***
Особенно тяжело справляться с собой в такие моменты, как этот. Когда Дилюк видит, что Кэйа не один. Что у Кэйи есть друзья, заменившие семью. Что Кэйа смеется и улыбается. Что Кэйа счастлив. Что Кэйа сделал то, что его брату так и не удалось — отпустил и стал жить дальше. Уже без Дилюка. С одной стороны, тот понимает, что это справедливо. Что он сам виноват. Что так надо. А с другой, просто хочет, чтобы все вернулось на круги своя. Хочет вернуться к Кэйэ.***
Дилюк, полностью ушедший в раздумья, и не замечает, что кто-то подошел к барной стойке. Да не просто кто-то, а сам завладевший его мыслями. Кэйа, пьяный настолько, что не понятно, осознает ли он реальность, просит налить ему еще вина. Резко выходя из транса, Дилюк говорит что-то вроде «Нет, и больше не проси», и, показывая, что дальше вести диалог не будет, поворачивается к брату спиной. Тот, однако, не сдается. — Ну же, ма-астер Дюлюк, неужели вам жалко бокала вина для нелюбимого брата? — хитро прищурившись, издевательски-жалобно протягивая гласные и кое-где запинаясь, проговаривает Кэйа. Сейчас он хочет уже не выпить, а поиграть. Надо сказать, Кэйа с самого детства прекрасно владел словом — умел давить на людей, льстить и подлизываться. И сейчас, наверное сам того не подозревая, двумя последними словами он попал ровно в цель. Дилюк воспринимает этот тон, эти слова и вообще поведение брата как показатель того, что тот окончательно оставил все позади. Ему все равно, что о нем подумает Дилюк. И от этого тому очень больно. Но Дилюк на то и Дилюк, что до конца не сдастся и ни одной эмоции не покажет. Не поворачиваясь — маска «ты-меня-раздражаешь-но-я-не-могу-прогнать-тебя» никак не натягивалась — он бросает в меру ядовитое: — Ну уж нет, сэр Кэйа. Вы и так пьяны, как вы завтра планируете идти на дежурство? Или для рыцарей Ордо Фавониус это норма? — Ну и ладно, — обиженно, по-детски хмыкает Кэйа. Опять пытается давить на чувства брата. Не выйдет. — Тогда не буду досаждать вам своим обществом рыцаря и, к тому же, предателя. — это он фыркает уже без насмешки и, чуть более круто, чем обычно развернувшись, разворачивается и возвращается к своей компании — Наконец-то вы приняли правильное решение, сэр Кэйа. — издевательски бросает Дилюк в спину уходящему. Тот слышит. Но игнорирует Последнее слово, сказанное Кэйей, царапает его сердце. А вкупе со всеми остальными оставляет на душе целую рану. Еще одну. «Ему все равно. Он отпустил. Он не виноват. Я тоже должен это сделать. Порвать все связи.» — твердит он себе мыслено, и все равно смотрит немного сердито (чего, впрочем, никто не замечает) на Кэйю. А тот опять о чем-то еще более весело разговаривает, опять что-то пьет (и откуда только он это взял?), опять улыбается. Как будто только что сказанное для него — просто пьяный бред, о котором он уже забыл. Дилюк вздыхает и опять погружается в невеселые мысли.***
Проходит некоторое количество времени. Настала пора закрывать таверну и выгонять последних посетителей. Среди них и уже порядочно пьяный Кэйа. Который, кстати, спокойно выгоняется и, не доставляя никому проблем, пошатываясь, не пытаясь остаться еще на пару минут наедине с братом, идет куда то. Вероятно, домой. «Он отпустил» — в который раз повторяет себе Дилюк, глядя на него, покачивающегося из стороны в сторону, смотрящего в небо и скрывающегося в ночи.***
Красная копна волос мелькает на улицах спящего Мондштата и направляется к винокурне. Дилюку обидно. Грустно. И еще как то противно от себя, от осознания, что он сам виноват. И еще обидно от того, что все эти чувства не могут стимулировать. Они не ищут выхода в действиях, из-за них не хочется убить как минимум парочку слаймов, нет. Они серой слизью затягивают сердце, мешают чувствовать, но при этом не дарят особой боли. Просто немного тянут меланхолично. С такими мыслями Дилюк добредает до винокурни. Ему хочется провалиться. Не сквозь землю, но в мягкое небытие, где нет ни проблем, ни мыслей. В голову невольно лезет идея выпить чего нибудь покрепче виноградного сока. А вообще то желательно провалиться теплые объятия Кэйи. «Нельзя» — мысленно отдергивает себя он. И выбирает-таки первую идею.***
