Мирослава?

Знать, что доставляешь ему удовольствие – будоражаще. Я блядский извращенец, возбужденный и мокрый. Делаю минет своему однокласснику, наслаждаясь этим. Вбираю член в свой рот, игнорируя рвотный рефлекс. А Акумов, кажется, жаждет добраться до глотки, выебать меня прежде, чем это сделаю я – не со ртом, а с тем, что чуток ниже.     Вдалбливается в мой рот, что-то бормочет и, думаю, пялится на меня, не отрывая взгляд. Думаю, выгляжу пиздато. Удивительно, что он еще не кончил. Может, удерживает момент. Дрожит, захлебываясь в собственном голосе. Уже не сдерживается, стонет во всю глотку. И поебать на соседей за стенкой. Я хочу внимать этот сучий скулеж, эти слащавые стоны. Делая еще пару резких движений, спускает в мой рот. Сопротивляться я, конечно, даже не думал. Сережа, отпустив меня, прижимается к стенке. Выглядит, блять, чертовски горячо.     – Сосешь ты отменно, – прикрывает рот рукой, дабы скрыть ухмылку, – а трахаешь? – Он, кажется, мечтает об этом. Давно не ощущал члена в заднице?     – Узнаешь, Сереж.     Поднимаясь с колен, торопливо провожу рукой по его губам, вставляя пару пальцев внутрь. И он их, сука, облизывает, пачкая в слюнях. Стоило сразу выебать его, не медля, и не тратить драгоценное время на страстный отсос.      – За мной, – шепчу я, хватая рюкзак Сереги, – не ссыкуешь? – Он яростно жаждет, чтоб его отодрали, видно. Стягивает с себя брюки, оголяясь до конца. Заставляя хотеть его еще сильнее, чертеныш.     Отворяя дверь в свою комнату, ловлю на себе вопросительный взгляд. Заправлять постель – не мое, а Сереге, как я понял, зрелище не зашло. Валяющиеся банки пива под столом, окурки сигарет у батареи – картина гребанным маслом. А что еще ожидать от задрота, дотера и пьяницы? Порядка и чистоты? Кажись, мальчик что-то попутал. Драть Сережу можно и тут, а это важнее. Вздрагиваю, ощущая его прохладные руки на своих плечах. Прижимается ко мне, сжимает шею, губы. Гладит щеки, дразнит.      Рывком, хватая Акумова за запястье, с грохотом опрокидываю его в постель. Передо мной, черт возьми, лежит оголенный парнишка. Столь манящий, горячий и усталый – мой.     – Раздвинь ножки, – я ждал этого, блять, жаждал, – давай, раздвинь их для меня.    Он, облокотившись на стенку, поправляет челку и, мать его, делает то, что я попросил – раздвигает свои худенькие ножки. Было бы клево, будь они в чулках. Может, когда-то и будут. Замечаю, что Акумов вновь возбужден. Завелся от предвкушения?     – Готовился? – спрашиваю, зная, что он поймет, о чем я.     – Да.     Блядский шепот Сережи добивает меня. Развожу его ножки до конца одним движением, поглаживаю бедра, колени. Он, сука, мой. Только мой. И я хочу жадно войти в него, внимать его жалобный скулеж, вставляя по самые яйца. Лью смазку на его бедра – стекает по ним вниз. Стягиваю с себя брюки и футболку, оставляя одни боксеры. Акумов, кажется, оценивает мое тело. А тебе не поебать? Главное, чтобы размерчик не подвел, чувак. Присев на кровать, ухмыляюсь.         – Давай-ка сам.     Схватывает, сученыш, на лету. Привстав, вновь садится – уже на мои колени, прижавшись животом к стояку. Чертов развратник, блять. Вставляет в себя головку члена, впиваясь зубами в мое плечо.     – До конца, – давай, блять. Сжав талию Акумова, резко насаживаю на себя. Гортанный стон из его рта, твою мать.         – Ебанутый, ты, блять, ебанутый, – задыхаясь, бормочет в мое плечо. Доставляю ли я ему удовольствие? Кажется, да. Начинает двигаться, захлебываясь в собственном скулеже. Приятно ему, блять, да? Давай, сука, скачи на мне. Я, облизывая его вставший сосок, вдалбливаюсь снова и снова. Как же, твою мать, охуенно. Содрогается, стоит мне задеть простату. И я, продолжая вдалбливаться в то место, довожу его до конца. Акумов, дрогнув, кончает мне на живот, судорожно дыша. И это все, Сережа? Все, на что ты способен?     – Рано, – шепчу ему на ухо, укладывая на постель. Надвисаю над ним, таким извращенным – таким, сука, моим. Может, он и кончил, однако я – нет.     Вжимая тельце в постель, вставляю вновь.     – Оттрахаю, черт, как суку, – двигаюсь, внимая его отрывистые стоны.     – Оттрахай, блять, давай.     Напористо целую, играюсь с его языком, губами. Развратно и грязно – то, что нужно. Кончаю, падая на его грудь.    И вот передо мной лежит истощенный Сережа с вытраханной дырочкой, с шеей, покрытой засосами. Этот блядский Сережа – то, чего я так жаждал.