Агнец Божий

Мехмед отлично справлялся со своей задачей и грубо, но чётко отражал все удары своего спарринг партнёра. Интересно ли это было? Нет. Нужно ли это было? Нет. Он предпочитает руководствоваться стратегией, а не размахивать железякой в руке. Мехмед был отличным лидером с подтянутым телом, но не идеальным бойцом. Его же соперник коренаст, имеет рельефную мускулатуру и горящие глаза. Первый никогда тяготел к борьбе, тогда как второй был готов защищаться и атаковать в любой момент. В данный момент времени партнёры кружили в поединке, и каждый пробовал навязать сопернику свой стиль боя. За мужчинами восторженно наблюдали как молодые девушки, так и юноши. Где-то в толпе виднелась косматая рыжая макушка Аслана. Одно неверное движение и вместо воздуха, клинок соперника разрезает одежду на теле Мехмеда попутно раня его. После изнурительных тренировок для похода на Светиград Мехмед уставал сильнее, чем обычно: сейчас его руки отяжелели, так что едва хватало сил удерживать их на весу, ноги едва волочились и не держали своего хозяина, после удара мужчина жадно горячо хватал ртом воздух, но никак не мог отдышаться. В ушах зазвенело, а губы предательски поджались. Было не страшно, было стыдно. Сейчас на него смотрят его люди, его народ, а возможно его Лале. Ситуация, в которую попал Шехзаде волновала по сути только его. Восторгающая публика ещё не успела понять, что произошло, как и противник парня. Показав обманный повторный удар мечом, парень рывком разрывает дистанцию между ними, чуть ли не сбивая с ног Мехмеда. Находящийся в аффекте, Шехзаде не может вовремя среагировать, и падает на землю. Клинок партнёра упирается в горло. Тот горделиво поднимает голову поднимая руку вверх, всячески размахивая ею, мол смотрите, бой завершён. Мехмед не собирался принимать роль мальчика для битья, особенно сейчас, когда уже опозорился. Выждав подходящий момент, как настоящий хищник он пользуется моментом неожиданности и вскакивает на ноги. Он ловит за шею оппонента и клинок меча уже почти что рассекает ему горло. Испугавшись, парень роняет меч и поднимает испуганные голубые глаза в ответ на пронзающие карие. — Это всё. Можете расходится. — Мехмед небрежно машет рукой куда-то в сторону людям недовольно ведя бровями. Фактически он выиграл, но какой ценой? Если сейчас в спаррингах все так плохо, то что будет на войне? Он не может просто дать возможность тому рыжему мальчишке перегнать его по силе, никак нет! Не грязный пленник достоин места Султана, а настоящий чистокровный наследник. Раздумья Мехмеда прерывает нежный девичий голос девушек, которые уже облепили его со всех сторон, как банные листики. — Шехзаде Мехмед, вас сильно ранили! У вас же идёт кровь! — Самая мелкая из остальных наложниц, крутится вокруг мужчины. — Я смыслю в медицине, могу вам помочь, если вы конечно позволите. О Аллах. Никакого прока от них нет. Неужели они считают его таким слабаком, который не в состоянии помочь самому себе? Женский разум всегда отуманен собственными змеиными мотивами, в этом он уверен. На то они и женщины. Но есть одна, самая светлая, чистая и бескорыстная. Свет его сердце, нежнейший цветок среди поля сорняков — Лале. Та маленькими шажками, неловко направляется в сторону Мехмеда. В руках она держит склянку со спиртом и марлевую повязку, явно чем-то смазанную. У Шехзаде загораются глаза. Девушка явно хочет ему помочь, не исходя из своих противных желаний охмурить и наверстать (у неё таких никогда и не было). Всё же настроение стремительно меняется, когда в голове Мехмеда проносится мысль о том, что даже Лале считает его сопляком, таким же, каким он был раньше. — Шехзаде, я услышала, вас поранили при поединке. Могу ли я помочь вам? — Лале робко переминается с ноги на ногу, чувствуя на себе пожирающие взгляды девушек. Ревнивые языки пламени проходят по ней от головы до пят, изучая каждую детальку платья и каждый сантиметр кожи. Словно одним своим видом говоря, что ты им не ровня. Это дворец, тут других не заботит даже то, что ты племянница султана. Ты никто и звать тебя никак, раз рядом с тобой стоит наследник Султана Мурада. — Шехзаде Мехмед, я всё ещё могу вам помочь, вы же знаете, я хорошо умею.. — Тангюль не унимается, всё так и лезет, не стесняясь касается его руки, желая показать все свои медицинские навыки. А может и не медицинские? Мехмед, словно противное насекомое снимает её руку с себя и отряхивает. Смиряет холодным взглядом, в котором царит непроглядная тьма. Девушка нервно сглатывает и покорно опускает голову перед своим господином. — Тангюль-Хатун избавь меня от этого безнадёжного лепета. Думаю у Лале-Хатун будет побольше навыков в вашей "медицине". Здесь не нужно многое уметь, чтобы научиться промачивать марлю в воде. Ты девушка, у тебя должно быть это вложено с младенчества. — Мехмед дёргает бровями и его губы негодующе изгибаются. Он сам не понимает, почему сейчас так грубо обращается с ней. Возможно потому что рядом с ним стоит Лале? Лале. Точно — Лале-Хатун, пойдёмте в мои покои. Я буду рад принять вашу помощь. — С напрягом, но ещё не так сильно, чтобы Лале не подумала, как будто он с ней груб Мехмед уводит её за локоть подальше от грязных языков. Путь до покоев держится в тишине, словно