Уже после полуночи Дилюк приходит домой. Находясь словно в трансе, говорит что то обеспокоенным горничным, заходит в свой кабинет и достает из потаенного ящика бутылку вина. Закупоренную. Это вино готовил еще его отец. Дилюк отправляется обратно к выходу. Взгляд его пуст, он не видит перед собой совсем ничего.***
Дилюк не помнит, как он добрел до телепорта и как оказался на Мысе Веры. Почему он там оказался — тоже загадка. Сознание Дилюка немного проясняется, только когда из только что откупоренной бутылки в его горло вливается дарящий спасительное забытье напиток. Теперь Дилюк видит под собой пропасть. Его ноги беспомощно болтаются над ней, и любое мало мальски сильное влияние извне столкнет его вниз. Дилюк усмехается. Пропасть, освещенная холодной луной, такого же цвета, как глаза Кэйи.***
Кэйа умеет быстро отходить от алкоголя. Этот раз — не исключение. Придя в свой дом, он распахивает окно. Стоит только святым ночным ветрам Мондштата охладить его лицо, он вновь мыслит ясно, как и полагается рыцарю. Кэйа, как и после любой другой пьянки, перебирает в голове все, что сделал и сказал. Мало ли, перед кем то придется извиняться. На ум ему ничего не лезет. Вроде бы все нормально. Но все же Кэйа усердно роется в памяти. Она все еще затуманена, так что оно того стоит. Виски начинают слегка побаливать, и Кэйа машинально распускает длинные волосы. Они щекочут его лицо, в ответ на что он только встряхивает головой. «В детстве Дилюк постоянно так делал» — проносится где то далеко в голове. И это как раз та ниточка, которая выведет к произошедшему вечером. Дилюк. Кэйа вспоминает, о чем и как он говорил с братом, что вообще сказал и что тот отвечал, как реагировал. И вроде все в порядке, все как обычно, но одна вещь не лает покоя — как отвернулся Дилюк во время последнего их разговора, как хмурился, думая, что он не видит. Как сверлил взглядом, выпровождая из таверны. Что то было не так в том взгляде. Наскоро собирая обратно в хвост волосы и натягивая снятые элементы одежды, Кэйа направляется на винокурню. Начать следует оттуда.***
Добирается он довольно-таки быстро. Подавляет в себе ностальгию по детству и бывшему дому, аргументируя это тем, что «сейчас не время», и подходит ко входу, попутно проверяя свет в окнах. Ни в кабинете, ни в спальне Дилюка он не горел. Зато горел на первом этаже. «Может, он просто наконец-то решил выспаться?» — тихо и про себя успокаивал появившееся из ниоткуда волнение Кэйа, зачем-то стучась в большую дверь. Аделинда встретила его тихим и удивленным «Господин Кэйа…!», но у того не было времени на приветствия. — Мастер Дилюк возвращался сегодня домой? — Да, господин. — Могу ли я посетить его? — Он возвращался, но ушел куда то опять буквально через три минуты. — Ясно. Спасибо. — До свидания, господин. Кэйа развернулся и быстро направился в поля. Он волновался. Дилюк заходил домой, а значит, он не пошел спасать Мондштат под покровом тьмы, иначе бы вернулся только перед рассветом в лучшем случае. Ну так куда еще он отправился глубокой ночью?! Казалось, этот вопрос бился в висках кровью, гоняющейся по организму быстрее от бега и от напряжения.***
Через час Кэйа успел побывать в поисках брата в окрестностях пяти точек телепортации в Мондштате и, не найдя его там, еще сильнее разволноваться. Следующим местом, подлежащим проверке, стал Мыс Веры. Появившись там, Кэйа готовился уже отправляться в следующую точку, как вдруг заметил на краю скалы черную фигуру с алыми, как закат, волосами. Он облегченно выдохнул и стал аккуратно подходить ближе. «Отправился на Мыс Веры… Какой же он сегодня странный… Сентиментальный.» Кэйа подходил и подходил незаметно, пока не разглядел то, что заставило его остановиться в шоке. Рядом с Дилюком валялась пустая бутылка из-под вина. Пару минут он просто пытался обработать происходящее. Дилюк. Явно пьяный. Восседает на Мысе Веры не в лучшем настроении. Мозг отказывался принять эту ситуацию. Поэтому Кэйа просто стоял и наблюдал, а потом все же решился опять приближаться. — Это ты? Что тебе надо? — звучит резко, холодно и одновременно пусто. Внезапно до