Рваными эпизодами

      Это утро ударило по Гейдриху, как по боксерской груше: бесстрастно и резко. Однажды такое уже было, такое же утро, много лет назад. Тогда ему казалось, что все в порядке, но нет - он до сих пор не смог оправиться.       Окна были задернуты прозрачными шторами, те изредка лениво подергивались. Мутным рыбьим взглядом Рейнхард смотрел через них «наружу», где все застилал осенний туман, влажный и тяжелый, и при мыслях об этом у Гейдриха сжало где-то в горле, и он покашлял. Лина этого не услышала, иначе прибежала бы: она всегда так старательно делала вид, что беспокоится о нем, прикрывая этим свое жесткое безразличие. А он делал вид, что верит, и это семейное счастье длилось долгие годы.       Гейдрих опустил руку, засунув ее под плотное одеяло, и трогал себя, не меняя взгляда, рутинно - его собственная плоть не волновала его, как, в прочем, и все остальное. Руку он поспешно убрал. Никакого интереса.       Половицы скрипели под тяжелыми шагами, призрачные крики детей замолкли - их не было уже неделю, жена забрала с собой все, что удерживало Рейнхарда на земле, делало его ощутимым для других, но Лина была чудовищем, она знала это и в самый важный момент отняла у него все. Реальность пузырем лопнула по центру головы, и Гейдрих остался один.       Он сделал себе кофе, не помня, как спустился вниз. Но он помнил вчерашний звонок. Связь была такой плохой, сладкий голос доносился с темного дна, а Гейдрих разбирал слова с явным запозданием, но он не забыл попросить о главном перед тем, как повесить трубку. Сон был болезненным, Рейнхарду казалось, что он тонет, прошлые разы научили его справляться с этим: он отвлекался на семью и на работу, но эта тварь все прогадала, она знала, как его разрушить.       Жидкость не отогнала этот жуткий ком в горле, но ядреный запах, смешавшийся с молоком, слегка отрезвил. Гейдрих вдавил кончик лежавшего рядом ножа в ладонь, дожидаясь, пока что-то почувствует. Разглядев красное пятнышко, он надул толстые губы и допил гущу со дна.       На зубах скрипело, Рейнхард помотал головой и нагнулся над раковиной, чтобы его не стошнило на пол. Рот наполнился вязкой слюной, но больше ничего не последовало, и измученного мужчину накрыла такая тоска по облегчению, что он согнулся пополам. В это время раздались удары в дверь.       Для Гейдриха это были именно удары, он даже боялся принимать душ, потому что шум воды раскалывал его голову и оставался гадким гулом с ним на долгие часы. Как он открыл дверь, как нашел ключ, он тоже не помнил.       — Неважно выглядите, — голос, по телефону казавшийся расстроенной скрипкой, сейчас звучал более дружелюбно и ласково.       — Я Вас поэтому и позвал.       Может, это был не самый правильный выбор, но другого у Гейдриха не было. Если бежать, то только к нему.       — Когда Вы в последний раз были на улице?       Рейнхард скосил взгляд на пустующее пространство перед входом - его обуви там не было.       — А похоже, что я туда выхожу, Йозеф? — он попытался усмехнуться, но издал сдавленный стон, грудную клетку пронзило резкой болью и Гейдрих поспешил размять плечи - полегчало.       — Похоже, что Вам лучше вообще замолчать и делать все, чтобы поскорее поправиться, — доктор стянул с нежных кистей перчатки и приложил два пальца к пульсирующей вене на шее Гейдриха, замирая и высчитывая, — Вы ели?       — Я пил. Кофе.       — Плохо.       Рейнхард улыбнулся, притянув подбородок к груди. Менгеле всегда был таким резким, когда встречался с человеческой глупостью, но, кажется, сейчас он переживал. Они не виделись около двух месяцев и встречаться в таком состоянии было, мягко говоря, в новинку.       — Меня таким видела только жена.       — Я разным Вас видел, не прибедняйтесь, — Йозеф отвечал отрывисто, поспешно снимая с себя пальто и шарф, роясь в своем бездонном портфеле, доставая градусники и прочую ерунду.       — Так ты у меня ничего не найдешь, — прошептал Гейдрих, кивая в сторону приборов. Каждое слово давалось ему с трудом.       — Я знаю! — внезапно, с остервенением Менгеле отбросил в сторону какой-то сверток, выпрямляясь и смотря своему другу прямо в глаза. Гейдрих понимал, что проще, когда цифры не те, когда знаешь, что ты лечишь, а когда такое - сложно. И Йозефу было сложно, он всю жизнь резал плоть, как мясник, он разбирался, что нужно дать, когда болят органы, зачем тогда Гейдрих позвал его в такой момент? Йозеф злился, потому что надо было менять все свои шаблоны, чтобы помочь.       — Она уехала, — Гейдрих разорвал звенящее напряжение и уселся на диван в прихожей, — она забрала детей и уехала. Она видела меня.       Менгеле стоял, не двигаясь, его ноги гудели от напряжения, он нервно теребил ткань своего пиджака. Сгорбленная фигура Рейнхарда вызывала жалость, но при этом какое-то тепло, ведь Йозеф здесь, Гейдрих не позвал кого-то другого, он доверился ему, а ведь скажи что-то особенное и несчастный вздернется на ближайшей сосне.       — Ты попрятал ножи?       Гейдрих с секунду молчал.       — Нет.       Йозеф презрительно цокнул языком и сел рядом с Гейдрихом, касаясь своими бедрами его. Он знал, что там, под дорогой домашней одеждой скрыта живая плоть, горячая, мягкая, Йозеф это знал, он обладал ею и ему было хорошо от этих воспоминаний. Но Гейдрих как будто сдулся, стал серым и тучным, отчего доктор, не узнавая себя, поднял руку и погладил длинное лицо.       — Я же говорил: если такое происходит, убирай.       — Я не убью себя, Йозеф, — прикрыв глаза, Рейнхард нашел короткий покой в чужой теплой руке, — иначе я давно бы это сделал.       — И лишил бы меня такого удовольствия, ну уж нет!       Доктор глубоко засмеялся, тревожа хрупкое пространство. Гейдрих вообразил на секунду, что от каждого звука какие-то связи в мире рушатся и если слишком много болтать, то их жизни истончатся, и они исчезнут, как дым.       Менгеле еще пару секунд потратил на придирчивое рассмотрение землистого лица своего пациента, как-то неуверенно прокряхтел и встал, Гейдриху пришлось запрокинуть голову назад, чтобы посмотреть доктору в глаза:       — Есть идеи?       На этот вопрос Йозеф гадко улыбнулся, и Рейнхарду пришлось себя мысленно пожалеть, ведь он знал, что в этой цыганоподобной голове целый ворох омерзительных идей, которые тот не постесняется направить на кого угодно «во имя науки».       — Ледяные ванны еще никому не помешали! Они растормошат и запустят Вашу вегетативную систему заново, будете, как новенький.       При мысли о холодной воде, покрывающей и без того продрогшие плечи, у Гейдриха на секунду закружилась голова, но он покорно встал, как делал это всегда, и пошел за Йозефом в сторону своей ванной, одной из трех в этом огромном, опустевшем доме.

