Когда мы падаем

В её комнате также холодно и сыро, как во всём Тринадцатом. Здесь неуютная безысходность попадает в лёгкие вместе с кислородом и иногда даже превышает его количество в организме. Это было время, когда Хеймитч оставил все бессмысленные попытки объяснить Эффи новую реальность, в которой она была вынуждена оказаться. И, наверное, ещё глупее, чем её участие в революции, было его стремление вытянуть её из внутреннего мира. Потому что для Эффи его слова не значили ничего, ровно так же, как и вода, капающая с потолка в коридоре. Сознание женщины остановилось на моменте, когда они последний раз сидели в пентхаусе и смотрели вечернюю трансляцию игр. Местные врачи предложили держать её в отдельной палате, ссылаясь на то, что мозг женщины перепрошит и неизвестно, какие от этого могут быть последствия. После этого они оба избегали разговоров о докторах. Ведь доктор нужен психам, а она не псих. Она просто не понимает, что происходит вокруг. Койку, на которой они едва помещаются вдвоём, освещает тусклый свет настольной лампы. Хеймитч держит её за руку, потому что без этого она не засыпает. В последнее время он редко оставляет Эффи одну, только в самые крайние случаи. Чаще всего она просто спит, иногда пьёт воду, из комнаты не выходит совсем. Он не знает, что творится у неё в голове, может только предполагать. В её мире она, наверное, в своём привычном ярком облике, который Хеймитч, как оказалось, любил по-настоящему. Недавно он осознал, что, правда, любил саму яркость. Она всегда напоминает о прежней Эффи. Теперь же рядом с ним лежит тощая измученная женщина, в которой от Эффи остались разве что черты лица и цветные браслеты на запястьях. Её глаза закрыты. На висках засохшие полосы от слёз. Раны от укусов на губах неестественно ярко выделяются на сером лице. Скулы впали настолько сильно, что он может рассмотреть кости. Она не шевелится, и он не признает, что его это очень беспокоит. Только редкое глубокое дыхание, к которому он прислушивается, даёт ему понять, что она жива. Он бросил взгляд на очки, лежавшие в грудном кармане её рубашки. Раньше он слабо представлял людей в розовых очках. Он крепче сжимает её руку, бессознательно пытаясь вызвать у неё хоть какие-то эмоции. Женщина не отвечает. Ожидать другого не следовало, и всё-таки горло словно что-то сковало и перекрыло дыхание. Неужели ему хочется заплакать? Нет, он не имеет на это права. Он старается не смотреть на синяки, пятнами покрывающие её шею. Неизвестно, какое орудие пыток оставляет такие следы. И предполагать он не хочет. Он бегло проходит взглядом по её телу, пытаясь найти не повреждённые участки, и в который раз с невыносимой горечью понимает, что таких почти нет. Хеймитч глотает ком новых переживаний и осторожно трясёт Эффи за плечо. Сначала она вовсе не реагирует, но потом с трудом открывает красные глаза и безучастно смотрит на Хеймитча. Он знал: она не будет ругаться за то, что разбудил, ведь она вряд-ли понимала, что спала. Голубой цвет её радужек выцвел до бледно-серого. Наверное, под стать цветовой гамме всего Тринадцатого дистрикта. Он ждёт около минуты, чтобы дать ей время прийти в себя - с каждым разом ей сложнее просыпаться. Эффи слабой рукой вытирает мокрые глаза и переводит взгляд на потолок. Причину её слёз Хеймитч давно перестал спрашивать. - Я хочу узнать твой мир, - уверенно говорит он, но всё же боится её реакции. Несколько минут она молчит и Хеймитч думает, что она снова заснула. - Посмотри...- болезненно хриплым и тихим голосом произносит она, зачем-то проводя рукой в воздухе и бессильно укладывает её обратно - мы в Капитолии.... - последнее слово она проговаривает одними губами. Он закрывает глаза и видит всё в бледно-розовом фильтре. В одно мгновение становится частью чего-то знакомого, хоть и кажущегося чужим. Стены, высокие потолки, огромная холодная кровать. Эффи также неподвижно лежит рядом. Он всё ещё держит её за руку. На ней пышное платье, парик. Острые каблуки туфель впиваются в белоснежную идеальную простынь. На лице привычно много макияжа. Губы застыли в почти незаметной улыбке. Он услышал капли воды, которые стучали о холодный пол по ту сторону сознания. И только это не давало ему возможности полностью поддаться и поверить в то, что он на самом деле здесь, а не в подвалах Тринадцатого дистрикта. Хеймитч приподнимается, чтобы осмотреть пространство вокруг. Её комната. За окном тлеет вечер и всё небо покрыто розовым, почти малиновым закатом. - Эффи...