«Si Puedes Perdonar»
Diego Luna & Gustavo Santaolalla
— Андреас, не бегай! Своим неуважением ты оскорбишь заблудших умерших! Мимо Гермионы пронесся мальчик лет девяти, не замечая, как от поднятого им ветра опасно заколыхались фитили свеч, а темные тени зашевелились на каменных надгробиях давно почивших. Несмотря на то что в Мексике к началу ноября вовсю благоухала осень, погода стояла теплая. Ночное небо испещряло множество серебряных созвездий, казалось, они стали только ярче в День мертвых, словно некогда покинувшие своих близких так давали о себе знать, напоминали о том, что они еще рядом, они ждут, скучают и хотят, чтобы по ним скучали в ответ. Гермиона шла по старенькому кладбищу, украшенному лепестками бархатцев, что, по легендам жителей Мексики, притягивали души погибших, и большим количеством разноцветных фонарей, которые своим мягким свечением разбавляли густую темноту. Вокруг почти каждой могилы собиралось по несколько поколений семей, многие из них были одеты в традиционные пестрые наряды, они смеялись, раскладывая еду для своих близких, которым не суждено уже попробовать что-либо на вкус. Для мексиканцев День мертвых — праздник, единственный шанс повидаться и поговорить с теми, по кому они так отчаянно скучают, и пусть здесь собрались одни маглы, это не мешало им верить в то, что сегодня случится волшебство и их навестят любимые. Гермиона отыскала настолько непримечательное и маленькое кладбище на окраине старого городка, что с уверенностью могла сказать — никто из присутствующих не говорил по-английски, но это не мешало им приветливо улыбаться, пропуская Грейнджер по узким тропкам между могил, предлагая нанести краску на лицо, дабы почтить местные традиции и проявить уважение к духам. Смерть, боль, понимание — все это объединяет людей. Гермиона видела это в сочувственных взглядах, обращенных к ней, каждый раз, когда она быстро просматривала стертые имена на заросших плесенью и мхом каменных плитах, словно она кого-то искала. Невесомо идя и заставляя пламя свеч вздрагивать и отбрасывать причудливые тени на бархатцы у ног, она и правда кое-кого искала, но только не совсем здесь. Гермиона шумно втянула носом теплый, наполненный терпкими благовониями воздух, заметив на одной неухоженной могиле дату прошлого года. Дата окончания слишком долгой войны. Дата, которая снилась ей в кошмарах, выворачивая все ее сны наизнанку, принуждая вспоминать каждый жуткий момент до мелочей, пока Гермиона в ужасе не раскрывала глаза, стирая пот со лба трясущейся ладонью и замечая капли крови на прокушенной губе. Гермиона опустилась на колени рядом с потрескавшимся камнем и аккуратно стряхнула засохшие листья. Она не знала, был ли он очередным молодым волшебником, погибшим в самую долгую магическую войну, или же все это просто дурное совпадение, еще одна насмешка над истерзанным сознанием Гермионы Грейнджер. Тем не менее она зажгла свечу для незнакомца. Никто не следил за его могилой: возможно, им всем было плевать, возможно, они уже мертвы, но пусть его душа думает, что его помнят, видя робкий полыхающий огонек, окруженный мягкими лепестками бархатцев. Она на мгновение зажмурилась, давя в себе подступающие слезы, и подняла взгляд к звездному небу. Тихая и в то же время иногда задорная музыка доносилась до ее ушей, и Гермионе отчаянно захотелось подойти к одной из тесно стоящих семей и притвориться, что она не одинока, что есть еще люди, улыбающиеся ей с любовью, что у нее все еще имеются по-настоящему родные люди. Однако все это было неправдой, а ей следовало поспешить — совсем скоро темнота примется отступать, пропуская солнце, и тогда Гермионе придется ждать еще целый год, чтобы встретиться со всеми, кого потеряла, чтобы наконец-то попрощаться раз и навсегда. — El deseo se encenderá y las estrellas caerán, — видя серо-голубые глаза, прошептала она так тихо, что смог услышать только теплый ветер, потушивший все фонари на кладбище и закруживший бархатцы в вихре. Остались лишь последние неуверенные аккорды гитары и замершая в изумлении и ожидании тишина. И звездное небо обрушилось на Гермиону, вырывая облачко холодного дыхания, давя на плечи и глаза, а после расстелилось мерцающим в ночи светом у ног. И наступила тьма — морозная, колючая, обнимающая и давящая.«Remember Me (Duo)»
Miguel, Natalia Lafourcade
«Я помню тебя, Драко». «Разве я тебя когда-нибудь об этом просил?» «О таких вещах не нужно просить, они просто происходят». «Зануда». Приходя в сознание, Гермиона тихо усмехнулась — даже в ее голове он, воспроизводимый ее тоскующим сердцем, оставался Драко Малфоем. Давление на веки и плечи, заставляющее согнуться вдвое, исчезло, и Гермиона раскрыла глаза, утыкаясь взором в бескрайний мрак. Только спустя мгновения ее память сумела объяснить происходящее: Грейнджер прошептала заклинание, способное открыть ей дорогу в загробный мир, но лишь до рассвета нового дня. Однако и пары часов ей должно было хватить, чтобы успеть попрощаться и наконец-то отпустить прошлое туда, где ему самое место. Зацепившись за деревянные края бортика, она поднялась с жесткого и слегка отсыревшего от старости дна лодки. Та двигалась сама по себе по воде, окутанной серыми и светло-багровыми клубами