что ей скажут, она слышала это от бывших друзей, от мамы, от Кати, всевозможные слова поддержки и иногда осуждения заливались ей в уши с тех пор, как она впервые рассказала. Но Лиля не этого хотела от проекта. Лиля пришла за шансом на лучшую жизнь, но ценой было прилюдное унижение и невыносимая агония.              Высказаться позволили не всем. Элемент шоу был, он был осязаем в воздухе, когда их окликали, позволяя говорить. Он был слышан в сдержанной, на грани отвращения, жалостью в голосе Розенберг. Но истории девочек были правдой, Лиля верила их слезам и детским обидам, потому что сама была такой же. И это было удивительно. Она была такой же, как это убогое сборище маргиналок.              — Лилия, — крикнул кто-то из-за камеры, и её пробрала дрожь, когда она судорожно думала, что сказать. Прям так и рассказать всё? Глаза снова на мокром месте, голос будто бы пропал, — А, стоп. Ангелина, — исправился он. И многотонный груз с её шеи рухнул.              Розенберг в это время сидела, разглядывая девочек внимательно, пока Ангелина говорила, и с каждым её всхлипом сердце Лили болезненно вздрагивало, и она снова начинала плакать. Кира всё так же гладила её по ноге, молчаливо поддерживая, но по лицу Киры становилось ясно, что мероприятие её раздражало. Плач, эмоции, откровение – всё это вызывало у Киры не больше, чем раздражение.              Раскрыли истории пятерых девочек, буквально одна третья, и это заняло не менее часа, возможно, даже больше. Те долго раскачивались, скатывались в истерику, и Лиля их понимала, она всё ещё не знала, какие слова подобрать. Она могла только представить, насколько паршиво выглядела на экране, зарёванная и красная, но людям это нравилось.              Когда они уходили с заднего двора, Лиля снова подошла к контейнерам, чтобы забрать унизительную бирку и порвать, но тут её внимание привлекла люлька Кристины. Кукла в той была совершенно обычной, за исключением потрёпанных волос, и Лиля заинтересованно опустила взгляд на надпись.              Игрушка брата.       О нет. О нет, блять, из всех людей она не хотела видеть жертву именно в Кристине. Какой кошмар, — скривилась однако Лиля, моментально поняв. Игра слов в этом испытании была омерзительна. Бедная девочка.              — Ебать жара, да? — хлопнула её по спине Вилка, и Лиля отшатнулась, словно её уличили в чём-то, — Дали нам просраться. Первые съёмки, — она весело ткнула на свой контейнер, — гляди, что там. Вся в мать! — задрала она подбородок, — А мать у меня баба крутая, боевая, пусть ёбнутая немного.              За всеми этими словами Лиля всё же распознала неодобрение и снисходительность. Виолетта лучше кого-либо знала, что с её мамой не так, а Лиля могла лишь предполагать, поэтому, не желая грузить ту, она улыбнулась, сжав собственную бирку в ладони.              — А у тебя что, матрёшка? — она принялась искать Лилин контейнер глазами, заинтересованная донельзя.              — Что я депрессивная алкашка, — отмахнулась Лиля, отвернувшись. Она плохо врала. Вилка была тошнотворно внимательна к деталям, как хороший тату-мастер, но соблюла её границы великодушно.              — А я наркоманка, — поддержала её так же беззаботно Виолетта, и Лиля улыбнулась, приняв её своеобразное участие. Вилка была явно с другой планеты, а то и из другой вселенной, где все всё время были навеселе. Хотелось бы заглянуть туда хоть на часок.              — Ляля, — свистнула ей Кира, уходя к дому, уже впереди, и даже не обернулась. Будто собаке. Однако Лиля всё равно подорвалась с места, и тогда Вилка удержала её за запястье с гримасой омерзения.              — Как шавку, — с чувством припечатала Виолетта, смотря на Лилю в упор озадаченно, — Не иди за ней, бля буду, она издевается.              — Ты накручиваешь, — солгала Лиля. Конечно, это было очевидно неприятно и уничижающе, но это же была Кира, и Кира необязательно пыталась обидеть её таким отношением. Она просто была такой.              — Ты дура, — заключила Вилка непривычно серьёзно, и почему-то это ударило Лилю под дых, — Я тебя за уши вытягивать из болота не буду. Мне жалко…              — Я не просила, — так же серьёзно отозвалась Лиля, вырвавшись из слабой хватки, — никого из вас не просила о жалости.              Виолетта качнула головой, задрав ту к небу обречённо, но не стала навязываться, не стала ничего кричать вслед, только пнула контейнер, свалив тот на траву. Лиля уже бежала к Кире, которая успела скрыться за углом, пытаясь не думать об иррациональности своего поведения. Виолетта, Лиза, все подряд могли осуждать Лилю, ей было всё равно. Нет, не так. Лилю это задевало, но она не желала беспокоиться ещё и об их мнении, когда уже так зависела от мнения Киры. Она рисковала сойти с ума.              — Хуесосишь меня со своей наркоманкой? — сходу предъявила ей та. Лиля нашла её на кухне, рядом стояли Дарья, готовящая завтрак, и болтающие Лера и Настя, что было слегка непривычно. Видимо, Настя где-то потеряла Кристину, вот и жалась к Лере, — Хотя, хули с тебя спрашивать.              В её голосе так и сквозило пренебрежение и разочарование, и это заставляло Лилю угождать. Что-то в Кире в целом вынуждало Лилю подчиняться, ублажать и подстраиваться, заслуживать её похвалу и благосклонность. И Лиле было болезненно комфортно в этой нужде.              — Не было такого, — оправдалась Лиля, боясь приблизиться, так и стоя на расстоянии трёх шагов, — просто общались. Про испытание.              — Пизди, — кивнула с усмешкой Кира, закатывая глаза с неприязнью. Словно были причины не верить Лиле, когда тех не было, не было ни единой ситуации, где Лиля бы обсуждала Киру за спиной, — Эта пизда только и ждала, когда к тебе подлететь, а ты и рада.              — Вилка славная.              Кира снова двинула раздражённо челюстью из стороны в сторону, стоя со скрещёнными у груди руками, и оглядела её с презрением сверху вниз. Наверное, она ожидала другого. Хотела, чтобы Лиля пообещала избегать Виолетту, но Лиля не хотела. С Виолеттой ей было хорошо и радостно, она не была готова отказываться от их общения, даже учитывая ссору.              — Девочки, кто будет кефир перед завтраком? — накрыв кастрюлю, кажется, с кашей, обратилась к ним Дарья. По тому, как она избегала смотреть на Лилю, Лиля поняла, что она внимательно их слушала, — Берите стаканы.              Давление ослабло, Лиля почувствовала, что снова может дышать размеренно. Все сбежались с комнат, чтобы получить живительный кефир, и она тоже потянулась было к шкафу, но Кира её опередила, оттащив за плечо назад.              — Дай я, — неожиданно по-доброму сказала та, взяв два стакана, для них обеих. Лиля протянула руку за своим, но Кира оттянула тот назад, и Лиля непонимающе поглядела на неё в ожидании. Сначала наполнился один, для Киры, и она из него отпила, а затем и второй. Лиля вновь попыталась забрать тот у неё, но она только покачала головой с весёлой улыбкой, игривая, беззлобная. Такая, что Лиля недоумённо улыбнулась в ответ, — Шалавам кефир не дают.              Кому, блять?       — Что? — притихшим от шока голосом спросила Лиля.              — Что слышала, — смаковала напиток Кира, веселясь. Глаза по-прежнему пугающе пустые.              — Кирочка, — не выдержала Дарья, — будь добра, отдай Лиле стакан.              Кира выдохнула тяжело, демонстрируя, как её бесила Дарья, сюсюкающий тон и то, что за Лилю кто-то вступался, а она не могла выйти на угрозы. Как любого абьюзера, Киру бесило то, что она не могла творить всякую аморальную дичь.              — Подавись, — с этим Кира буквально впихнула ей в руки кефир, расплескав большую часть Лиле на сорочку, но Лиля, с заляпанными ладонями, только сжимала толстое стекло, держа язык за зубами. Не могла она ни огрызнуться, ни возмутиться, в ней крепло ощущение собственной повинности. Словно она подвела Киру, пообщавшись с Виолеттой, — Чего встала? Пей.              