***

      — Вы ужасный человек, — заскрипел Рейнхард, с неохотой бросая одежду на небольшой пуф и ступая одной ногой в свою персональную пыточную. От холода кожа стала гусиной, и Гейдрих знал, что Йозеф пристально наблюдал за тем, как у него поджимаются яички, — на какие еще унижения Вы меня подтолкнете?       — Не притворяйтесь, будто не знали, кого Вы зовете, — покачал головой Йозеф, крутя краник и прибавляя напор воды, — у меня свои способы лечения, не подлежащие критике, да и Вы не в том состоянии, чтобы ставить условия.       Промолчав, Рейнхард согнул колени, касаясь ягодицами воды, с дрожью погружаясь всем телом. Тысяча тонких игл пронзило его тушу и потребовалось немало стойкости, чтобы не выскочить и не сбежать. Как же гадко.       — Ну как? — участливо спросил Менгеле, полностью одетый и довольный, как сытый кот.       Гейдрих обратил внимание внутрь себя. Его тело сковало дрожью, ступни и пальцы на руках сводило, а губы приобрели голубоватый оттенок, но тот туман, который не отпускал его долгие дни, казалось, потерял в своей плотности. Шмыгнув носом, Рейнхард поерзал и понял, что он не испарился, как представлял это, а стал твердым, как камень, тяжелым и важным.       — Не так плохо, как думалось.       — А я и говорил, Вам лишь бы посопротивляться, — Йозеф ухмыльнулся, с некоторой брезгливостью опускаясь коленями на ворсистый коврик, — но ничего, это мне в Вас и нравится.       Доктор засучил рукав до локтя, обнажив загорелую руку, и коснулся пальцами торчащей над поверхностью бледной коленки Рейнхарда. Плавно опускаясь, он погладил его крупное бедро изнутри, а затем все ниже и ниже, да, именно там. Гейдрих еще не настолько хорошо себя чувствовал, чтобы по достоинству оценить эти попытки его возбудить, но на легкую улыбку и блеск в глазах сил хватило.       — В тебе совсем нет совести, — хмыкнул Рейнхард, прямо под водой беря руку Йозефа в свою, — я неделю не ел, блевал и еле держал себя на ногах, а тебе лишь бы трахаться.       — Я бы попросил! — разразился ворчаньем Йозеф, все же не отстраняясь, — мне потребовалось бросить все свои дела, чтобы приехать и посмотреть на твое жабье лицо!       — И ты бросил. И приехал.       Гейдрих довольно улыбался, а Менгеле почувствовал, как краснеют его уши.       — Я надеялся заняться сразу аутопсией, но ты, к сожалению, оказался жив.       — И ты, к сожалению, решил меня вылечить. Не находишь противоречий? — продолжал эту бессмысленную риторику Гейдрих.       — Ты невыносим, — Йозеф зашипел и встал, — все эти годы, Господи, как я тебя терплю все эти годы. На кой черт ты мне сдался вообще!       — Все эти годы, Йозеф. Ты прав, — улыбнулся Гейдрих, не оборачиваясь на то, как Менгеле ушел из ванной. Кажется, ему и правда стало лучше.