тумана, не было ни весел, ни веревок, тянущих ее к берегу, она плыла, ведомая известным лишь ей одной курсом. Гермиона царапнула ногтями мягкое дерево и взглянула на поверхность размеренных волн. Еще только изучая возможность открытия врат в мир мертвых, Гермиона читала про реку душ, но вживую та все равно заставляла крепче сжать бортики руками и нервно сглотнуть. Миллиарды звезд, качающихся в кобальтовой воде, отражались в глазах Гермионы, подсвечивая изумление и нотки страха при виде тянущихся мутных вихрей, аккуратно огибающих серебряные светила и устремляющихся вперед. Изредка ей казалось, что она видит силуэты лиц, гримасы, вытянутые в ужасе или же бесконечном спокойствии. Темно-синие волны тихо облизывали лодку, не сбавляющую скорость, они манили прикоснуться к себе, но последствия подобной ошибки были слишком велики. «Я должна жить дальше». Снова и снова. Заезженная пластинка начинала царапать мозг. «Ты должна жить дальше», — твердили ей родители. «Они бы этого хотели. Он бы этого хотел, Гермиона». Да. Наверное. Может быть. Она не знала. Он ей не сказал. А за годы отношений Гермиона так и не научилась читать его мысли. Всегда сокрыты ото всех, всегда о ней — как он любил напомнить. Смотря на тонущие и вновь всплывающие звезды в синей воде, Гермиона видела злость, с которой он взирал на ее разодранный бок и обожженные руки, а после потухающие серые глаза, и натянулась звенящая тишина от удара его тела об острые камни скалы. Ледяные слезы обожгли и без того холодную кожу, и Гермиона на мгновение подумала, что ее ресницы могут покрыться инеем от мороза. Вспомнила, как те белели у Драко, стоило снежинкам показаться из-за туч. Почему-то на ум пришел и Тео, ловящий первый снег языком, Гарри, потирающий озябшие руки и прикуривающий сигарету у озлобленного на погоду Блейза. Джинни, отнекивающаяся от предложенного Луной шарфа с вышитыми пикси, Пэнси, колдующая лед прямо под ногами неуклюжих Рона и Невилла, — последняя совместная зима. Тогда Гермиона не считала ее счастливой, учитывая усталость и обстоятельства двухлетней войны, но сейчас вспоминала с дрожащей улыбкой и колючей болью под ребрами, словно кто-то старался расцарапать ей сердце. Через год все стало только хуже — большая часть из них погибла, и Гермиона ненавидела себя за каждую увиденную смерть, ведь если она видела, то почему не предотвратила? Такие мысли неплохо агонизировали, выворачивая и скручивая желудок, заставляли желать выплюнуть себя из тела, чтобы душа куда-нибудь улетела, подальше от бесконечного смрада войны. Но карма — та еще сволочь, и в прошлой жизни Гермиона явно не отличалась праведным существованием, раз в этой хотелось выжечь себе глаза, лишь бы больше не видеть новых смертей и перестать себя винить. Драко не был первым и не был последним погибшим, но он являлся именно тем, кто значил все. Раньше Грейнджер рассмеялась бы от собственных мыслей, уверенная, что ее судьба никогда не перекликнется с бывшим школьным врагом, но война стерла старые ярлыки и перманентом нарисовала новые. Бывший Пожиратель, которому больше нечего было терять, и бесстрашный боец Ордена, для которого мир посерел, а люди в нем выцвели. Прошло едва ли полгода с его смерти, он буквально не дождался пары недель до победы, которую Гермиона так и не ощутила душой. «Победы» — для кого и ради кого, если почти никого не осталось? Революции и войны ведут молодые романтики, идеалисты с большой буквы, считающие себя настоящей опорной силой. Возможно, это и так, но только плоды пожинали циники, держащиеся от всего в стороне, прожившие смутные годы почти или вовсе без потерь. Гермиона относилась к первым, она это давно поняла — еще тогда, когда Гарри озвучил ей недоработанный план по борьбе с Волдемортом на шестом курсе, убедилась, когда Малфой развернул карту, украденную у ПСов, возненавидела, затыкая неистово кровоточащую рану Блейза, стараясь всунуть его желудок обратно в тело. Война отняла у нее все, а то, что оставила, больше не имело ценности. Свобода. Для чего она, если ты сидишь взаперти, сражаясь с посттравматическими паническими атаками? Авторитет, положение, деньги — все это мусор, когда не заживают невидимые крошечные порезы, как от бумаги, по всей душе, а некогда любимые родители кажутся чужаками с прилипшими розовыми линзами к глазам. Война уничтожила Гермиону Грейнджер, не давая шанса на перерождение. Но она все равно будет пытаться — так хотели бы все, так она и поступит. Она окинула взглядом горизонт, за которым виднелась глухая пустота, — бескрайняя звездная река душ и мрак, словно следящий за каждым порывистым вдохом Грейнджер. Она не знала, как долго ей еще плыть и сколько времени уже находилась в лодке, но, учитывая, как чесалась рука, конец пути приближался. Гермиона закатала рукав тонкой черной кофты, как и писалось в старых книгах на древнем испанском языке: при попадании в загробный мир от плеча к кончикам пальцев начала струиться узорчатая татуировка из шипов роз — очередного символа смерти. Судя по пока еще чистому предплечью, у Гермионы в запасе было несколько часов, чтобы отыскать Драко и вернуться к лодке, пока та не исчезнет, закрывая проход к живым навсегда. Она просидела под холодным отрезвляющим