Ма Чиу

      Сюэ Ян не знал ни одного человека, который так же сильно, как и он, любил бы сладкое.       Не знал, пока не стал адептом в Ланьлин Цзинь, и пока там не организовали совет кланов с, традиционно прилагающимся к нему, застольем, как для гостей, так и для простых адептов.       Пока вся знать развлекала друг друга скучными, учтивыми беседами в главном зале, адептам разрешили повеселиться в общей обедне. Сюэ Ян — с виду весьма приятный лицом и фигурой юный господин, внутри же, по своему характеру уличный проженный босяк и пакостник — подчищал оставшиеся конфеты, махуа, маленькие рисовые пирожки и золотистые пирожные то с одного стола, то с другого.       Глубоко плевать было на то, как он выглядит со стороны, доедая все что на глаза попадётся и запивая, тоже откуда-то стащенным, гранатовым вином. Плевать, потому что это было явно не страннее практически нетронутой тарелки Ма Чиу. Сюэ Ян, приподняв в неверии бровь, неосознанно облизал кончики своих, ожидаемо подслащеных, пальцев и направился к своей новой цели.       Вот этот десерт, не смотря на его простоту и кажущуюся доступность, Сюэ Ян открыл для себя только в Ланьлине. Из-за того что он незатейливый, но при этом невероятно вкусный его давали чуть ли не каждый день. Возможно, поэтому эта тарелка многими осталась проигнорирована. Сюэ Яну было все равно: в этом плане он был неразборчивым. Видит — съест.       Видит, но не съест: бледная рука с тростниковыми пальцами - окольцованными золотом, подчеркивающими изящность; с худым запястьем, опоясанным драгоценным браслетом; и рукавом, расшитым искусной вышивкой, эту брошенную всеми тарелку… сволокла.       Сюэ Ян спотыкается. Моргает — раз, моргает — два, отпивает глоток сладкого вина, утирает губы и бросает взгляд на удаляющуюся из обедни спину. И продолжает идти к своей цели.       Вор с его пирожными особо не скрывался, оставшись на мостике. Поддерживая, он опер, стремительно пустеющую тарелку на перила, вместе со своими локтями. Воришка задумчиво смотрел на звёзды. Он не замечал Сюэ Яна, а тот, в свою очередь, подошел слишком поздно, потому что последний маленький Ма Чиу коснулся припухших, видимо тоже от вина, губ.       «Вот проглот!» — досадливо подумал Сюэ Ян и кинулся к жадине, в одиночку умявшему его сладости. Кинулся и, видимо подчиняясь вину, обхватил того за щеки, надавливая на челюсть пальцами и буквально полез к нему в рот. Своим языком. Он не подумал о том, какой контекст обычно у подобных прикосновений.       Ну и ладно.       «Проглот» — снова подумал Сюэ Ян, узнавая только вкусы любимого сиропа и джема на зубах и губах, перемешанные с таким же, как и у него вином, и по запаху вспоминая о сезаме. Искал ли он затерявшиеся зернышки где-нибудь между губами и дёснами или нет, но играясь с чужим сладким языком, собирая все оставшееся послевкусие, он как-то незаметно увлёкся.       Пока его не оттолкнули, а щеку не обожгло пощечиной.       — Деревенщина.       «Кто бы говорил, я скорее бродяга» — хотел сказать он, но не успел: ему не дали, запечатав, приоткрывшийся рот, новым неловким поцелуем.       — Слаще ваших Цзиньских десертов только твой рот, хм?       Прилетела вторая пощечина, почему-то Сюэ Яна умилившая:       — Не обижайся, Сюаньюй, уверен тебе тоже понравилось. А вообще, ты сам виноват, забрал мои Ма Чиу и стрескал за какие-то жалкие секунды.       Сюаньюй, младший сыночек действующего главы, по слухам — видимо подтвердившимся — предпочитающий мужчин, смущённо опустил лицо и спросил:       — У тебя есть что-нибудь выпить?       Сюэ Ян ухмыляется и сначала сам делает глоток оставшегося вина, а потом делится чуть потеплевшим алкоголем с Сюаньюем. Бесстыже, рот в рот, улыбается, когда тот, сглотнув горячительную жидкость, притянул его ближе к себе, больше не строя из себя оскарбленную невинность и простодушную девицу.       Утром же, почему-то все равно, проснутся в одной кровати, а подробностей никто из них и не вспомнит.