Dance with me one more time, boy. And tell me that I'll make it through, yuh. Just tell me I'll be alright, boy. Tell me what's the point in living?
В коридоре дурно пахло. Мочой, сыростью, чем-то жженым. Пол был жутко грязный, так что в условной тишине, с которой он остался наедине, от каждого его шага раздавался шум. Ричард шоркал по старой замасленной ковровой дорожке и под ногами что-то непрестанно хрустело или ломалось. Кое-где на стенах были въевшиеся пятна темно-бордового цвета. Ему не хотелось даже начинать размышлять, что это было. Он слышал за некоторыми дверьми приглушенную музыку, когда проходил мимо. Из прочих доносились непонятные всхлипы, удары, стоны и скрипы кроватей. Ричарду становилось противно даже от мысли до чего-нибудь дотронуться здесь. Но он храбро двигался вперёд, запрятав руки в карманы куртки, как если бы зараза могла прицепиться просто из воздуха. Одинокая лампочка, что держалась изо всех сил будто ради него, подбадривающе подмигивала. И наконец он встал у заветной двери. От числа одиннадцать осталась только одна из цифр и пятно от клея в форме единицы. Дверь была старой и выцветшей, но самой приличной из всех, честно признаться. И даже будь она такой же ободранной со следами неизвестных субстанций на ней, это не облегчило бы ему задачу. Ричард замер напротив неё и уставился в одну точку, туда, где отслоилась щепка. Лампочка нервировала своим непостоянством. То было слишком светло, то ни черта не видно. Именно, когда он собирался достать ключ, стало снова тускло, так что и замочной скважины не разглядеть. Он вынужден был опять отложить. Конечно, виной всему чертова лампочка. Когда невольно начал поглядывать в сторону выхода с этажа и прикидывать оправдания тому, если он сейчас просто уйдет — никому ведь не должен — стало ясно, что времени больше нет. Нужно было срочно действовать, пока ноги в страхе не унесли его. И с мыслями, что всё-таки не просто так он проделал весь этот путь, Ричард подрагивающими руками вставил ключ и провернул столько раз, сколько требовалось. Дверь с облегченным щелчком открылась и, не способная держаться в рассохшейся дверной коробке, сама приоткрылась вовнутрь. Всего лишь на несколько миллиметров: ничего невозможно было разглядеть, кроме полоски старого комода. Но сердце Ричарда стало колотиться гулко и медленно, отдавалось на затылке. В животе скрутился узел. И снова усилием воли, резко, как вставил ключ, Хендрикс толкнул ногой дверь. Назад дороги не было. Перед ним предстала маленькая замусоренная комнатка. Ради неё он проделал весь этот путь. Первым, что заметил Ричард после комода, был голый матрас на полу, что, вероятно, служил спальным местом. Вокруг него несколько шприцов, много крошек, упаковки из-под снеков. Одним словом, полный срач. И так по всей комнате. На кухне, в туалете. Тараканы и кое-где по углам даже паутины внушительных размеров. Невозможно было предположить, что ещё несколько дней назад здесь кто-то обитал. Но Ричарду нужно было принять по крайней мере, что никто здесь больше не появится и подавить свой странный порыв вдруг прибраться. Ричард все это время, пока рассматривал маленькую студию, стоял у самой двери, не решаясь сделать шага. Словно имел перед кем-то отчётность, он с облегчением думал, что дальше идти и не надо. Скажет, что был внутри — и не соврет. А насколько далеко он зашёл никто не проверит. Да только это не навязанная ему кем-то миссия или практическое задание. Более того, все, особенно Джаред, отговаривали его от поездки сюда. И вот он, упрямо всех ослушавшись, стоял тут и не понимал, что ожидал от этой поездки. Затем взгляд его зацепился за торчащую из тумбы комода материю. Недолго думая и не придавая уже значению этому действу, он-таки прошел наконец дальше порога. И не побрезговал взять в руки компрессионные перчатки для профилактики и помощи при туннельном синдроме. Он пытался