душем множество ночей, давя ядовитые слезы и боясь темноты, ведь где темнота — там появлялась и черная метка, влекущая за собой очередные бессмысленные смерти. И пусть война закончилась — тошнотворный ужас и крики в голове остались. Гермионе потребовались месяцы, чтобы более или менее прийти в себя, привыкнуть, что постель с левой стороны всегда будет холодной, что сахар отсыревает, потому что нет больше того, кто сыпал три ложки в чай, а его рубашки теперь не пахнут бурбоном и черной смородиной. Ей потребовались месяцы, чтобы понять — стоит отпустить. И тогда она принялась искать шанс поговорить с ним, но все ограничивалось пустословными байками и легендами, упоминающими выцарапывание рун на деревянному полу, пока Невилл не принес ей записи о традициях индейцев майя и ацтеков, которые приносили дары богине Миктлансиуатль — существу и верхнего, и нижнего мира. Это подтолкнуло Гермиону углубиться в историю подношения богам, выказывания им благодарности и того, как те даровали возможность увидеться с покойными близкими. Бесконечные часы во всевозможных библиотеках будто вернули Гермиону в чувства, знания вновь стали ее опиумом и антидотом депрессии и одиночества. Однажды, поздним вечером сидя в закрытой магловской библиотеке, она наконец перевела текст, приведший ее в Мексику, где, согласно учениям некромантии, которые начались еще задолго до того, как появились первые маги стихий, был образован наиболее тонкий покров, разделяющий миры живых и мертвых. На тех же страницах аккуратными буквами значилось заклинание, открывающее портал в загробный мир или, как его называли жители деревень, мир падших звезд, который можно было посетить лишь один раз в году, в День Всех Святых, с одного из кладбищ, где чтится праздник смерти. Книжный червь. — Отстань, Драко, — прозвучало в тишине бесконечной реки. Это ты разговариваешь со мной, а не я с тобой, ведь я лишь плод твоего воображения. — Именно поэтому я и обязана тебя найти сегодня ночью, — она шумно выдохнула, потирая переносицу, и почувствовала, как лодка ускорилась, отчего Гермиона завалилась на спину, теряя равновесие. Желаешь вычеркнуть меня из своей жизни? — дурацкая усмешка. — Кто еще из нас большая зануда? — тихо прорычала Гермиона и закатила глаза, пытаясь приподняться на руках, но вновь повалилась — лодка дрогнула, чуть не треснув, врезавшись во что-то. — Ты, конечно. Мир замер. У Гермионы закружилась голова, вдруг затошнило и при этом захотелось кричать, срывая голос. Она боялась пошевелиться, боялась открыть глаза и не обнаружить никого и ничего, словно ее искалеченный мозг опять забывался в собственной лжи, представляя, что Драко еще жив, что она не видела, как его платиновые волосы окрасились кровью, как помутнели радужки цвета жидкого серебра и как острые камни порвали черный плащ. Но здесь и сейчас его голос звучал так до дрожи правдоподобно, обволакивающе знакомо и слишком близко. — Ты с самого начала планировала валяться на дне лодки или тут какой-то иной подтекст? Не буду спорить, за год я мог отстать от современных тенденций, возможно, сейчас так все делают — прячутся, когда с ними разговаривают. Гермиона медленно села и нехотя раскрыла глаза, утыкаясь взором в ироничную насмешку. Воздух разом покинул застывшие легкие, а волосы на затылке зашевелились, пуская пробирающий до костей озноб по всему телу. Засунув руки в карманы белых брюк, Драко Малфой и правда стоял на деревянной пристани, по ее краям располагались разноцветные фонари, вокруг которых ютились желтые светлячки. Откуда он знал, что встретит ее здесь, как почувствовал?.. Гермиона до крови закусила и так побледневшую губу, не в силах моргнуть, опасаясь, что ей снова мерещится, что ее воображение обезумело под опиумом, который она иногда принимала, чтобы уснуть, и издевается над ней. — Мне отсюда слышно, как ты думаешь. И почему-то у меня такое ощущение, что я должен ответить тебе, что все взаправду, пока тебя не хватил обморок. Я прав, дорогая Гермиона? Хрип вырвался из ее груди, опережая поток ледяных слез, царапающих бледные щеки. Эта интонация. Так говорил только он. Она подскочила, перепрыгивая через край лодки, и в следующее мгновение чуть не повалила Драко на деревянный помост. Ее руки сомкнулись на его шее, а тело прижалось к нему так близко и сильно, что лишь от одной мысли, что она вновь может это сделать, хотелось плакать, ведь сердце не выдерживало бешеного стука. Запах черной смородины, бурбона и… кедра. Да. Был третий аромат, о котором она забыла, Драко пах еще и кедром. Гермиона почувствовала, как он медленно вынул руки из карманов брюк и немного неуверенно коснулся ее спины, но всего через секунду трепетно и крепко обнял, придвигая еще ближе, зарываясь носом в густые каштановые волосы. — Скажи, что это правда, — растянутая в гласных мука заставила Гермиону вздрогнуть, оторвать лицо от еще более бледной, чем при жизни, шеи Малфоя и заглянуть в его встревоженные серые глаза. Теперь она заметила, что рядом с голубизной усмешки, которую видела из лодки, царапались графитовые искры тревоги и надежды. Она провела кончиком большого пальца по его щеке. Казалось, по его ледяной коже была рассыпана звездная крошка, он словно слегка светился. А