Не она

Матка, туша, срань, дерьмодемон... У Фарена Броски имелось много имен для чудовищ, порождающих ползучих тварей — в зависимости от того, кто из спутников находился рядом. ...разбить о гладкую рыхлую плоть надпиленную стеклянную флягу, заполненную янтарной жидкостью, что горит жарче раскаленной лавы; высечь искру, ударив клинком о клинок, отскочить, увернувшись от удара — это было для него лучшим развлечением. Безумный танец со смертью, песнь удачи и торжествующий хохот где-то там, на краю сознания. Подожжённые твари выли, беспорядочно хлеща вокруг отростками-щупальцами, давая возможность безнаказанно запрыгнуть на спину и вонзить клинки в мозг. Самое сложное — не подскользнуться на обугленной и полопавшейся коже. Мать была иной. Фарен, точно зачарованный, не мог отвести взгляд, не слышал ни криков, ни шума боя. Её волосы, чёрные, влажные от испарений, лежащие гладкой блестящей лентой. Лицо, так не похожее на лица гномок, с резко выступающими скулами, лаская которые Фарен остро жалел, что так и не обучился резьбе по камню... Он с трудом сделал шаг... Её груди, большие, тяжёлые, которые так приятно было стискивать и забирать в рот оба темных соска сразу... ...шаг. Её узкие плечи, пусть и некрасиво-болезненные, тонкие ладони с хрупкими, почти птичьими пальцами, которые так боязно сломать прикосновением. И которые так приятно целовать, ощущая под губами податливую, почти прозрачную, кожу. ...ещё шаг. Её магия, сметающая со своего пути всё живое и мёртвое, чуждая, пугающая, но безмерно восхищающая своей силой. Он шел к Матери, с трудом переставляя ноги, не отрывая взгляда от её горящих яростью глаз, не замечая спеленутых щупальцами спутников. Губчатая плоть, выстилающая поверхность логова, отвратительно хлюпала под ногами. В запах скверны — тяжелый металлический смрад боли — вплетался пряный аромат от охапок увядающей зелени, и от этого сочетания желудок скручивался в узел. Пальцы невольно царапнули горлышко фляжки с водой. Желание смочить платок и провести по этому бледному лицу, смывая пятна скверны, было невыносимым. Он подошёл к ней, такой высокой, привычно задирая голову... И отшатнулся. Её лицо перечеркнула трещина, оно лопнуло пополам, открывая изуродованный скверной череп. Щелкнул металлический футляр, склянка с воспламенителем привычно скользнула в руку. — Ты не она, — качнув головой, выдохнул Фарен. — Не она.