до самого конца... Но Ричард и без перчаток это знал. Ему хотелось верить в то, что Эрлих сдался только когда не осталось ни единого выхода; ни единой крохи воздуха, на которой можно было продержаться, пока очередная гениальная и сумасшедшая идея не посетит его золотую голову. Раз уж так, пришлось идти дальше. Возле комода как раз лежал матрас, Ричард присел, чтобы внимательнее разглядеть... что? Какие снеки уныло поедал Эрлих, лёжа в тишине одинокой комнаты? Предположить, о чем он мог думать в этот момент в зависимости от вкуса сухариков, которые выбрал в тот или иной вечер? Его самое большое сожаление навсегда останется с ним. Он не ведал даже, через что проходит Эрлих в общем, куда тут выяснить помыслы и волнения его души в определенные вечера. Ричард и будучи рядом с Эрлихом не всегда понимал, что там творится в его голове. И сейчас больше всего на свете мечтал снова услышать, как он треплется. Под кайфом или нет — все одинаково. Но это было невозможно. Затянуть рану Хендрикса никакие цветастые упаковки не помогут. Ричард поднялся и прошёлся пальцем по все тому же комоду, затем уставился на подушечку пальца и пыль на ней. Сжал губы добела, думая о том, сколько в таком бардаке прожил Эрлих. Дышал этой грязью в своей комнате и вдыхал вонь, выходя в коридор. Но имелся один плюс: тут был балкон. Ричард скорее поспешил на свежий воздух. Отодвинув шторку, прикрывавшую вход, Ричард неуверенно ступил на бетонный пол. Касаться поржавевших кое-где ограждений не рискнул, так что просто остался стоять, расправив плечи. Дышалось чуть легче, чем внутри, тревога улетучивалась. До тех пор, пока откуда-то в нос не ударило чье-то острое приторное варево. Ричарда тут же затошнило, он влетел внутрь и на всякий случай метнулся в ванную. Крохотный санузел за дверью напротив комода, с плесенью между плитками и заляпанным зеркалом над раковиной. В мусорке медицинские перчатки. Они лежали сверху, будучи брошенными последними, и заглядывать под них Ричарда не стал, хотя ему было любопытно, что ещё было внутри. Что было в руках Эрлиха в последние дни, что он делал, о чем думал. Ричард бы отдал все за эту информацию. Ричард бы отдал всё за то, чтобы Эрлих сейчас бойко и шумно ввалился в дверь этого гадюшника и с задором первооткрывателя рассказал о самых обыденных вещах в его жизни. А Ричард бы слушал, заворожённый его кривой ухмылочкой и вечно подскакивающими по любому поводу бровями. Когда он зол, восторжен, когда в недоумении и когда заигрывает. Его брови... Дурацкая бородка. Кудрявые волосы. Глаза Ричарда метнулись к полочке на стенке душевой кабины. Секрет эрлиховской роскошной шевелюры так и останется неизвестен: там не было никаких средств, кроме куска размокшего мыла. Ричарду очень хотелось верить в то, что шампунь закончился аккурат несколько дней назад и сейчас лежал в мусорке, а не в то, что Эрлих в какой-то момент перестал мыть голову. Непонятно зачем мужчина спустил воду в унитазе. И тогда понял, что все это время раздражающий звук стекающей тонкой струйкой воды из сливного бочка нервировал до предела. После слива все снова продолжилось. Повернувшись лицом к выходу, мужчина снова задержал взгляд на матрасе. Перед глазами встала картина, как Эрлих сутками лежал здесь и слушал этот ублюдский звук. Он вдавил ногти в кожу ладони, опять сжимая и губы добела. Что ж, очевидно, посуду мыть Эрлих перестал давно. Раковина была забита до предела. Часть посуды стояла и на плите, и на столешнице гарнитура. Обеденный столик при этом был в полном порядке, чистый, с ноутбуком посреди него. Ричард запретил себе пока что касаться гаджета. Он едва справлялся после перчаток, что первыми встретили его, и пока не готов был трогать то, что достоверно могло рассказать ему о последних днях Эрлиха. Поисковые запросы, заметки, корзина. Все, что так сильно требовалось Ричарду, он презирал. Эта бездушная