все в этом мире разучились говорить и издавать какие-либо звуки. Молчание прерывалось лишь пением птиц, которые чувствовали приближение тёплой весны. От этого на душе становилось приятно и сладостно, скоро его любимый тюльпан расцветёт ещё краше. Как бы было приятно сорвать этот цветок и напрочь разломать его стебель, разрывая нежные лепестки. Дверь в комнату приоткрывается и Мехмед вежливо пропускает девушку вперёд. Лале, все ещё очарованная и наполненная непониманием немного мнётся у порога, но все же проходит. Шехзаде плюхается на кровать разводя ноги, опускает голову ероша волосы и тяжело вздыхает. — Вас что-то тревожит? — Девушка решается подать голос, пока достаёт все необходимое и разматывает бинт. Вопрос так и остаётся заданным в пустоту, ответа не раздаётся. Посчитав ненужным, Лале больше ничего и не спрашивает, разве что.. — Не могли бы пожалуйста кафтан и камзол? Мне нужны обработать вашу рану. Мехмед словно выходит из транса собственных раздумий, вспоминая, что с ним сидит, вернее стоит, его Лале и наверняка переживает за него! Он пытается как можно аккуратней снять свой кафтан, не потому что делает это словно всю жизнь учился соблазнять женщин, а потому что сейчас неизмеримо больно чувствовать трение оборванных концов ткани с открытой раной, которая не перестаёт кровоточить. Так Шехзаде остаётся в одних штанах. Лале то ли дело отводила глаза, пока сын Султана расстёгивал пуговицы. Всё таки нехорошо смотреть на то, как мужчина, даже не принадлежащий тебе раздевается. Девушка осторожно садится на край кровати переползая на перьевые подушки за спину Мехмеда. Она замачивает вату в спирте и предупреждает. — Сейчас будет немножечко больно. Лале как можно нежнее проводит по ране и собирает всю кровь на ватку, та мгновенно пропитывается жидкостью. Ей не неприятно и ей не брезгливо. Она наоборот рада, что может кому-то помочь. Даже если это Мехмед. Мужчина испытывает невероятное жжение, когда спирт соприкасается с мясом кожи. Он стискивает зубы пытаясь не выдавить из себя ни малейшего писка. Для будущего Султана это позор, так дергаться и переживать из-за какой-то царапины. Девушка нежно гладит своими бархатистыми ручками по спине успокаивая, чувствует, что Мехмеду больно. Проводит ещё раз по ране, в этот раз придерживая вату на одном месте подольше, от чего Шехзаде и пропускает воздух сквозь зубы издавая своего рода скрежет. Рана действительно глубокая, какое-то время на спине будет больно спать. Не по своему желанию, Лале пробегает своим глазами-блюдцами по другому количеству многочисленных шрамов на теле. Тут же отводит взгляд, считая, что вторгается в личное пространство. Мехмеду не было бы приятно, если бы его так нагло рассматривали без разрешения. У Аслана тоже есть шрамы, а у Влада ещё больше, чем у первого. Нравится, что Мехмед много тренируется, но не нравится чувство боли, которое гулким эхом разносится по всему телу, принося облегчение. Сейчас не нравится, как кровь растекается по коже, облизывая холодную кожу. Лале ненароком проводит пальцами по шрамам, заставляя Мехмеда вздрогнуть. Она не может посмотреть на его лицо, но уверена, что сейчас на нем тень сожаления и ..ненависти? Только ненависти к кому? К самому себе. К людям. Не оставляя себе выдуманного выбора, Лале необдуманно поступает и прижимается губами к выступающим развязным шрамам по всей спине Шехзаде. Не отпуская пунцовых губ, целует быстро и трепетно, почти что клюёт, настолько насколько хватает заполошно бьющегося сердца и воздуха в легких, насколько хватает отчаянной уверенности и секундной смелости. На удивление самому Мехмеду, он не чувствует той самой пошлости, которую привык ощущать представляя рядом с собой Лале. Она была девушкой, которую хотелось защищать, согревать и переубеждать столько, сколько это потребуется. Он не чувствовал счастье от того, что сейчас Лале целует его. Он чувствовал умиротворение, растворяющееся в каких-то отдаленных воспоминаниях. У Мехмеда к горлу подступает ком: глаза предательски горят, и он глотает горькие слёзы, не отстраняясь ни на секунду. Лале хрупкая, сотканная из шёлка и бесконечно близкая, такая доступная сейчас, что её можно коснуться, и он бы хотел касаться сам — так много, жадно и остервенело, что рассудок помутнялся не хуже, чем от бокала Нариндже. — Вам не нужно быть сильным, когда вы не можете представить себя таковым. — Говор Лале сменяется на зыбкий шёпот. — У каждого есть свои слабости, вы имеете на это право. Это не стыдно. Мехмеду безумно хочется сжаться в комок, замереть навсегда в таком положении и больше не двигаться, просто чувствуя дыхание девушки. Однако он переворачивается, ловит в небрежных объятьях. Лале жмётся к нему в ответ, дышит часто-часто и сейчас позволяет ему вообще всё, что угодно. Девичьи плечи сжимают тяжелые руки, такие, что несмотря на собственную слабость могут с легкостью сжать их до хруста костей, так, что весь скелет девушки пойдёт ходуном. Сейчас внутри настолько пусто, что хочется беспредельно разрыдаться вжимаясь в грудь Лале посильней. Когда он стал таким сентиментальным? Тогда, когда разрыдался в грудь Лале. Ошибаться и пытаться исправить — нормально. Только не нужно разрывать все раны, которые сам же и лечил.