***
Пропахшая алкоголем, табаком и потом электричка наконец-то остановилась на железнодорожной станции. Хотя назвать это станцией было бы слишком почтительно. Большая каменная платформа без каких-либо предметов комфорта, как лавочки или мусорка, узнаваемая только по небольшой табличке с названием остановки. «Добролюбово». Прямо за ней раскинулся густой лес, по которому тянулась тропинка вплоть до самого посёлка. Остроконечные сосны протыкали само небо, заставляя его плакать от боли. Дорожку постепенно размывало, создавая из неё поток грязи, воды и мусора, оставленного здесь местными пьяницами и торопливыми проезжими. Раз нет мусорки, то можно выбрасывать прямо себе под ноги. Иногда даже звери чистоплотнее многих людей. Вениамин вышел из вагона один с чёрным чемоданом, набитым до отвала рюкзаком и гитарой, мотающейся на плече. Слёзы неба никак не желали прекращаться. Взгляд упал на потёртую от времени табличку, проверяя пункт назначения. Всё верно. Он совсем вовремя проснулся от храпа очередного алкоголика, сидевшего на соседнем месте. Теперь можно было бы поблагодарить его. Нужно было позвонить матери, сообщить, что поездка удалась прекрасной, раз Вениамин не потерялся и не вышел на чужой станции. Гудки. Снова не берет трубку. Впрочем, ничего необычного.***
Через полчаса Вениамин всё-таки доковылял до родной калитки. Она была приоткрыта, будто все эти годы ждала только одного человека. Бабушка стояла на пороге дома с взволнованным выражением лица. Кажется, она постарела ещё на несколько лишних лет, хотя ещё совсем недавно приезжала в город, чтобы навестить дочь и поздравить её с днём рождения. Мягкие длинные волосы стали совсем седыми, практически белоснежными. Они были убраны в высокий пучок ярко-розовым крабиком. Морщинки рассыпались по всему лицу, но не отталкивали, а лишь наоборот напоминали о мудрости и опыте. Было заметно, что Елена Григорьевна очень готовилась к приезду внука. На пышной фигуре красовалось праздничное платье, которое доставалось из шкафа только по особым случаям, губы были подведены карандашом для выразительности, улыбка не спадала с них и, когда внук показался на горизонте, вспыхнула ещё больше. Вениамин не понимал всей этой подготовки и суматохи, но нежность и любовь от такого приёма так и сочилась из него. — Вениамин, дорогой! — воскликнула женщина и бросилась к внуку, заключая его в крепкие объятия. — Как дорога? Удобно ехал? Ой, устал, наверное, как… Да и голодный! Пойдём скорее в дом, у меня стол уже накрыт. Эмоциональности, заботы и трепетности у Елены Григорьевны было не занимать. Она всегда баловала внука, делала всё, лишь бы Вениамин ни в чём не нуждался, всегда был сыт, здоров и доволен. Это могло бы раздражать, но для Вениамина бабушка имела особое, самое высокое и дорогое место в сердце. Она вырастила, воспитала, подарила прекрасное детство, местами гиперопекала, но только из-за большой любви. Бабушка единственная старалась понимать Веню, не ругать, а находить пути решения, объяснять и направлять. — Ба, опять ты хлопочешь. Мы же уже говорили на этот счёт. Не нужно тебе так напрягаться. Я уже не маленький мальчик, сам могу тебе помогать, да и готовить умею, — ворчливо, но по-доброму отмахнулся Вениамин, проходя вместе с бабушкой в дом. В нос сразу ударил родной запах детства. Тут пахло домом. В это место всегда хотелось возвращаться. Всё было так аккуратно, чисто и опрятно, что казалось, будто Елена Григорьевна только и делала, что убиралась. На самом деле, у бабули была взаимная любовь с уборкой с самого детства Вениамина. — Да куда тебе помогать с дороги, сына? Ты же устал, замотался в душном вагоне. Посиди, отдохни, — запротестовала Елена Григорьевна, заставляя внука бросить вещи прямо в коридоре и пройти вместе на кухню. — Что ты кушать хочешь? Борщ, салат, жареная картошка? — Я не сильно голоден, — выдохнул Вениамин, но видя взгляд бабушки, тут же поправил себя: — Давай пока только чай попьём. Елена Григорьевна уже хотела возмутиться, но остановилась. Вениамин заметил опускающиеся плечи, задумчивый взгляд. Бабушку точно что-то волновало. Больше всего Вениамин боялся, что родители всё рассказали ей. Что бы не происходило с ним, бабушка не должна переживать и плакать. — Веня, родной, ты присядь, — попросила тихим голосом Елена Григорьевна, а Вениамин сразу же подчинился. — Поговорить я с тобой хотела. Вениамин тут же нахмурился, догадываясь о чём именно будет разговор. Всё-таки держать язык за зубами мама совершенно не умеет. — Что такое, Ба? Опять сосед на твой огород позарился? — тепло улыбнулся Веня, стараясь перевести диалог в шутку. — Если бы, родной мой, — упавшим голосом ответила Елена Григорьевна и подняла на внука полные волнения глаза. — Твоя матушка сказала мне, что ты болен. Она же поэтому тебя ко мне жить то прислала. Ещё и болезнь с названием таким… деп.. дип.. — Депрессия, — мрачно подсказал Вениамин, поднимаясь из-за стола и подходя к бабушке. Руки сразу легли на мягкие плечи, прижимая старушку ближе к себе и осторожно поглаживая по спине. Вениамин ощутил ужасную боль, вину и отчаяние. Из-за него самый родной человек теперь беспокоится, может быть даже плачет. Зачем мама сделала это? Знала же, что бабушка очень нервная, накручивает всё. А теперь ещё и считает внука чуть ли не смертельно больным. — Это не болезнь, Ба. Ничего такого. Это означает, что мне просто часто бывает грустно, — вымученно улыбнулся Вениамин, заглядывая в глаза бабушки, которая прислушивалась и ловила каждое слово. — Вот увидишь, я немного развеюсь, побуду на свежем воздухе, помогу тебе по хозяйству и всё как рукой снимет. Я точно уверен, что так и будет! Так что ты зря не беспокойся. Родители отправили меня сюда только для помощи тебе, а не потому что я болен. Конечно, это была самая настоящая ложь. Родители отправили его сюда, потому что холодная и безразличная мина раздражала с каждым днём всё больше. Они просили, ругались, кричали за ужином, чтобы Вениамин сделал лицо попроще и перестал себя так вести, но отказывались понимать, что выключить это по щелчку пальцев было невозможно. Отчаяние, боль, бесконечные страхи и сомнения пожирали душу, оставляя за собой кровоточащие раны. За последний год Вениамин сбросил десяток килограммов сразу после того, как аппетит почти совсем пропал. Ему было всё равно. Не только на вес, но и на всё, что творилось вокруг. Комната стала чехлом, в который можно было спрятаться от всего мира, почувствовать себя в комфорте и безопасности. Только там никто не требовал ломать себя. Вениамин справлялся с этим самостоятельно, днями мучая себя жестокими мыслями и желаниями, а потом ложась спать под утро, чтобы дать кошмарам разгуляться. — Точно? Ты уверен, что моя помощь не нужна? — беспокойный голос бабушки вырвал Вениамина из воспоминаний. — Конечно, не переживай, Ба. Давай лучше пить чай, — ласково ответил Вениамин и усадил Елену Григорьевну на стул, разливая мятный чай по чашкам красивого фарфорового сервиза.