машина была ему лучшим другом и советчиком все это время, когда как Рич не знал совершенно ничего. И уже больше не имел возможности узнать. Не долго думая о целях и смыслах, Хендрикс снял сумку с плеча, повесил куртку на спинку стула, закатал рукава рубашки и, вернувшись к комоду, выудил из него одноразовые перчатки. Коротко задержал взгляд на новых упаковках шприцов, лежащих рядом. Ричард начал мыть посуду, выставляя её горкой справа от себя, понимая, что ни одна поверхность или полотенце тут не были стерильны, так что было глупо расставлять чистую посуду как-то иначе. Процедура эта длилась недолго. До первой попавшейся ему чайной ложки. Ричард содрогнулся всем телом и склонился над раковиной, уперевшись на локти. Из крана с мощным потоком вытекала вода, забрызгивая все вокруг, заглушая всхлипы Ричарда. Ему вдруг краем глаза привиделся мелькнувший сбоку силуэт. Он тут же поднялся и все ещё дрожащими губами улыбнулся образу Эрлиха, который стоял в углу, прижавшись бедрами к гарнитуру, и уплетал свой любимый йогурт, демонстрируя Хендриксу все плюсы маленьких ложек так, словно презентацию на ТехКранче комментировал или перед инвесторами выступал. Наконец отвлекшись от йогурта, Бахман поднял взгляд на Ричарда. Почему-то даже умолкнув ради такого действа, он с нежностью заглянул в глаза Ричи и лучезарно улыбнулся, на мгновение приподняв уголки бровей. Затем рыжий подмигнул ему и в ту же минуту растворился. То был его любимый Эрлих. Его милый и дурацкий Эрлих. Но он ему нравился любой. Укуренный, взбешенный, взбешенный, когда укурен. И укуренный, когда воодушевленный. Воодушевленный настолько, что хватало на них обоих. Эрлих всегда был недостающей частью Ричарда, его идеальным образом себя. Ему хватало злости за них обоих, хватало смелости её выражать. Ему хватало храбрости и открытости всему новому. Бахман привлекал на себя внимание — не всегда в хорошем ключе, но всегда с положительным результатом. Пока у Ричарда это выходило с попеременным успехом. Эрлих не унывал и держался из последних сил за них двоих. И в итоге не вынес тяжести даже своего собственного горя. Снова взгляд скользнул к чертовому матрасу в пятнах и крошках. Смятой простыне в углу за ним. Здесь Эрлих лежал все те дни, когда было совсем невмоготу. Здесь ловил приходы, тупо пялясь в потолок. В одной из своих любимых рубашек, наверное жутко пахнущей и заляпанной чем-нибудь. Здесь его нашли. Вдруг Ричард понял, что нигде не наблюдал бонга за все это время. Одни только шприцы да перчатки. Эрлих мог многое поменять в жизни, но не предать своего самого верного друга. Метаясь взглядом по комнате, Хендрикс пытался углядеть какое-то труднодоступное место, которое пропустил. Но толку? Комнатка — четыре угла и матрас. На подоконнике окна, выходящего на балкон — засохший цветок. Ричард с ужасом представил, до чего Эрлиху нечем было заняться, что он завел цветок. А когда-то Эрлих заботился только о нём. Бахман, наверное, в кумаре часами пялился на растение, удивляясь причудливым формам и инопланетным принтам на листьях, что рисовал его возбуждённый мозг. Раньше он так же вглядывался в Ричарда. И даже на трезвую голову постоянно находил что-то новое, что-то прекрасное. Когда как Ричард, по сути, не отличался от этого жалкого, зачахшего стебля в мозаичном горшке. А Эрлих всё разглядывал, разглядывал... завороженно. Прищуривался, когда самому становилось странно, чтобы скрыть чувства за надменностью. Отпускал ироничные комментарии в его адрес. Иногда любя опускал или затыкал рот. Был невыносимо обидчивым и невыносим, когда обижен. Особенно, когда дело касалось Ричарда. Такой он был, Эрлих. Заботливый и капризный. Узкий шкаф в самом углу за матрасом не выглядел пригодным для использования, так что Ричард не сразу решился заглянуть в него. Внутри все было покрыто плесенью, на плечиках одиноко висела рубашка. Вероятно стираная и