на трепещущих ресницах цвели аккуратные узоры инея, которые так красиво обрамляли его вымученный взгляд, что слезы продолжали жечь Гермиону. Больше всего на свете она хотела сказать такое простое «да», но на деле уже не смела доверять своим травмированным органам чувств, все могло обернуться очередным сном, а точнее, кошмаром. Не просто так говорят, что неумение и нежелание принять потерю человека — одна из форм тяжелого безумия, но только это же и являлось единственным способом жить дальше. — Надею… — она не успела договорить, дрожа в его ладонях, что прожигали одежду на талии, словно стараясь коснуться ребер и заморозить Гермиону изнутри. Он набросился на ее губы, опаляя льдистым дыханием. И она застонала, комкая платиновые волосы на затылке и вжимаясь в холодную мужскую грудь, дабы согреться. После смерти, казалось, кровь застыла в его венах, но ей было на это наплевать, ведь лишь одним касанием языка он заставлял кипеть все ее естество и обмякать в крепких объятых. — Я так скучал по тебе. Я так скучал… Скучал по тебе, Гермиона Грейнджер… Я так… — со сбитым дыханием и путающимися словами он лихорадочно покрывал ее лицо поцелуями, не обращая внимания на слезы. Его пальцы собственнически изучали давно знакомое тело, комкая одежду, царапая ногтями покрытую мурашками кожу. Кусая и потягивая ее губу, он доводил ее до истомы, вызывал помутнение рассудка и заставлял поверить — все взаправду, у нее получилось. — Я не забывала тебя, — почему-то ей показалось, она обязана это сказать, что это именно то, что в глубине сердца мечтает услышать каждая душа, покинувшая своих любимых слишком рано. Он резко прервался исследовать ее шею и хмуро заглянул в расширенные зрачки Грейнджер. — Я тебя об этом не просил. У нее вырвался нервный смешок, и губы криво изогнулись в улыбке. — Ну да, — она тихо рассмеялась, качая головой, и в такт этому заколыхались тусклые озорные искры на ее темной радужке. — Ты вообще меня ни о чем не просил. И ничего не говорил, ты не успел. Больно. Как будто лезвием по только что зажившей ране, но ведь именно поэтому она отправилась в загробный мир — попрощаться. Светлячки у краев пристани встрепенулись, испугавшись, и бесформенной стаей скрылись за спиной Малфоя, прогоняя темноту и словно пробуждая все от длительного сна. Мрак треснул: то тут, то там зажигались фонари, послышалась музыка, проступили очертания деревьев, домов, скал — все замерцало радугой, точно прошелся ураган карнавала. Гермиона зажмурилась от яркого света, чуть отстраняясь от Драко, и в недоумении, быстро сменяющимся на неподдельное изумление, уставилась ему за спину. Драко нехотя оторвал от Грейнджер испытывающий взгляд, меняя его на маску скептицизма, и развернулся к открывшемуся виду. — Можешь не произносить этого вслух, я сам скажу: ощущение, что кому-то очень знатно скрутило живот, после чего он доброкачественного облевал здесь все радугой, — Драко цокнул языком, убрав одну руку в карман белых брюк, а второй обхватив Грейнджер за талию и придвинув к себе так, чтобы их плечи соприкоснулись. — А еще прикрой рот, а то скоро слюни покапают. — Она стрельнула в него испепеляющим взглядом и легонько толкнула в бок. — Поверь мне, все это многообразие красок, гирлянд, полотен и ковров, высоченные дома и сотни лестниц и мостов, смотря на которые возникает чувство праздника, очень быстро надоедает. У пристани обычно темно из-за мрака, окружающего реку душ, туман поглощает свет, и тот точно сдается здесь гореть, но ты своим смехом спугнула светлячков, которые теперь пробудили весь загробный мир. — Ты словно осуждаешь меня. — Осуждаю, — серьезно сказал Драко, пряча улыбку в уголках губ. Гермиона уже приготовилась ответить, сверкнув карими глазами, но ее кожу внезапно обожгло, как будто кто-то провел разгоряченным лезвием по предплечью. Она, шипя, задрала рукав черной куртки — витиеватый стебель, обросший острыми шипами, полз вдоль вен, закручиваясь и обвивая. — Тебе надо спешить. Другие тоже будут рады повидаться, — Драко сжал ее кисть, хмуря темные брови, покрытые инеем, и Грейнджер заметила аналогичную татуировку, выглядывающую из-под рукава белой рубашки. Она заканчивалась на чернеющих кончиках пальцев и из-за свечения кожи, казалось, обрамлялась звездными скоплениями. — Сколько у меня осталось? — жжение не прекращалось, а на предплечье появлялись новые узоры. Малфой ответил не сразу, продолжая разглядывать розу на ее руке. — Час-два, не больше, путь по загробной реке довольно долог, поэтому совсем скоро наступит рассвет, тогда лодка исчезнет с пристани, и ты не… Он не договорил, но это и не требовалось. Оба знали, чем кончится такой исход, а Гермиона не хотела умирать, не имела права сдаваться, должна была сражаться, так ее воспитывали с рождения, и она не собиралась отступать от своих принципов, каким бы серым ни казался ей мир живых, какой бы никчемной и одинокой она там себя не ощущала. — Тогда не будем терять ни одной свободной секунды. Она переплела их холодные пальцы и потянула Драко в центр загробного города — Мира падших звезд. От каждого ее шага трава, припорошенная блестящей крошкой, шевелилась, словно в ней гулял ветер, после чего из нее вихрем вылетали янтарные маленькие