Лиля, глядя на липкое густое пятно на белой ткани сорочки, подняла испачканные в кефире руки и отпила из стакана немного, глуша обиду. Кира так и глядела сверху вниз интенсивно, напряжённо, точно ища, к чему придраться, и это всё окунало Лилю в детство опять. Кира была главным триггером. Глотать было тяжело, через не хочу, через злость и подступающую истерику. Но как ей выйти из этой ситуации без последующих проблем? Ждать, пока Кира успокоится сама?              — Жестишь, — засмеялась Кристина сзади, и Лиля вздрогнула, устало закрыв глаза. Снова она, везде, блять, появлялась она, когда Лиле было плохо, — Как бы не сбежала от тебя твоя Ляля.              — Да мне похуй, — огрызнулась Кира, переведя тяжёлый взгляд на Крис, — веришь, нет?              — Нет, — самодовольно протянула та.              Лиля, стоя между ними, чувствовала витавшее в воздухе напряжение, а потому стала отступать, и только тогда, опуская стакан на стол, поняла — это видели все. На кухне были не только они с Кирой, Кристина не была единственной свидетельницей её унижения. Девочки попивали кефир, но каждая из них любопытно пялилась на неё и Киру, даже Дарья, и от этого Лиле окончательно поплохело. Её словно прилюдно обоссали.              — Куда? — в привычной издевательской манере кинула ей вдогонку Кристина, когда Лиля практически бегом кинулась вверх по лестнице, сгорая от стыда.              Сука. Какая же сука. И какая Лиля тоже дура. Кира просто ужасный человек, ужасная гадкая сука, которая над ней лишь издевается, в этом Виолетта была абсолютно права. И Лиля это понимала, но так надеялась на лучшее в ней. Когда Кира успокаивала её в объятиях ранее, это ощущалось как Рай, но она вечно совершала какие-то неприятные поступки, которые Лиля устала оправдывать.              В комнате никого не оказалось, и Лиля с ненавистью подумала, что все были на кухне, переваривали увиденную сцену экзекуции. Она помыла руки от липкого кефира, умылась, пытаясь успокоиться и, естественно, переоделась обратно в пижаму, бросив сорочку у стены. Она вложила в бросок всю свою агрессию, но этого было мало, хотелось выпить, и выпить так, чтобы свалиться где-то без сознания.       Забравшись на кровать с дневником, Лиля начала писать. Она изливала туда все мысли, вопящие от несправедливости и гнева, и от того, как много злости появлялось на бумаге, ей становилось страшно от себя же. Множество нецензурных слов, фантазий о том, что нужно было сделать, но на что не хватило храбрости, и бесконечный цикл саможаления.       Что бы сказала Катя. Что бы сделала Катя.       Лиля писала, представляя, как та заступалась бы, помогала бы Лиле отстаивать её границы, как обычно, как каждый раз, когда к Лиле приставал кто-то, а Катя её выручала, защищая. Боже, как она скучала по ней. Слёзы капали на страницы дневника, размазывая чернила, и Лиле становилось лишь хуже.              Она провела большую часть дня в комнате, до самого вечера, а когда живот настойчиво заурчал, она полезла в чемодан за конфетами и начала их грызть, пока от приторности не заболели зубы. Спускаться вниз и терпеть унижение вновь она не была готова, она не желала этих сочувствующих взглядов и едких комментариев, а уж тем более советов, как поступить. Пусть все катятся нахуй.       Кира появилась ещё через час, когда совсем стемнело, но внизу ещё слышался шум веселья. Она зашла в комнату с чашкой, судя по запаху, куриного супа, и Лиля побоялась, что тот сейчас тоже выльется на неё, а потому вся сжалась, глядя на неё обречённо и загнано. Аккуратно пропихнула дневник под подушку. Захочет — обольёт. Захочет, ещё и попинает заодно, и что Лиля сделала бы? Снова убежала? А куда?              — Ну, бери, блять, — проворчала Кира, кивая на чашку, и Лиля взяла ту в ладони, ощущая мгновенное тепло, — Обиделась, что ли? Как ребёнок, Ляль, честно.              — Всё нормально, — соврала Лиля, поднимая ложку, — Спасибо.              Кира не ушла, но и не села рядом, опустилась на свою кровать, вздохнув тяжело. Утомлённо. Лиля её утомляла, раздражала, мешала ей. Делала не так, как ей хотелось, и это было так тупо, но тупее было это бессмертное желание угождать. Почему Лиля была такой слабой?              — Ешь, — приказала Кира, — нахуя я это несла?              