КиТаХи

      Такемичи честно не понимает этот мир. Вот никак, ни в переносном, ни в буквальном или ещё каком-то смысле — он потерял понимание; обронил по дороге до дома или пока спасал остальных. Конечно его никто не просил спасать их, и вообще, какая моча ему в голову ударила… А, да, если бы он не сделал это, то всё было бы ещё хуже. Спасибо Наото.       Но блять — он не думал, что попадёт во вселенную (твою мать, куда я жмал?!) какого-то драного омегаверса. И ладно бы был тут бетой или захудалым дельтой (подавленным альфой, понимаете, да?), но чего он не ожидал, так это того, что он — омега. И всё бы на этом закончилось, но… Он же невезунчик и вселенная любит побаловать его всякой ебакой. И эта ебака заключается в том, что за него срутся двое альф. За него, омегу, срутся двое альф.       Да, судя по старому воспитанию старшего поколения, нужно выбрать одного альфу, нарожать детей и по привычной накатанной, что обязана делать заботливая девушка и хозяйственная жена перенесено на омег.       Впрочем, ему по барабану на старое поколение. В кодексе и законах не ограничивают в количестве жён и мужей (не больше трех-четырех, если больше — будут глядеть косо, но размножаться надо).       Такемичи может спокойно выбрать Наото — тот конечно мелкий, но смышлёный, и понимает его. Поэтому они сидят и спокойно пьют чай с печеньками, обсуждая японские кандзи и биологию.       Мичи уже пробовал вернуться в будущее или обратно в свой мир — не сработало. Он не тупой и ту рубашку с шортами не носит. Это всё гормоны подростковые, не орите. Пробовал, только вот Такемичи вспомнил, почему попадал в прошлое и будущее, а тут Хина жив… Кто бы сомневался, что нежная Хинаточка окажется своей мужской версией грозного альфы, да и ещё Кисаки прицепился к ней. К нему. Ками-сама, помоги.       Наото сочувствует Такемичи, ведь знает характер своего ани-чана. Наото поставит свечку за него в церкви, ну и за сохранность его невинности.

***

      Такемичи плевал на все законы физики и строения биологии, — если человек может выжить с огнестрелом в голову, то почему он не может ходить нормально в эту сраную течку? Ну, его и накрыло и скрючило, как глисту, как бы говоря, что не стоит игнорировать законы физического и генетического тела.       Забился в угол кровати, сжал одеяло между ног и скулил, потому что ему очень хочется ебаться. Потрахаться. Нет, вот так: его тело хочет получить самца и воспроизвести на этот белый свет щенков! Если культурно выражаться. А если некультурно, он материт всё что можно. И те слова: «Не рожал — не мужик» приобрели более глубокий смысл.       Такемичи рад конечно, что его закинуло в мир, где тоже есть девушки, а то жить в мире парней, разделенных на три пола с подкастами… Ну, не очень прельщает. Ещё немного и он точно привыкнет к этим ощущениям боли. Да и вообще, он немного мазохист в душе. Поэтому через спазмы в животе и скрипящую поясницу он кое-как вытащил свои вещи и, накидав на кровать, лёг в ту кучу, почти свернувшись в крендель. Так живот не сильно болит и, прости Ками, потереться можно. Теперь он понимает кошек в течку. Жуть полная.       И оставаться бы ему в чистых девах ещё несколько лет, и снова его любимая затычка: «но» — к нему в дом как всегда вломились двое придурков, а назвать их как-то иначе он не может, и просто разнесли свою вонь на весь дом, а, извиняюсь, феромоны, от чего его падкий на запах альфы, организм решил выебнуться и свёл спазмом уже всего его. Он даже открыть рот не может, чтобы заорать на этих баклуш.       Конечно они припёрлись к нему в комнату, раздражая его чувствительные носовые рецепторы. Такемичи матерных слов и глаголов хватает, чтобы несколько дней не повторяться, уж сколько он наслушался мата в своей жизни. Но тут он понял, что ему и его заднице не спастись.

***

      Ханагаки от души расцарапывает мощную спину Хины, подвывая на высокой ноте. Всё-таки принять в себя сразу два члена, да ещё и с узлом, хоть и с хорошей растяжкой в две руки, довольно сложно. А омега только ещё больше феромонов выделяет, как бы его тут не расплющили в порыве страсти.       Такемичи может только хрипеть и пищать, голос он уже сорвал разе на четвёртом, когда эти дебилы решили поставить на него метки в самый прекрасный момент оргазма омеги. Голубоглазый думал, что коньки отбросит от смешанного ощущения боли и эйфории. И всё-таки они очень наглые морды и ироды!       Тетта держит его бёдра и целует шею, Хина в умеренном темпе дрочит омеге, что уже просто мычит и плачет. Настолько ему хорошо.       Альфы замирают одновременно, амёба Мичи пытается узнать, что же задумали альфы, понимая, что это ничем хорошим для его бедной задницы не кончится. Кисаки урчит в ухо, теребя сосок омеги, вызывая вялое мычание. Издеваются над ним даже в постели, ну что за жизнь у него такая.       Вдруг до расплавленного мозга доходит, что они не вышли из него, и почему ему так странно горячо внутри. Эти придурки сцепились вместе с ним. Он их придушит. Возьмёт подушку как-нибудь ночью, подойдёт к кровати и его просто затрахают до смерти.       Откинув голову на плечо Тетты, брюнет просто смиряется с действительностью. Он больше не девственник. У него двое альф, с яркими замашками на «своё», что не любят делиться; он омега; а ещё он хочет есть и спать.

***

— Такемичи! Просыпайся! — брюнет подскакивает от ора, растерянно оглядываясь по сторонам. — А? — многозначительно выдаёт голубоглазый, смотря на друга. — Ты придурок, Такемичи, — выдаёт Аккун. Ханагаки выбегает за другом из класса.       Ханагаки трясёт головой, думая, что сны ему снятся очень странные. Парень Хината и Тетта, втрахивающие его в кровать. А по коридору навстречу идут Тетта и парень Хина. Загривок начинает очень сильно чесаться. Грёбаные вещие сны.