листочки, но стоило их коснуться, как они тут же рассыпались золотым пеплом. У Гермионы захватывало дух от увиденного, ни одной книге не было подвластно описать подобное. Она чувствовала на себе внимательный серо-голубой взгляд, то и дело очерчивающий контур ее лица, стараясь запомнить каждую мелочь. Сегодня не только ей предстояло попрощаться навсегда. Некоторые встречающиеся им люди были намного тусклее прочих, их звездное свечение словно погасало, а сами они растворялись в воздухе. Это лишь доказывало, что даже в загробном мире жизнь не вечна, всех рано или поздно настигнет забвение, как только там, на земле, о них забудут. — Куда ты так спешишь, Грейнджер? Ты ведь даже не знаешь, куда идти, — Драко сжал ладонь Гермионы, заставляя замедлиться и завернуть за угол сооружения, похожего на дом, состоящего из нескольких блоков и обвешанного разноцветными металлическими ведерками, из которых прорастали алые бархатцы. Они плутали по узкой улочке, где почти из-за каждой двери доносилась музыка или просто болтовня. На одной из каменных стен висел венок из бурых роз, и, даже не глядя на Грейнджер, Драко сорвал его и бросил ей в руки со словами: — Надень. Это отпугнет особо противных умерших, которые позарятся на оставшееся тепло в твоей крови, здесь все одной студеной температуры, со временем мы забываем ощущение жара и солнца. Эти понятия становятся сложными, что ли, для нас. Не знаю, как объяснить, потом в книжках почитаешь. Драко знал, что Грейнджер закатила глаза, как умела делать только она, но все равно послушно прикрепила розы к кудрявым волосам и обняла Малфоя за плечо, сокращая расстояние. Ей хотелось запомнить это ощущение близости его тела перед тем, как отпустить навсегда. Несколько любопытных взглядов провожали их, появляясь в окнах домов. Но Малфой не сбавлял темп, ориентируясь здесь лучше, чем когда-либо на площади Гриммо. Для Гермионы же каждый новый поворот пестрил изобилием красок, и, если бы Драко не встретил ее у причала, она бы никогда его здесь не нашла — этот город был намного больше, чем мог сначала показаться, вводя в заблуждение. Поэтому она даже не заметила, как они вышли к маленькой площади, окруженной каменными домами с ажурными сиреневыми ставнями, посередине журчал мраморный фонтан в виде увядшей розы, на лепестках которой были выгравированы черепа. От каждого столба тянулась гирлянда теплых золотых лампочек — стоило нескольким брызгам, а точнее, снежинкам, отлетевшим от струй воды у скульптуры цветка, подлететь к их свету, как они тут же таяли. Гермиона зачарованно наблюдала за растворяющимся в воздухе снегом. Драко слегка коснулся пальцем ее подбородка, заставляя повернуть голову, и она увидела отражение собственного трепета в его глазах, в которых так болезненно для ее души теплились любовь и печаль в дуэте. Ей вдруг отчаянно захотелось сказать ему, что все будет хорошо, все будет как раньше — он и она. И миллионы прожитых воспоминаний, и еще больше моментов, которым только предстояло отложиться в памяти. Она знала, что он ее любил. Почти никогда не говорил об этом словами, но дышал поцелуями и смотрел голубым серебром. А она любила в ответ, но эти чувства скоро ее разрушат, если она не решится их отпустить. Гермиона было потянулась к платиновой челке, чтобы стряхнуть острые снежинки, а после поцеловать в уголок губ — так она будила его по утрам, и он всегда улыбался, не раскрывая век, прижимал резким движением к постели и утыкался носом в шею, вдыхая ее аромат, — но ее рука так и не коснулась светлых прядей. Зато она отчетливо различила коварную надменность в светлом графитовом взоре, направленном теперь уже поверх ее головы, прежде чем ее грубо сгребли в охапку, отрывая от земли и взметая с каменной кладки под ногами ворох звезд и охровых листочков. Гермиона в ужасе вскрикнула, царапая пальцами сильные мужские руки, пережавшие ей дыхательные пути. — Все такая же непокорная и нетактильная. Жизнь тебя совсем не меняет в лучшую сторону, — раздался мурлычущий голос рядом с ее ухом. Гермиона стрельнула испепеляющим взглядом в неприкрыто смеющегося Малфоя, сделавшего шаг назад от ее бурных попыток вырваться из крепкого захвата, после чего, больно ущипнув своего противника, вывернулась и молниеносно обернулась, тыча пальцем и шипя лавой в карем взоре. — А ты все такой же придурок, Теодор Нотт! — Ауч, — он прижал ладонь, покрытую татуировкой шипов розы, к сердцу. — Я, вообще-то, скучал. Гермиона замерла, утихомирив свой гнев. Вдруг ее губы дрогнули, Тео и правда стоял перед ней, почти такой же бледный, как Драко, словно усыпанный мелкой звездной пыльцой, но смотрящий на нее открыто, как и всегда, готовый вывернуть все чувства и эмоции наружу, не желающий что-либо скрывать. На самом деле, дружба почти как любовь: стоит привязаться — и риск горести велик. Гермиона допустила эту уничтожающую ее ошибку. — Я тоже… — она дернула аккуратными бровями, вдруг почувствовав укол иголкой прямо в сердце, и, недолго думая, кинулась в уже распростертые объятия Нотта. Он ей улыбался. Почти так же, как при их последней встрече, разве что с его губ не капала кровь. Она зажмурилась, вдыхая терпкий аромат. Сколько бессонных ночей Гермиона провела после его