Лиля кивнула, завуалировав услышанное под заботу мысленно, и попробовала. Вкусно. Как дома. И чувство собственного достоинства тоже было растоптано, прямо как дома.              — Я как лучше хочу, — в никуда сказала Кира, пялясь в стену перед собой, — чтобы между нами нормально всё было. Чтобы не было такой хуйни, я же просила, блять, без провокаций. Ты дважды нахуй за день меня спровоцировала.              Лиля в тишине ела, глядя в чашку, но её руки крупно дрожали, делая всё сложнее. Кира на неё не кричала, не повышала голоса, но повышала давление на неё, загоняя в угол. Лиле не хотелось быть рядом с Кирой. Кира была неадекватной агрессивной сукой, и Лиля старательно держалась за эту мысль, она хваталась за неё, как за оплот здравомыслия, однако тот выскользнул из её пальцев, когда Кира продолжила:              — Я ревную, — и звучало даже виновато, смущённо. Кира теперь и сама напоминала ребёнка. И эти пряди, выбившиеся из хвоста, снова спадали на красивое лицо, Лиля даже глаз отвести не могла, — мне хуёво, когда ты с кем-то другим общаешься.              Это было нездорово. Кира не могла так ограничивать её круг общения, они были взрослыми людьми, они обе понимали ненормальную природу таких эгоистичных желаний. Но с другой стороны, Кире не было похуй. Кира волновалась, переживала, чувствовала. И эта гамма чувств была яркой.              — Вилка твоя, блядина ебаная, пиздит про меня, я же знаю, — процедила она зло, и Лилю будто бы окатили этой волной презрения, — но если хочешь, — Кире далось это особенно тяжело, судя по долгой паузе, — общайся. Переживу.              — Ладно, — согласилась Лиля, принимая её молчаливые извинения, — Спасибо, — добавила она благоразумно.              Кира ждала этого — её плечи расслабились, а голова опустилась устало, как только Лиля произнесла слова благодарности. Её настроение точно так же зависело от отношения Лили к ней, они были похожи, но в то же время совершенно разнились. Лиля бы не поступала так с кем-то, кто ей нравится, но Лиля и не была настолько сложной и сильной личностью, как Кира. Они чувствовали друг друга, вот, что было важно, и Лиля в сотый раз убедилась в этом.       Кира ей уступила, попыталась её понять.              — Приятного аппетита, — смущённо сказала вдруг она.              — Спасибо, — так же смущённо отозвалась Лиля, но отставила чашку на тумбу рядом, потеряв всякий аппетит. Ей нужно было сказать нечто важное, давно уже, но всё не хватало смелости. Сейчас, раз уж та была в подходящем настроении, Лиля решилась. Это совсем как в детстве, сначала задабриваешь маму, а уже потом о чём-то просишь. Разумно ведь. — Кира.              — Чего? — так же забавно стесняясь, посмотрела на неё та.              — Будь со мной мягче, — выдохнула наконец Лиля, подойдя к её кровати, встав напротив, — нежнее. — и руки сжала то ли в замок, то ли в молитве.              Кира не ответила, но и не проигнорировала, взглянув на неё странно, с каким-то налётом печали. Она повела плечами, разомнув шею, и опустила взгляд в пол, заводив тем в стороны в размышлениях. Или в попытках оставить тему. Ничего не обещала, чтобы не быть обязанной. Хитро.              — Пожалуйста, — просяще прошептала Лиля, практически умоляя. Сюр. Она умоляла кого-то о человеческом отношении к себе. Что бы сказала Катя? Что бы сделала Катя?              Катя бы помогла ей собрать вещи, влепила Лиле подзатыльник и залила бы Киру перцовым балончиком, если судить по их предыдущим взаимодействиям. И потом вразумила бы Лилю, доказав, что права.              Кира молча встала, сократив расстояние между ними, и этот волнительный момент смыл разумный образ Кати из мыслей напрочь. Затем, Кира наклонилась, сильная, высокая и статная, и поцеловала её, уводя ещё дальше от остатков благоразумия. Ладони вновь обхватили её голову, раздвоенный язык прикоснулся к её собственному, и Лиля осознанно сдалась, обняв ту за шею. Может быть, в другой раз они договорят. Было ли это важно, если Кира уже сделала шаг навстречу? Дело осталось за малым.