не ношеная, но пахла затхлостью, впитав все окружающие запахи, которыми полнилось это омерзительное в своем отношении к санитарным нормам общежитие. Подавленное состояние Эрлиха все это усугубило, так что его логово было просто непригодным к проживанию для уважающего себя человека. Но Эрлих самоуважение давно потерял. Тут невозможно было даже существовать. Но он существовал. И вместе с этим местом они взаимно уничтожали друг друга. Несложно было ощутить, как эта комната высасывала силы. И стоило чуть подзапустить и ты уже не сможешь заставить себя подняться и хоть что-то исправить. И чем больше ты находишься в этой обстановке, тем меньше ты веришь, что вообще возможно что-то исправить. Замкнутый круг. Ничего стоящего не надеясь обнаружить, Ричард легонько дёрнул средний ящик комода. На удивление там обнаружилась небольшая дорожная сумка, утрамбованная так плотно, чтобы поместиться, что Ричард тащил её наружу двумя руками, упираясь ногами в пол. С радостным изумлением мужчина обнаружил там бонг. И ещё несколько действительно чистых рубашек. Эрлих всё-таки собираться покончить со всем этим, он приготовил самое необходимое для того, чтобы бежать. Выбраться из этого ада, в который сам себя затащил. Он не собирался сдаваться. Просто не хватило... немного времени. Одного звонка. Парочки солнечных дней, что придали бы ему сил. Подумать только: ещё несколько дней — и Бахман бы заявился к нему с довольной физиономией и прежним блеском в глазах. Бросил бы эту мерзкую халупу, захватив дорожную сумку с самым важным, даже не закрыл бы дверь. Воодушевленный тем, что возвращается домой, прощающий себя за все прежнее, не загадывающий наперед. Просто бы мчался как угорелый обратно к Ричарду. Подумать только… Эта мысль разбила Ричарда окончательно. Он припал коленями к полу и зарыдал в одну из футболок Эрлиха. Она была такой заношенной, выцветшей, знакомой. Она пахла Эрлихом, таким, каким он помнил его. Эрлих не успел. Больше ничего не хотелось обнаружить в этой его сумке. В сумке, которая принадлежала старому Эрлиху, и новому, которому не случилось покинуть этот гадюшник. Ричард однако все равно полез внутрь своеобразного тайника, где Эрлих прятал от своей зависимости и депрессии крупицы своей надежды, как прячут любовницу от жены. И когда коснулся слишком знакомой на ощупь ткани, тут же отдернул руку, не желая даже взглянуть. Нет, он не хотел этого знать. Кроме того, ему ещё предстояло взаимодействовать с самым говорливым обитателем этой лачуги. Хендрикс вновь с презрением оглядел ноутбук, когда подошёл к столу. И вновь, использовав правило пяти секунд, сиюминутно уселся за гаджет, чтобы не растягивать это. Пароль оказался простым — подависьмоимияйцами. Эрлих очень любил любимый аргумент Гилфойла в любом споре, но никогда не использовал его. Ведь у самого фразочек и шуток хватало так, что рот не закрывался. Рабочий стол, диски и корзина оказались пустыми. Но Хендрикс был готов к этому. Он выудил из сумки флешку с программой восстановления корзины, подумав, что все найденное предназначается ему. Ведь Эрлих знал, что только он будет способен восстановить данные, остальные просто не будут иметь даже достаточной мотивации, чтобы что-то попытаться сделать. И конечно не поймут то, что найдут. Но даже после восстановления ста процентов данных диски не ломились от информации. Несколько скачанных порно-видео, программы для видеоконференций, история браузера, в которую Ричард пока решил не лезть. И несколько хаотично разбросанных по рабочему столу документов. Все — недопечатанные письма. И все ему. «Ричард Хендрикс,» начинался и кончался один из документов. «Ричи…» начиналось второе письмо. «Твой партнёр, Эрлих Бахман» почему-то гласила концовка ещё одного, не имея начала и какого-либо содержания вообще. Все они были бесполезны. Как та дорожная сумка, что так и не пригодилась. Тут было пусто: тут не