смерти, снова и снова собираясь ему о чем-то рассказать, а после вспоминала, что Тео больше нет, что он уже никогда не приободрит ее и не даст глупый совет по поводу отношений с Драко? На секунду она зажмурилась, сильнее прижимаясь к Нотту. Все, что сейчас происходило, было похоже на сон, и больше всего она этого и боялась — что через несколько минут зазвонит будильник и она проснется в еще более холодной постели, чем кожа друзей в загробном мире. — Нотти, полегче. Не забывай, где должны быть твоих клешни, а то я могу начать ревновать… Гермиона широко улыбнулась, утыкаясь носом в плечо друга, заслышав саркастичные нотки в голосе Малфоя. Он наверняка скрестил руки на груди и вскинул одну бровь в привычной манере. — Боюсь, боюсь, боюсь, — наигранно-испуганно пролепетал Тео, отрывая ладони от талии Грейнджер и задерживая их в воздухе. Она блуждающим взглядом прошлась по круглой площади, пока не наткнулась на развязно идущего в их сторону парня, на лице которого красовалась угловатая косая улыбка Чеширского кота. — Какая честь, мисс Гермиона Грейнджер, — Блейз Забини собственной персоной театрально-постановочно поклонился и, не прерывая зрительного контакта, коснулся губами тыльной стороны ее ладони. — А тебе, Тео, и правда пора свои распущенные руки убрать обратно. — Так это же она продолжает меня обнимать. Видать, мои объятья слаще, — Нотт многозначительно покосился на Малфоя, игриво дернув бровями. — Дурак, — Гермиона оттолкнула его, закатив карие глаза. — Не могу не согласиться с Грейнджер, — Блейз подошел ближе и по-свойски приобнял ее. — Солидарен, — Драко встал с другой стороны от нее, параллельно сбрасывая руку Забини с хрупких плеч Гермионы. Тео страдальчески вздохнул, стряхивая снежинки с кудрявых волос. — Лучше, Гермиона, расскажи нам, как там и как ты? — Нотт выразительно посмотрел себе под ноги, словно за песком звезд видел мир живых. Вся веселость и легкость разом покинули ее мозг, а Гермиона в очередной раз вспомнила, что время до рассвета почти сыпалось сквозь пальцы. И стоит солнцу взойти — она оставит эту часть своей жизни в мире падших. — Война закончилась, — в горле возник несглатываемый ком, и веки вдруг потяжелели. — У власти сейчас Кингсли, но говорят, что временно. Раз в две недели мы с Джинни ходим в магловский кинотеатр, а после сидим с Полумной в уютной пекарне, она отказывается смотреть фильмы с нами. Считает, в залах полно мозгошмыгов, — она замолчала, избегая их внимательных взглядов. Знала, что те желали услышать иной ответ, но язык не поворачивался говорить о себе, ведь правда состояла в том, что Гермиона будто умерла вместе с ними, она несчастна, но ей не хватало духу этого сказать. Они бы не захотели это услышать. — Я… Я справляюсь. Потихоньку, первое время было тяжело, но… но буд… Я справляюсь. Да. Что из этого являлось правдой? Проще сказать, что нет. — Ты убеждаешь нас… или себя? — Блейз облизнул губы, напористо ловя ее метающийся взгляд. Хотелось зацепиться за что угодно: за звезды на полу, за янтарные фонари и разноцветные флажки, снежинки в воздухе и черное небо, но только не за жалость в их глазах. От ответа ее спас Драко, хлопнувший в ладоши. — Мы забыли о Поттере. Он будет в ярости, если узнает, что пропустил визит Грейнджер. Я схожу за ним, — он мимолетно коснулся губами ее виска и уже было отошел на два шага, но, резко развернувшись, быстрым движением притянул Гермиону за шею, оставляя печатью поцелуй в ее сознании, заставляя шумно втянуть носом воздух, когда почувствовала, как его язык скользит по зубам, соприкасаясь с ее, и пускает холодную, но приятную дрожь по телу. Всего несколько мгновений, несколько убийственных и колючих мгновений, заставляющих задуматься о скоротечности времени, и вот Малфой уже удалялся, то и дело оборачиваясь к ней, словно опасаясь, что она растворится, как снежинки, отлетающие от фонтана и рассыпающиеся в свете красочных фонарей. — Ни слова, — Гермиона предупреждающе подняла ладонь в сторону парней, наигранно-удивленно приподнимающих брови на ее жест. — Лучше скажи-ка мне, Блейз… — Каково это — умирать? — не дав ей договорить, насмешливо-участливо перебил Забини, продолжая ее фразу. — Ты, как всегда, сама тактичность, Грейнджер, — его губы изогнулись в оскале. — Я вовсе не это хотела спросить! — Брось, тебе ведь интересно, — подхватил Нотт. — Не закатывай глаза, как бы сильно мы все ни скучали по этой твоей манере, не нужно этого делать. А что касается твоего вопроса… — Я его не задавала, — хмуро пробубнила Гермиона, складывая руки на груди. — Ну да, конечно. Тем не менее это не больно. В физическом плане. Больно видеть ужас в глазах твоих знакомых, потому что ты в этот момент не понимаешь, что происходит. Твой рассудок затуманен шоком, а вот взор, напротив, все осознает, и это осознанность по-настоящему пугает. В воспоминаниях замельтешили обрывки мгновений, наполненных именно такими моментами, которые описал Блейз. Сколько раз Гермиона была теми глазами, в которых взрывался столпами битого стекла первобытный ужас, наблюдая за смертью друзей. Из раздумий ее вырвал тихий голос Тео, сам он смотрел туда, куда ушел Драко, словно старался кого-то разглядеть: — Знаешь, Драко ждал тебя каждый день, стоило