League

      За атласными портьерами и из-за высокого пространства в доме над торжественной встречей никто из гостей не видит их, скрытых в комнате. Холод серых стен, завешанных искусными картинами, будоражит Айвана и никак не помогает сконцентрироваться на ситуации, когда каблуки туфель упираются в колонну, а его лицо спрятано за тенью чужого лица. Пак беззвучно вздыхает и опускает взгляд.        Ему страшно?        Чужая ладонь проводит по его щеке, нежно касаясь изгибов лица, пальцем тянется к губам, оттягивая нижнюю с небольшим нажимом. Рот поддаётся сам, Айван не реагирует, не контролирует себя, а человек перед ним просто-напросто любуется им.        — Вы неотразимы, сир. Я влюблён в Вашу красоту, — проговаривает Хвон, убирая ладонь, и, кажется, Айван наконец-то расслабляется, заметно убирая липкую дрожь. — Вы выглядите напуганным. Я Вам противен?        — Нет, что Вы, Вы мне вовсе не противны, скорее, наоборот, — Айван, обильно краснея, на последних словах прикусывает изнутри щëку и на секунду приподнимает взгляд, клятвенно убеждаясь в своём безрассудстве, если видит расцветающую ухмылку на прекрасных устах. Хвон очень доволен и очаровательно хмыкает, необходимо отступая.        — Я рад это слышать. Вы не против со мной поговорить? — утончëнно интересуется господин, не утаивая смелый поблеск в тёмных глазах. Пак ловит его острый, внимательный взор и понимает, что, вот, он попадает в ловушку, является жертвой какого-то заговора. Почему никто из коллег не прислал ему список гостей, почему среди них оказывается настоящий волк? Айван безмолвно сглатывает и только кивает, полностью потерянный.       Луи, ты отвратительный друг.       Хвон усмехается будто над его глупыми мыслями и протягивает руку, которую так любезно принимает Айван. Их силуэты танцуют на фоне окон, впускающих ослепительный белый луны.        А потом Пак ужасно потеет и молится, чтобы их не поймали у подножия лестницы, жарко обнимающихся в тени возле главного входа.        — Господин Хвон, Вы сумасшедший человек, — горячо шепчет Айван, утопая в больших горячих руках и пламенных поцелуях на лице. Хвон оставляет на нём невидимые звëзды, которые не дарят радость, а лишь пронизывающую жгучесть, словно ток, и это больно, но через время Айван словно успокаивается, дышит глубже и размеренней, потому что Хвон трогает его аккуратно, бережно притягивая, как будто Айван самый раритет в мире. Пак согласен, даже если только в его мире. Хвон осыпает его щедростью поцелуев и ласок под богатыми розовыми одеяниями, и Айван стыдливо думает, как бы им уединиться, чтобы никто не узнал об их связи. Пак размышляет, что было бы проще и лучше сбежать вместе с волком. — Вы любите холод? — спрашивает Айван, запрокидывая голову и позволяя Хвону касаться его чувственней, а он чуть ли не воет от наслаждения. Господин Хвон довольно чуткий к нему.       Шим, отстраняясь, глядит ему в открытые ключицы сквозь распотрошëнный воротник рубашки и задумчиво мычит, облизывая губу. Айван сдерживается, чтобы окончательно не упасть.        — Он успокаивает меня, в то время как мои братья не переносят жару, — родственники его привыкли к прохладе и сырому климату, что свойственно в его Королевстве Шторма. Каждый день — живописная война природы. А он, брат Грозы, тянется к холоду, который умерит его животный пыл. Пак слепо понимает этот очень жирный намёк, таковым не являющимся. — Я польщён, что Вы задали этот вопрос мне, — и так обворожительно ухмыляется, смущая Айвана своей сообразительностью.        — Я… — и Пак замолкает, когда слышит отчаянный скрип двери, и мысленно проклинает возникшее пространство между ним и господином. Хвон стремительно отступает, собой прикрывая Айвана, который поспешно поправляет воротник, чудом умудряясь застëгивать правильно. За дверью показывается изящный Луи, который, заглянув в темноту зала, нисколько не поражается двум гостям.        — О, господин Хвон, не желаете остаться на ночь? Время довольно позднее, — Хвон изящно улыбается в ответ и кланяется, до этого убеждаясь, что сир Айван выглядит (всегда) безупречно.        — Благодарю, месье Луи, — он выпрямляется и смущённо улыбается. — Выделите мне покои рядом с комнатой сира Айвана, — сам Айван давится воздухом и удивлённо поднимает ладонь, чтобы коснуться чужого плеча, облаченного в белый костюм, но застывает, когда Луи понимающе кивает и тихо усмехается. Ян уходит так же со скрипом отчаянных дверей, как входит.       Айван выдыхает и хочет ещё много о чём спросить у Хвона, а, когда тот разворачивается и приближается, определённо теряется, встречая трепетный поцелуй приоткрытыми в недоумении губами. Айван ладонями обнимает господина за шею и пальцами зарывается в тёмные волосы. В чужих объятьях он ощущает безопасность, чувствует, как вырастают белоснежные крылья, окутывая их мягкостью перьев. Хвон выцеловывает губы осторожно, касается каждого миллиметра, бессловно высказывая всю любовь.       Айван отстраняется и смотрит почти надломленно. Вечер кончается, но он не хочет забывать этого человека. Хвон будто мысли читает и проводит рукой по чужой голове, успокаивая этим добрым жестом, и тепло улыбается.        — Я попросил у Луи такую прихоть, чтобы всю ночь с Вами беседовать. Надеюсь, Вы не против моей такой вседозволенности.       Айван умалчивает, что согласен на вечность, проведённую с Хвоном, но лишь выпускает персиковую улыбку и стеснительно опускает голову. С этим потрясающим господином хоть на край света, и Хвон прекрасно это понимает.       Ночь скрывает их жар тел, прячет изнеженную страсть, молебные высказывания о бесконечности и открытые уязвимые чувства. Они обязательно говорят, что снег и шторм порождают бурю.