- говорит он, но она не отзывается, - Эффи...- чуть громче, женщина не реагирует. Он медленно разжимает пальцы и выпускает её ладонь. Поднимется с кровати, стараясь не шуметь, хотя он прекрасно понимает, что она всё равно не проснется. Он прошёл по комнате к панорамному окну, пытаясь не предавать значения воспоминаниям, которые вспыхнули в голове при виде знакомого места. Его сразу зацепили неоновые вывески, на которых быстро менялись картинки. Потом он перевел взгляд дальше, где от домов видны были только крыши. С этой точки конца города не видно, поэтому на самом краю эти крыши сливались в одну размытую линию. При виде блеска вечернего Капитолия Хеймитч почувствовал странное внутреннее удовлетворение. Разноцветные огни и небоскребы действовали успокаивающе и позволяли забыть, хоть и на пару минут, изматывающие события прошедших недель. Хеймитч помнил, что Эффи нравилось сияние и масштабы зданий, а ещё мерный звук движения на улицах. Она говорила, что он проникает в её сознание и отключает его. Обстановка казалась приятной и родной, ровно как и пугающей. Пентхаус в сознании девушки не изменился. Хеймитч прошёл по столовой, спустился к дивану, где они обычно смотрели игры. Кинул быстрый взгляд на бар. Пить совсем не хотелось. Он только заметил, что стрелка часов стоит на месте. Небо совсем не поменяло цвет, оставляя Капитолий в бесконечном вечернем томлении. Неужели, когда он уходил отсюда в последний раз, был такой закат? Тогда он не обращал внимания на такие мелочные моменты. Сейчас на это появилось время. Он вернулся в комнату. Эффи, как кукла, недвижимо лежала в том же положении. Хеймитч остановился возле кровати, всматриваясь в черты её лица. В помещении стало холоднее. Какая-то необъяснимая тревога повисла в пространстве и не давала вздохнуть полной грудью. Хеймитч лёг рядом и прижался к Эффи, прислонившись носом к её шее. Он плотно закрывает глаза и с болью сжимает кусок ткани на её платье, так, что на руке остаются красные следы. Её кожа совершенно холодная и белая; идеально гладкая, без следов революции. Он отчаянно не хочет придавать значения тому, что почти не ощущает её дыхание. Самое главное помнить кто он и где находится на самом деле. Держать эту мысль в голове сложнее, чем он думал. Сквозь темноту Хеймитч видит её огромные глаза, в которых читается лишь усталость от постоянного страха; видит неестественно тонкие запястья и шрамы, которые она постоянно царапала ногтями; чувствует цветочный запах её духов. Эффи любила цветы... Сколько времени прошло, он не знал. Когда Хеймитч снова открывает глаза, видит серые бетонные стены, которые вселяют ужас, как никогда раньше. Холодное тело рядом. Хеймитч смотрит на свои руки; они дрожат с невозможной силой. Пальцами он касается её шеи и около минуты судорожно ждёт, что сейчас почувствует пульс. Осознание горячей разъедающей кислотой вливается в голову, не оставляя никаких мыслей. Странная муть в глазах, появившаяся непонятно откуда, не даёт рассмотреть лицо женщины. Он только слышит, как за дверью капли воды разбиваются о шершавый битон. В ушах звон, который хочется прекратить, но при любых действиях он только нарастает. Человеческое сострадание и жалость выходят из него также быстро, как остатки жизни из груди Эффи. Он давно забыл, что когда-то они были счастливы. И старался не вспоминать, чтобы не позволять себе думать о хорошем финале их истории, который был обречён с момента первой встречи. Сейчас же эти воспоминания роем возникают в голове, заставляя слезы бесконтрольно литься по щекам. Эффи умерла в счастливом мире. Там, где всё строится на этих воспоминаниях. Хеймитч долго прижимал её к себе, рыдая ей в плечо. Слишком поздно осознал, что готов шагнуть с ней в эту бездну, упасть на дно, держа её за руку, тлеть рядом с её телом, погружаясь в мир чистого воображения.