ему узнать от местных, которые мертвы уже давно, что загробный мир можно навестить один раз в год из стран с наиболее тонким покровом. Он полагал, что ты попытаешься с нами попрощаться, а может, просто верил. Хоть и дату открытия прохода ему сказали, боялся, что ты в своих книжках вычитаешь другой способ, и приходил каждый день. Каждый, Грейнджер. — Она не могла прочитать Нотта по его взгляду, но мурашки покрыли ее кожу, заставив волосы шевелиться. — Даже не могу себе представить, сколько раз Малфой желал поставить на кон все, лишь бы еще раз с тобой увидеться, пожертвовал бы жизнью, если бы она все еще у него была… — Нотт смолк лишь на секунду, чтобы после сказать то, что будто и не собирался, словно его фраза должна иметь совсем другой смысл: — Малфои однолюбы. Постарайся помнить, постарайся не вычеркивать его. — Завязывай, Нотт, — грубо одернул его Блейз. — К тому же Драко возвращается, к слову, без Поттера и, судя по виду, очень злой… Малфой размашистыми шагами сократил расстояние и, бесцеремонно дернув Гермиону за руку, взглянул на ее тату, которое почти уже достигло кисти. В его глазах взметнулись наэлектризованные молнии, обитые инеем и темной серостью. — Не стоило искать этого тупого Поттера, который непонятно где шляется. У нас почти не осталось времени, а я обязан тебе кое-что показать. Он обернулся к друзьям, засовывая руки в карманы белых брюк, но не успел и звука вымолвить, как Блейз мягко приобнял Гермиону. — Полагаю, нам уже следует попрощаться, зубрилка Грейнджер, — тихо шепнул он в каштановую копну. — Спасибо, что помнишь, — он отстранился, тепло улыбнувшись ей. Гермиона не могла сказать, улыбался ли он ей так хоть когда-то — всегда с сарказмом, всегда с безразличием, но не сейчас. Глаза неистово защипало, а горло принялось саднить, словно мороз таки добился своего. — Ну, тише, заучка Грейнджер, — точно успокаивая маленького ребенка, склонил голову Нотт. Так, что с кудрявых волос посыпались снежинки и потонули прямо в звездах под ногами. — Обещаю, что буду тебя ждать, — он прижал ее, поправляя венок из алых роз на макушке. — Как ты пообещаешь, что не забудешь. Из груди вырвался удушливый хрип, а слезы омыли его плечо, быстрыми ручьями стекая с бледных щек. Сердце рассыпалось на молекулы, возможно, решение прийти и попрощаться было плохой затеей, потому что она больше не знала, как это осуществить. Хотелось реветь, забившись в угол ванны, обжигая спину кипящей водой. Хотелось кричать и топать ногой, но исход оставался неизменным — все бесполезно, нужно жить дальше. Хоть как-то. Кожа на руке загорелась пуще прежнего, и Гермиона нехотя попрощалась со светлыми зелеными глазами Нотта. Драко нежно переплел их пальцы, с толикой порывистости уводя ее с площади, с которой за ней следили два ободряющих взгляда. — Хэй, Грейнджер, — донесся до нее голос Блейза. — Сделай одолжение — не возвращайся. Снова град осколков впечатался в сердце. Она не будет возвращаться. Никогда. Она себе не позволит. Слезы сохли на ходу, а клеточки тела старались запомнить близость Драко. Теплая холодность — всегда про него. Несовместимые качества каким-то образом уживались в нем, делая из него невыносимого, но в то же время такого притягательного для Гермионы человека. Возможно, своей противоречивостью, а может, тем, что он был словно ее копией. И это одновременно раздражало и грело. Он вновь утаскивал ее по пестрящим улочкам, в то время как под их ступнями скрипели звезды, точно недавно выпавший снег. — Это место совсем недалеко от пристани, ты должна будешь успеть сесть в лодку до того, как она исчезнет, — его дыхание сбивалось от быстрого шага, а Грейнджер и вовсе еле поспевала за ним, не замечая, как топчет ногами бархатцы и как неистово пылает ладонь, разрезаемая татуировкой. — Его еще называют как-то эль дэзео что-то там… С его волос сыпалась блестящая крошка, и Гермионе отчаянно захотелось запустить пальцы в платиновые волосы и сжать их в кулак, пока с его губ не сорвется довольный стон, после чего бы он вжал ее в свое тело, отрезая пути к отступлению. — El deseo se encenderá y las estrellas caerán… — Мерлин, ты и это знаешь! Как это все умещается в такой маленькой голове? — он обернулся через плечо, вопросительно вскидывая брови. — Еще тебе наверняка известно, что там принято загадывать желания. Я прав, Грейнджер? — До этого момента мне не было об этом известно, но, в принципе, догадаться не сложно… Эта фраза — заклинание, которое я произнесла, чтобы попасть на реку душ. Для этого необходимо отчаянно желать найти кого-то конкретного по ту сторону. Предложение дословно переводится как «желание вспыхнет и звезды упадут». Загробный мир не просто так называется Миром падших звезд, небо обрушивается на тебя во время применения своего рода магии некромантии. И есть легенда о том, что когда человек рождается — на небе появляется новое светило, но, умирая, он попадает сюда, в место без звезд, потому что они остаются у него под ногами. Они как будто бы падают, преклоняются перед смертью и остаются внизу, чтобы ничто не ограничивало умершего сверху. — Они сбавили темп, выходя на окраину города. — Взгляни, — Гермиона дернула Малфоя, вынуждая остановиться и поднять голову. — На небе