Заметки

Растопчет спиралей чувства. В тишине лесных троп оставит жалость. Гордость? Пустые слова. Извинения? Плацебо. Как могла считать, что малейший шанс спасти прогнившие мысли имеешь? Неминуем круговорот тотального разложения и иллюзии принятия. Взглянешь реальности в глаза — знакомый холод и спёртый воздух в лёгких. А вместо узорных бабочек на шрамах, трупы мотыльков под рёбрами. Тони в разочарованиях, упивайся секундами случайных близостей. Не надейся. Привычная непроглядная тьма по венам и сосудам. Привычный омут нескончаемых раздумий, приводящий лишь к очередному осознанию бессмысленности попыток прекратить умерщвление собственного мира. Привычная мерзкая надежда, теплится корнями в уголочке, ещё живая в уже мёртвом теле. … Украдкой глядя через плечо на мальчишку, она в который раз убеждается, что в её Диме до бессознательного отвержения идеально всё. Начиная с выглаженных воротников и глупой челки, заканчивая глазами — кажется, она может увидеть, как в них разворачивается безысходная борьба чистого, никем не тронутого небосвода и грозовых туч. Она почувствует, как электричество, такое нежное, пройдет сквозь все органы, разойдется неконтролируемым потоком и импульсом останется в кончиках пальцев, стоит только задержать взгляд на лишнюю секунду. То, как он смеётся, как бросает взгляды, смысл которых она трактует по-своему — горячо. Постыдно, неправильно, но как, черт возьми, горячо. Даже то, как он касается её руки. Мимолётное, недоступное для понимания мгновение, но оно — самая настоящая пошлость. После осмыслений и самосожжений. Безутешных ночей и отвержений. Он остаётся её маленьким, грязным секретом. Её «наверное» звучит натянуто. Но предательские глаза выдают всё до последней капли, да так, что добавки не попросят. Безусловно, она соглашается. В который раз, отбросив саму свою суть. Да и, в общем-то, саму себя. Не задумываясь, вырывает отчего-то до сей поры пропускающее удары сердце, и, как повелось, любезно предоставляет на блюдечке, с голубой, блять, каёмочкой. Коленки упорно отказываются поддаваться контролю, порядком заебавшая улыбка натягивается по собственной воле. Смех эхом отдаётся в черепной коробке, слова переплетаются с мыслями и проходят сквозь чувства, оставляя обрывки фраз. … Ей остаётся лишь тайком, окунувшись в сознание, осмыслять его отношение. Осмыслять, но не мыслить, не думать — «смотри, но не трогай». Лишь один случайный взгляд, лишь одна встреча глазами, всего-навсего доли секунды — она плавится, растекается, в полной готовности отдать свою жизнь за его улыбку. Его глаза — её слабость. Его улыбка — её слабость. Да он весь, блять, сплошная слабость. Осечётся тут же, отвернётся, возводя такие же холодные, как его, иллюзорные стены. Иллюзорные ли? Выдвигают гипотезу существования подконтрольной бестелесной материи, тут же подтверждая. Ощущаются лабиринтами, ограждая души от непрошенной близости. «Смотри, но не трогай». Цена возведения стен — участие в персональной игре. Словно дети, неспособные читать между строк обоюдные мотивы, они начинают очередную партию, исход которой предугадан. Ничья — для неё конец, для него лишь начало. Проиграть — поставить на кон всё, заранее принимая сокрушение. Она всем существом молит о проигрыше. Но партии конца не имееют, они связывают, окутывают сердца прочными нитями, не позволяя прекратить.