было Эрлиха. Ни его мыслей, ни описаний произошедшего, ни даже его маленьких стендапов, которыми он поначалу радовал Ричи пока не перестал писать и не пропал. Эрлих даже в письмах изъяснялся так, будто вся его жизнь была цирком, а он — его директор. Ричард тихонько посмеивался, перечитывая какое-нибудь по утрам, чтобы настроиться на день, и бережно откладывал под зеркало. В какой-то момент письма стали приходить реже, а затем и вовсе исчезли. Ричард не успел заметить. И теперь уже было слишком поздно. Ричард не успел. В самой корзине был обнаружен файл, последняя надежда Ричи. Он долго и медленно выдыхал, ожидая пока тот загрузится. И невозможно было понять по лицу Хендрикса рад ли он находке, оно стало каменным. Тут было действительно написано больше одной строчки. Больше одной недописанной спасительной строчки, которая не позволяла ему наверняка узнать, что за мысли роились в голове Эрлиха в последние дни. Как бы он ни хотел знать это, ему бы было намного легче без этого знания тоже. И если он все же прочтет своеобразное прощальное письмо, то это будет означать, что Эрлих окончательно ушел. И сверх этих строк Ричард больше никогда ничего не получит. Нет. Ему нужно было знать. Необходимо, чтобы и самому найти в себе силы покинуть эту комнату однажды. Просыпаясь здесь в кошмарах, будучи уже у себя дома, он будет всю жизнь гадать, что содержало в себе это письмо. Все эрлиховские сожаления, прощальные пожелания, последние шутки. Прикрыв глаза на несколько секунд, чтобы набраться смелости, Рич стиснул зубы. Коснулся крышки ноутбука одной рукой, чтобы закрыть её, когда станет совсем невыносимо. На всякий случай. Но обещал себе выдержать это до конца. И напоследок взглянул на грёбаный матрас, на смятую простыню в углу поодаль, на упаковки от снеков и крошки. «Ты сумасшедший, Ричард Хендрикс. Мой прекрасный засранец. Я так горжусь тобой, всегда гордился» Два полуторных пропуска. «Я собирался подстричься налысо, если бы у тебя ничего не получилось. Да гоню, конечно, это же невозможно. Не со мной в твоей команде, партнёр. Ты гений определенно (где-то тут Джаред аккомпанементом к моим словам пускает слюни). Но говорить ты можешь толково только, когда бесишься. Мне нравилось тебя злить — ты должен знать. Но не всегда, чтобы услышать, как ты смачно материшь все, на чем земля стоит. Иногда, чтобы ты застенчиво опустил глаза и.» Это предложение осталось недописанным. Следующий абзац продолжал мысль. «Ты всегда так напряжен. Мне казалось, что, когда ты опускаешь глаза, на твоём лице возникает выражение облегчения. Все мышцы расслабляются что ли... Как будто тебе даже солнце в тягость. Ричи, нельзя же так. Иногда надо расслабляться. Если не хочешь травку, попроси что ли у Джареда колеса, на которых он сидит. Ему явно седовласая похотливая старушка, имеющая на него виды, выписала что-то максимально безвредное, наслушавшись его рассказов про проблемы с почками. Заметил, как много я болтаю про Джареда? Сейчас ещё решишь, что это любовное признание для него ;) Но не для него» Через много пустого места, которое Ричард пробежал глазами, неистово желая узнать, для кого же это признание и в чем, он наткнулся на абзац уже с совсем иной мыслью. «Когда я умру» Ричард отвёл глаза, раздражённо сжав зубы. И также резко вернулся к тексту, чтобы узнать, что Эрлих до последнего высмеивал даже смерть. «…возьми мой бонг. Завещаю.» Он так и видел расхаживающего по комнате Эрлиха с косяком или бонгом в руке, размахивающего в воздухе руками. Садящегося за ноут, потом встающего вновь. Хождение туда-сюда расслабляло и позволяло нужным мыслям скорее возникнуть, подумалось ему. Но ему было известно, что Эрлих никогда не активничал во время угара, а молча и сидя наслаждался. Но многие его привычки могли измениться. Хендриксу ведь ничего, абсолютно ничего больше не было известно про него! Ричард проводил Эрлиха