пустота, лишь бесконечность темноты, свобода для души. Всепоглощающий мрак, глотающий разноцветные столбы света, исходящие от фонарей и домов, и в этой ночи абсолютно ничего. А может, слишком многое, просто человеческий взор не способен это увидеть. — Порой я гляжу в это небо часами… — серебро дрогнуло в голубизне, а большой палец провел аккуратную дугу по тыльной стороне ладони Грейнджер. — И что ты чувствуешь? — Что схожу с ума. Она обернулась, желая пересечься взглядами, ощутила его тоску и захотела забрать ее себе, но Малфой лишь нахмурил брови, покрытые пепельным инеем, и тронулся с места, подводя Гермиону к их пункту назначения. То был жидкий огонь, но от него веяло холодом и стужей. Он аккуратными лентами стекал с темной скалы, чтобы кривыми завитками вливаться в реку, в которой кружились звезды в сиреневых всполохах. Охровая густая «вода» растворялась в кобальте, усеянном серебром. Гермиона будто смотрела на небо где-то загородом, только здесь в него впадало живое пламя. — Вспыхивающее желание тонет в падших звездах… — Да. Не знаю почему, но мне нравится это место. Мне показалось, ты обязана его увидеть, — он легко пожал плечами, но по какой-то причине в этом жесте читалась некая скованность. — Напишешь потом диссертацию или какие там еще цели у мисс Всезнайки? — он скосил подначивающий взгляд, но у Гермионы не было воли оторваться от увиденного. — Я должна загадать желание… — Брось, ты же никогда не относилась к суеверным. Но Гермиона не обратила внимания на его скептицизм, лишь втянула носом запах кедра, черной смородины и бурбона. После секундного молчания Малфой не выдержал: — Загадала? Она улыбнулась, ощущая, как его серо-голубые глаза бегают по ее телу, скорее всего, в них красиво отражалась охра. — Да. — Что загадала? Гермиона рассмеялась, отбрасывая волосы на спину, и повернулась к Драко, обнимая его за талию и вскидывая подбородок. — Если скажу — не сбудется. — Зануда. Она не отозвалась, ожидая продолжения фразы, думала, что сможет что-то бросить, но все колкие ответы пропали из головы. Ей хотелось сказать, что она его любит и всегда будет любить. Ведь разве не это было целью ее визита загробного мира? Почему сейчас возникло ощущение, что эти слова будут спусковым крючком пистолета у ее виска? Поэтому она просто опустила глаза на ворот его белоснежной рубашки. — Мне пора. Тишина. — Да. Пора. И дорога до причала прошла в том же замершем молчании. Она его уже никогда не увидит — это все, что вертелось в голове. Но ведь она и не хотела его больше видеть. Она ведь жаждала жить дальше, да? Наверное. Кажется, так Гермиона и решила. Она загадала вновь стать счастливой — вряд ли она когда-либо так отчаянно надеялась на невозможное волшебство из сказок. Пальцы руки горели, чернея, кожа вокруг татуировки краснела, а она так и не сообщила Драко главного. А что она вообще хотела ему сообщить? Гермиона желала попрощаться, но никогда не задумывалась, как именно она намерена это сделать. Как сказать самому любимому человеку «прощай», не «до свидания, до встречи», а именно «прощай»? Навсегда. Какое вообще глупое слово. Почему его говорят при расставании? За что ему ее прощать и почему Грейнджер все же считала себя виноватой? — Знаешь, я долго не могла вспомнить, чем ты пахнешь, помимо смородины и бурбона, а сегодня наконец-то почувствовала — кедром. Лодка выжидающе покачивалась в серо-бордовом тумане, а огни города словно потускнели. — Нет. Ты просто вспомнила, в этом Мире падших звезд нет запахов и вкусов, ведь мы мертвы, а чувства — роскошь, — он склонил голову, поджав тонкие губы. Почему-то от этой фразы стало обидно и горько на душе. И встретив его серые глаза, она увидела отражение собственных эмоций. Бесконечная боль, скрытая за тонкой пленкой озлобленности на весь мир за всю дурость, за эту ситуацию, за такую судьбу, за обреченность. Гермиона провела подушечками пальцев по его затылку, заставляя наклониться и коснуться носом ее лба. — Прости, — ее вымученный полушепот. — За что? — его почти беззвучные касания губ в висок. — Я не знаю. За то, что влюбилась и заставила полюбить в ответ… — Кто сказал, что не наоборот?.. — слова Драко наигранно-оскорбленно ударились о ее влажную от слез щеку и уголок губ. — Прощай. И эта фраза как хлесткая пощечина для обоих. Гермиона шагнула к лодке, опасно покачивающейся в кобальтовых волнах, пока все естество, словно отравленное, выворачивалось, желая покинуть тело, заносящее ногу над деревянным бортиком. «Я должна. Так будет лучше. Я так и хотела». Лодка затряслась, пеня воды и отгоняя потерянные души, огибающие маленькие звездочки. — Нет. И грянул гром. Где-то там, в голове, в желудке и под сердцем, в его словах, в руке, сжавшей ее татуированную цветком смерти кисть. — Останься со мной. «Я не зло, Грейнджер. Просто однажды раненый, как и ты неоднократно, потому и любишь во мне каждую рану, каждый изъян», — шептал его пронизывающий взгляд цвета голубого серебра, обрамленный темными ресницами, покрытыми инеем». И под шум утопающей лодки в густеющем тумане ее карие глаза неподвижно взирали в его — расплывчатые из-за ледяных слез, выжигающих сетчатку, — пока ее медленно окружал ореол слабого звездного свечения. «Да, люблю».