Куклам не нужны имена

      — Надо бы девчонку как-то назвать… — бормочет Пьеро, на мгновение приоткрывая подернутые дымкой удовольствия глаза. Дотторе присосался к шее губами, как пиявка, и будто бы прямо сейчас готов его если не сожрать — так хоть надкусить, попробовать. Как ребёнок, которого соблазняет вид никем не охраняемых конфет с кремовой начинкой, лежащих на столе. Он беспощадно пользуется тем, что воротник так или иначе все следы прикроет — и еще пользуется его фактической беспомощностью, когда ласкают конкретно это место. Впивать зубы в Первого Предвестника наверняка приятно, да еще и самолюбие потешить можно. Так думает сам Педролино, опираясь одной рукой на стол позади себя, допуская мимоходом мысль о том, что у него уже ноги подкашиваются. А может быть, не подкашиваются.       Дотторе ожидаемо замирает, переваривая услышанное, и неожиданно мягко, убрав клыки, лижет след от зубов. Широким, обманчиво ласковым движением. Цокает языком, пробуя на вкус, и выдает:       — Не советую — проблем потом не оберешься. Зачем тебе это вообще?       По его нетерпеливому тону ясно, что он не очень-то настроен обсуждать такие делишки — тем более что они касаются его создания, подопытного существа, его работы, если можно так выразиться, а Дотторе все-таки умеет отделять рабочее время от времени на личную жизнь. Один ловкий палец забирается Пьеро под белую перчатку, приспускает вниз с сильной ладони. Холод руки его не смущает, он давно привык.       — Неважно… — отвечает Педролино, крепче обнимая его за пояс. Шея горит, капельки слюны подсыхают на бледной коже. — Хочу — и всё. Мне для этого причина нужна?       — Она не человек, — вкрадчиво напоминает Дотторе, присматриваясь к новому нетронутому местечку и тихо клацнув зубами. — Если сломается — сделаю тебе еще одну, не проблема. И не драматизируй, при желании можно запихнуть те же воспоминания, что были в первом экземпляре. Промыть мозги, так сказать. А будешь её очеловечивать — начнёт барахлить.       — Где я её очеловечиваю? Это всё равно что собаке кличку придумать. Умнее она от этого не становится.       Дотторе вместо ответа снова пытается вкусить его крови, потираясь бедрами, и играет с холодными пальцами в приспущенной перчатке.       — Куклам имена не нужны. Они так себя и куклами-то ощущать перестают — Скарамучча тому яркий пример. Но мне нравится, как ты пытаешься накрутить драматизма. Я удивился бы, будь иначе.       — Тебе кажется, — усмехается Пьеро, покосившись на край стола. Две маски, небрежно брошенные друг на друга, смотрятся как странное абстрактное украшение. Маску Дотторе со временем начинаешь ненавидеть — хотя бы потому что она вечно норовит «клюнуть» в глаз.       — Кажется? Да вот вряд ли. Есть у меня ощущение, что только именем ты не ограничишься.       Всё началось с разговора с Розалиной, когда одним морозным вечером она поинтересовалась фактическим статусом его молчаливой второй тени, этого брошенного дотторевского ребёнка, чей Крио Глаз Бога так сильно резонировал с его собственным. Педролино впервые за долгое время не нашелся с точным ответом, потому что для него требовалось учесть слишком много нюансов. У неё не было имени, но Гидро Глаз Порчи — безделушка, что достаётся, как правило, наиболее достойным, — покачивается на поясе. Двенадцатая Предвестница? Где уж там, Дотторе бы не позволил. Хотя бы из-за того, что принятие кого-то подобного в их ряды неминуемо его оскорбит, он её даже равной Куникудзуши не считает. А Дотторе ему нужен — и не только из-за своих разработок или длинных пальцев, или клыков на шее.       Пьеро делит людей на два сорта — об одних, например, точит когти. Это, как правило, низ пищевой цепи в Фатуи. Есть те, кого он допускает к телу — и Дотторе будет стоять даже повыше них, близко к Её Величеству Царице, которой Пьеро готов ноги целовать и приносить на блюдце с голубой каймой Сердца Богов, скальпы поверженных врагов, все богатства и все мыслимые-немыслимые диковины. Льды Её Величества холодны, но благословенны. Укусы Дотторе обжигают и пьянят.       А вот свою верную молчаливую слугу Педролино не может отнести ни к какому сорту или подсорту. Может, наличие имени что-то да прояснит.       — Ну так что? — не совсем контролируя своё дыхание, шепчет он, сжимая в пальцах волосы. Дотторе, позвякивавший серьгой и увлекшийся медленным его вытаскиванием из многочисленных тряпок, невнятно мычит. — Как назовем твоё… детище?       — Спроси меня об этом через час, когда я тут закончу, — цедит тот, кусая его в ключицу. — Не видишь, делом занят.       Ерундой ты занимаешься, ласково думает Пьеро. Он сам, впрочем, тоже — может быть, куклам и детям из пробирки и впрямь не нужны имена. Тем более, если это лишь инстументы для грандиозного замысла, но не первые скрипки.       Ему всегда было интересно, чувствует ли Дотторе хоть малейшую толику отвращения, зная, что этому пораженному проклятьем телу больше пятисот лет. Каждый раз тот доказывает, что данная мысль абсурдна — иначе он не стал бы облизывать и кусать каждый миллиметр. У него вообще нет в голове такого понятия как «отвратительное». Его влечёт к Каэнри’ах и её прошлому, а Пьеро для него, можно сказать, интересное ископаемое — да еще и живое, с неугасшим либидо и периодическим желанием взять все, что покажется того достойным. Дотторе достоин — и более чем.       — Посмотри на меня, — говорит он.       Пьеро одаривает его скептическим, насколько это возможно с его возбуждением сейчас, взглядом льдисто-голубых глаз.       — Что?       — Понимаю, почему ты нравишься Её Величеству, — Дотторе изучающе оглаживает его бровь. — Снаружи твердый, внутри мягкий. Ну прямо хлебушек с маслицем.       Он еле-еле удерживается от того, чтобы не фыркнуть. Мысли путаются, в ушах стучит, на языке — горьковатый привкус чужих губ. Дотторе не требует от него верности. Царице же верность необходима только в вопросах главного дела. Переспи он хоть со всеми оставшимися десятью Предвестниками — она бы скорее сочла это забавным. Её Величество любит едко пошутить, в этом ей жалость неведома. С ней Пьеро и впрямь охота быть и хлебушком, и маслицем, но с другими это недопустимо. Лишь Царица может использовать его вообще как угодно и только она.       — И где она? — хмыкает Дотторе, поправляя воротник и по-кошачьи плавно расправляя плечи. Педролино краем глаза замечает, как у него краешек рта дергается в беззвучном шипении. Ухмыляется — про себя.       Краткая передышка, закончившаяся быстрым сексом в отдаленном зале для деловых переговоров, утекает сквозь пальцы. Протягивая Дотторе чуть было не забытую маску, Пьеро мажет кончиком указательного по его переносице.       — Всегда где-то поблизости. А что, соскучился?       — Как можно скучать по вещи?       Все же в некоторых моментах он безнадежен. Заполярный Дворец огромен, затеряться в нем так, чтобы друг друга месяцами не встречать, вполне реально. Но, честно говоря, презрение Дотторе по отношению к своему творению больше напоминает бесконечное избегание — как будто что-то в её присутствии заставляет его беспокоиться.       — Надеюсь, ты не возьмешь её Двенадцатой Предвестницей, — говорит он, шагая рядом. — Иначе здесь станет слишком людно.       За высокими окнами видно растекающееся в небе Северное Сияние. Пьеро, которому глубоко в душе не чужда романтика, затянутой в белую перчатку рукой трогает мизинчик Дотторе. Ожидаемо получает по руке. Улыбается глазами.       — Ты пытаешься всё просчитать на десятки ходов вперёд, но забываешь о том, что может случиться, скажем, через пять.       — Сомневаюсь, что ты будешь таким медлительным. Кстати, я делал её, опираясь на твой портрет.       — …Халтурная работа.       — Думаешь?       И черт его знает, как воспринял Дотторе эту околонервную шутку. А может, он и сам шутил. Или у Пьеро голова до сих пор идет кругом, раз он во всем усматривает толстые намеки.       — Господин Предвестник.       Она возникает перед ними как из-под земли, кланяется сначала первому, затем второму. Такие моменты всегда забавны — потому что неизвестно, к кому конкретно обращены её слова. По неподвижному лицу не прочтешь заранее, добрая новость или дурная. Что ж, работу второго Предвестника можно назвать халтурной хотя бы потому, что у этой куклы нет звездообразных зрачков. Она и близко не напоминает существо, принадлежащее к Каэнри’ах. Жизни в ней столько же, сколько и в…       Дотторе почти ехидно косится на него, улыбаясь уголками губ. Увлеченные друг другом, имя для его детища они так и не обсудили — и похоже, что именно этого он и добивался. Ведь куклам не нужны имена.       — Иду, — только и отвечает Пьеро, решив отложить это дело в долгий ящик. Он запахивается в шинель, ощущая исходящий от подопечной морозец. Их Глаза Бога снова резонируют между собой.