взглядом на балкон, где тот растворился в плотном тумане. Мужчина решил пропустить этот абзац про смерть, чувствуя, что может не выдержать. И не дойти до конца. Он сохранит это письмо и прочтет его полностью когда-нибудь позже, когда найдет в себе силы. Но в следующем отрывке все было слишком внезапно. Относительно последовательности письма, но не их отношений. Ричард не стал лукавить самому себе и просто принял написанное. «Мы создали б в какой-то мере семью. Ты да я, Ричи. Возняк и Джобс. Любитель попиздеть и мальчик-гений. Чем не идея, достойная реализации? Не знаю, оценишь ли ты её, когда прочтешь. Ты читаешь это, Ричи?» Все существо Ричарда вздрогнуло. Сердце вновь стало биться гулко и медленно, будто на исходе. Ричард ощущал, что вот-вот перестанет дышать. Не задыхаясь, в агонии и припадках, а просто... сделает выдох и больше не найдет силы вдохнуть. Не найдет желания. И права. Стало так жутко наедине с собой, особенно, когда прямо с экрана к тебе обращались. Все показалось сразу таким нереальным, мир поплыл. В груди, как пташка в предсмертных конвульсиях, забилась надежда, что это все сон. Такой реальный, страшный, после которого просыпаешься и плачешь в подушку, благодаря вселенную, что это не случилось взаправду. Мужчина огляделся. Образ Эрлиха стоял позади, опираясь на кухонную тумбу руками позади себя. Глаза слегка прищурены, улыбка мягкая, понимающая. Прощающая. Он счастливый, что Ричард все же прочёл то, что ему предназначалось. «Все, что я когда-либо хотел, нашлось в тебе. Все, что я когда-либо хотел — быть нужным. Тебе, наверное, в первую очередь. Я бы хотел, чтобы ты хотел большего и не нуждался во мне так сильно. Но ты можешь никогда не прочитать этого, так что к черту... Я скучал по тебе даже, когда мы были в одном доме. А уж здесь, Ричи...» После нескольких пробелов были одна за другой с новой строки напечатаны строчки с ошибками. «Когда меня кроет, я вижу Ричаода» «тьбя…» « ат ы бы принял предложение, ричи? Не деловое. Тогда с сыном Расса мне порравилось играть в отцов с тобой» Сердце Ричарда уже работало отдельно от него. Он его не чувствовал особо. Моментами пульсировал затылок. Но в основном болели отметины на ладонях от ногтей. Кулаки Ричи сжимал все это время. «Мне так одиноко. СоЖалею ;)» Подписался как Эрлих. Кусая губы и часто моргая, Ричард сдержал желание разбить ноутбук об стену. После подавленной ярости внутри осталось тлеть что-то слабенькое, но ему уже некогда было разбираться. В остальном было пусто. В голове, перед глазами. В грудине тихо. Хендрикс подскочил непонятно зачем, но остался стоять на месте. Затем снова сел, опустив голову и впиваясь руками в колени, не понимая, куда деть себя, чтобы внутри все это остановилось. Встал снова. Он дошел до комода и нащупал в сумке Эрлиха то, на что не хотел смотреть в первый раз. Да, ощущения его не подвели, он эту ткань узнал легко наощупь. Ричард укутался в кимоно и улёгся на вонючий матрас. Он собирался лежать тут до тех пор, пока не найдет в себе силы подняться. Ему легко было рассуждать, потому что если вдруг подняться он так и не сможет, через какое-то время его найдут друзья. Придут сюда и вытащат на свежий воздух, в праведном гневе нещадно матеря. Эрлих лежал здесь совершенно один во всем мире, слушая заунывное журчание унитаза, прокручивая в голове все, что оставил позади. Растрачивая себя для всех, он в итоге остался без капли энергии, чтобы подняться самому. И никто не пришел ему на помощь. Никто не услышал его молчаливых просьб. И Ричард не смог достаточно постараться, чтобы вовремя найти его. До того, как он порешил, что выхода больше нет. И не вколол себе достаточную дозу для того, чтобы позабыть об этом факте, и слишком чрезмерную для того, чтобы на следующее утро иметь возможность увидеть выход.It's alright. I'll make sure to make it by, for one night, yeah. But then let me die.
.