Кэйи доходит, что Дилюк как будто обиделся на него. Очень сильно. От одной этой «теории» хочется тихо и истерично хихикать — А ты что здесь делаешь? — отвечать вопросом на вопрос — его любимая тактика — Сижу. А что, не видно? — И с чего это вдруг ты начал пить? — Тебя не касается, отвали. — Дилюк опустился до простой грубости. Да что с ним происходит? Кэйа думает с минуту. И решает помолчать. На него обиделись. Ему не доверяют. Надо подождать. И он ждет. — Если хочешь, садись. — говорит Дилюк уже просто пусто и совсем немного грустно и, не вставая, двигается на выступе скалы. Создается впечатление, что он сейчас упадет вниз. Впрочем, не исключено. Подумав пару минут, Кэйа садится рядом и искоса рассматривает брата. На лице у того легкий румянец, а на глазах — матовая пелена, покрывающая даже отражающуюся в них луну. Оба эти эффекта вызваны алкоголем. — Дилюк… — Кэйя не находит ничего лучше, чем просто сделать то, зачем он пришел — извиниться, — Если тебя задели мои слова, то… то прости меня. — последнее произнесено тихо, стараясь не нарушать момент, не навязываться и не мешать. В ответ лишь молчание. Понимая, что надо дать брату подумать, Кэйа замолкает. Через какое-то время ответ, пусть и странный, все-таки тихо произносится: — Тебе разве не все равно? Теперь Дилюк повернулся на собеседника, но в глаз не смотрит. Зато Кэйа, даже в темноте, замечает, как начинают еще сильнее краснеть его щеки. Замечает и произносит уверенно: — Конечно же нет. Ты мой, — тут говорящий запинается на миллисекунду — брат, мне не может быть на тебя все равно. — Ты же сам называл себя п-предателем сегодня. Кэйа в шоке. Неужели это из-за одного его слова, сказанного в шутку, его брат начал пить и запинаться на словах? — Ну ты чего, ты чего… Я же пошутил… Просто пошутил… — в этот момент он берет Дилюка за руки и неосознанно начинает поглаживать большими пальцами его ладони, успокаивая — Это так не выглядело. — Неужели ты уже совсем разучился различать на людях маски? Мда уж, братик, что то у тебя совсем все плохо. Дилюк же только замолкает и еще сильнее заливается краской стыда. — Ну и я тоже хорош, нечего сказать… Не заметил, что с тобой что то не так, наговорил всякого… — Ничего… страшного. — Ошибаешься, брат мой, как раз таки «чего». Можно мне… извиниться? Кивок головы напротив — и Кэйа уже начинает. Он аккуратно приближается к брату и целует. Мягко, воздушно, словно прикосновение бабочки. И дает себя оттолкнуть. Он не держит его за руки, не касается вообще ничем, кроме губ. Дает выбор. И Дилюк делает его. Дилюк приоткрывает рот и берет Кэйю за руки. Тот же обводит языком его губы — которые оказываются теплыми и прокушенными в нескольких местах — но продолжать не торопится. Он растягивает момент, вальяжно наклонившись над братом, балансируя между нежной невинностью и страстью. Как же долго он этого ждал. Они оба ждали слишком долго. Наконец Кэйа отрывается. Лицо Дилюка покрыто румянцем, глаза опущены, а обычно бледные губы покраснели. Кэйа заворожен этим зрелищем. Он видел своего брата всяким, но чтобы таким — смущенным и в тоже время счастливым — ни разу. До его сознания долетают слова. — Я думал, что ты уже забыл про нас. Отпустил. Оставил прошлое в прошлом. Я думал, что у тебя теперь есть новая жизнь, где для меня места нет… Кэйа всматривается в лицо напротив. Добро-добро усмехается. — Ну, ты почти прав… — С хитрой улыбкой он наблюдает, как алые глаза поднимаются в испуге на него. И только сейчас он замечает, что вокруг радужек тоже присутствует розоватый оттенок. Из-за него Дилюк плакал. Вот уж неожиданность. — Я действительно начал жить по новому, действительно отпустил все прошлое… Но знаешь… Для тебя я готов сделать исключение. Кэйа заливается тихим смехом, а Дилюк сначала счастливо улыбается, а потом притворно надувается. Но все недовольство сходит на нет, когда его целуют мягко в лоб, обнимают и шепчут на ухо: — Для тебя в моей жизни всегда будет место. Ты — моя жизнь, Люк. Взошедшее солнце раскладывает мягкие розовато-персиковые блики на их одежде, коже и волосах, а глаза их светятся счастьем, горящим ярче нескольких десятков солнц.