Долго и счастливо

Неторопливая прогулка по городу не приносила облегчения. Холодный ветер бросал в лицо пригоршни снега, замораживал капли случайных слезинок в уголках глаз, щипал за нос и щеки — в общем, изо всех сил делал жизнь невыносимой. Каз давно привык к непостоянству местной погоды. Он знал, что зимы здесь могут быть и теплыми, и холодными, и даже научился стойко переносить их. Однако сейчас всё вокруг почему-то казалось ему мерзким и отвратительным — и снег, и ветер, и тонкая корочка льда на дорогах, из-за которой порой неприятно проскальзывали ботинки, заставляя думать, что ты вот-вот потеряешь равновесие. Впрочем, кое-что приятное в этой прогулке всё-таки было. Рядом с раздраженным Казом неторопливо шел Дэвид. Засунув руки в карманы и аккуратно поглядывая по сторонам, он мягко делал шаг за шагом, явно погруженный в какие-то свои мысли. Каз бросил на него на него беглый оценивающий взгляд — на его лицо со старым загаром и свежими морщинами; на его короткие темные волосы с ранней сединой, что проглядывала у висков и в щетине на подбородке; на его немного ссутуленные плечи, будто на него давил какой-то невидимый, но очень тяжкий груз. Дэвид выглядел на десяток лет старше своего возраста, и Каз невольно вспомнил о том, кем тот был на самом деле и какое будущее ему грозило еще недавно. — Сыворотка плохо действует? — вдруг спросил он, как будто продолжая некий незаконченный разговор. Дэвид едва заметно вздрогнул от удивления, когда его размышления резко прервали, и перевел взгляд на Каза. Нахмуренные брови тут же расслабились, и Дэвид спокойно и доверительно улыбнулся ему в ответ. — Напротив, она действует лучше, чем ожидалось, — произнес он и мягко коснулся собственного лица, убирая со щеки случайную снежинку. Движение выглядело вполне естественно, и Каз позволил себе поверить этому. — Если бы не сыворотка, я бы, наверное, даже с трудом ходил. А так у меня достаточно сил не только для того, чтобы уныло ворчать о прошлом, — усмехнулся он и слегка толкнул Каза плечом, недвусмысленно намекая на что-то. Или, скорее, на кого-то. Да, на человека, что сейчас медленно шагал рядом с ним, улыбался ему, держал его за руку, когда казалось, что кто-то из них вот-вот подскользнется, и прижимался плечом к его плечу, когда налетал особенно холодный порыв ветра. На того человека, что много лет назад отправил его убивать и умирать самому, а потом долго просил прощения за всё сказанное и сделанное. Дэвид не ненавидел Каза. Прошло достаточно много времени для того, чтобы всякие злые эмоции рассеялись, не подпитываемые болью и горькими воспоминаниями. Но вместе с ненавистью из Дэвида давно ушла и всепоглощающая привязанность — или, вернее, то странное, похожее на влюбленность чувство обожания, которое совсем юный мальчишка когда-то испытывал к своему наставнику. Дэвид вырос, и вместе с ним выросли и его чувства. Страх и ярость сменились пониманием, а на место сомнений и желания оттолкнуть пришли доверие, уважение и привязанность к тому, с кем давно знаком и за кого действительно готов отдать жизнь, если понадобится. К счастью, то время смерти и сражений осталось позади, и больше никому не нужно было умирать в битве за призрачные идеалы политиков и тиранов. Казухира Миллер получил свое прощение, когда пуля — подарок от старого врага — прошла мимо виска, оставив ему на память тонкий шрам и бесконечное фантомное жжение в том месте, куда она изначально должна была попасть. Впрочем, Солид Снейк действительно умер — ушел как герой, превосходно завершив свою последнюю миссию. В его честь, разумеется, не поставят памятник, и люди не будут приходить к нему на могилу в бесконечной цепочке паломничества, однако тот, кто знает о его жертве, уже никогда не сможет этого забыть. И хотя Солид Снейк умер, Дэвид Миллер был жив. Он дышал, с каждым выдохом оставляя после себя на аляскинском морозе облачка пара, чувствовал тепло и холод, ощущал прикосновения руки к своей руке, улыбался, когда был счастлив, и хмурился, когда грустил. Экспериментальная сыворотка спасла его от скоропостижного старения клеток, отсрочила неминуемое, и теперь у него было время для того, чтобы пожить для себя, как и сказал ему на прощание отец. А рядом был человек, разделяющий вместе с ним эти бесчисленные спокойные дни, чтобы они не казались такими длинными и пустыми. — Ты прав. Не могу сказать, что раньше было лучше. Все эти морщины и седина совсем тебя не красили, — с усмешкой произнес Каз, протягивая руку в сторону Дэвида и нежно стряхивая снежинки с его волос. — Хотя, возможно, мне просто нравится ворчать, изображая из себя чокнутого старикашку. — Ты ведь знаешь, что эта роль уже занята, — Дэвид крепко сжал руку Каза, даже сквозь перчатку чувствуя холод металла. — Еще одного чокнутого старикашку в своей жизни я не переживу, так что оставайся самим собой, ладно? — Ладно, ладно. — Каз улыбнулся и немного сдвинулся в сторону, чтобы удобнее было держаться за руки. — Отныне в нашей жизни будут только собаки и свежий воздух, чтобы ты жил долго и счастливо. Дэвид хмыкнул, чувствуя, как нежно и аккуратно сжимают его пальцы в ответ, и взглянул на Каза. Затянутое тучами небо не давало достаточно освещения, чтобы рассмотреть всё в деталях, однако Дэвид и так прекрасно знал каждую черточку этого вечно красивого лица. — Знаешь, Каз, для счастья… Мне будет достаточно одного тебя.