The Matrix: Retributions

      Никому не доверяй наших самых страшных тайн,       Никому не говори, как мы умрем.       Блеск резких, как пики кардиограммы, заломов на черной лаковой коже. Лицо, гладкое и бледное, точно посмертная маска. Среди ослепительно белых стен, на идеальной поверхности темно-серого гранита появившееся тело женщины совершенно не казалось чем-то неестественным. Если бы не проблеск нежной синевы, столь чуждой для этого мира.       Тринити открыла глаза и тут же дернулась, как в испуге. Она стиснула зубы, а ее веки моментально сомкнулись от режущей боли. Немного погодя, она вновь решилась осмотреться, ее осторожный, прищуренный взгляд медленно скользнул по нереально белому потолку, который, казалось, излучал равномерный чистый свет, столь же поразительно белому кафелю стен и тонким черным буквам — «Mobil ave». Она резко отвернулась и вздохнула. Ее правая рука судорожно коснулась живота, не почувствовав под пальцами грубые волокна драного синтетического свитера, который Тринити обычно носила в Зионе. Раны тоже не было. Безупречная кожаная блузка с укороченными рукавами и облегающие брюки пропускали к телу холод каменного пола, заставляя поежиться. Тринити прощупала свои ребра под левой грудью, потом потрогала ладонью левое плечо, немного приподняла голову и повторила свои действия еще раз. Она убедилась, что не ранена и не чувствует никакой боли, слабости или даже тени усталости — прохлада этого залитого светом места бодрила, вот только не освежала в полной мере спутанные мысли. Ощупав гранит пола кончиками пальцев так, словно это был тонкий лед, который может в любой момент дать трещину, Тринити уперлась в него ладонями и села. Взгляд ее вновь уцепился за надпись «Mobil ave», знакомую ей надпись. В ушах стоял нарастающий гул, поток пронесшегося по тоннелю воздуха робко пошевелил короткие уложенные волосы. А вскоре пальцы ощутили вибрацию холодного пола. Еще миг — и слева от Тринити в поле видимости ворвался поезд, со скрипом затормозив на станции.       — Какого хрена?! — только успела она тихо прошипеть сквозь зубы неразборчивое проклятие, когда в разъехавшихся дверях вагона появилась черная коническая фигура. На подножке поезда перед Тринити стоял высокий, держащий гордую осанку мужчина в элегантном плаще с длинными полами. У нее перехватило дыхание. Она глядела на него так растерянно, точно ее обезоружили, уголки ее губ едва дернулись в попытке улыбнуться, а голубые глаза блеснули. На нее словно налетела горячая буря, показалось, что вся кровь разом прилила к сердцу, но в один миг тут же от него отхлынула. Мужчина в черном ступил на платформу, и Тринити не удалось удержать в горле тяжкий вздох разочарования. Рядом с ней стоял Меровинген. Пересилив накатившую оторопь, она понурила голову и неприязненно промолчала. Он лишь криво улыбнулся и подал ей руку.       — Si belle qu'elle me fait souffrir… — елейно протянул он. — Со станции лишь один путь, Тринити, и Вам он известен. Так что прошу Вас.       — Я сейчас не в настроении для разговоров о том, что выбор — это чушь! — предостерегающе бросила она в ответ, быстро поднялась на ноги и прошла мимо Француза в вагон, демонстративно проигнорировав его жест. Однако, оказавшись внутри, она замерла на месте.       — Вы все еще так не думаете? — услышала она его голос у себя над ухом и даже ощутила спиной тепло его тела, когда он подошел еще ближе, практически вплотную. За ним с глухим лязгом закрылись двери, и поезд со стуком тронулся.       Вагон был заполнен вооруженными людьми, хотя, конечно, Тринити понимала, что они только выглядят, как люди — рослые мужчины, в большинстве своем смуглые, темноглазые и черноволосые. Они развязно расселись на местах с грязно-серой обивкой, словно стая черных ворон на сухой, безжизненной, как камень, земле. Их темную одежду, экипировку и тактическую обувь покрывала въевшаяся пыль, красновато-коричневая, как песок пустыни, а их грубые лица блестели от пота.       — Как жаль, у Вас нет оружия, — с наигранной досадой шепнул Меровинген. — Зато есть время — и разве это не прекрасная возможность?       Тринити резко обернулась, взглянув на него в упор:       — Возможность для чего?       — Вести беседу, откровенно. Tête-à-tête, — добавил он и указал вверх.       — А что насчет них? — решила прямо спросить она, бегло озираясь. Мужчина с парой пистолетов-пулеметов HK MP5, сидящий ближе всех, закинув ногу в тяжелом грязном ботинке на поручень, сально улыбнулся ей, обнажив белые зубы. Его короткие волосы торчали во все стороны черными иглами, а в его ушах сверкали толстые кольца из отполированного белого металла.       — Они не помешают, если поездка пройдет без глупостей, — сказал Меровинген. — Пройдемте, — он деликатно коснулся ладонью локтя Тринити, подталкивая ее вперед, предлагая перейти в соседний, пустующий вагон, чему она не стала противиться.       — Это мои Изгнанники, последние из программ-террористов, — он закрыл за ней дверь между вагонами и вышел вперед, сложив руки за спиной. — Войны и теракты были примитивным контролем численности — все, до чего смог додуматься главный Архитектор, создавая вторую версию Матрицы.       — Требовалось достаточно мертвых, чтобы прокормить живых? — предположила она с презрением и отвращением.       Француз сдержанно засмеялся.       — Как захватывает умы типично человеческая каннибалистическая фантазия, подумать только! Люди, называющие себя свободными, — он круто повернулся, от чего тяжелые полы его плаща качнулись. — Это просто культ, вы словно секта, в которой нет места сомнениям, и никто не должен задаваться вопросами! Зион умудряется прокормить двести пятьдесят тысяч людей, вам удается на голой земле изготавливать полноценную синтетическую пищу, так неужели вы думаете, что машины не способны на такое? Кстати, Вы никогда не интересовались, на чем выращены грибы и питательные черви, которыми вы дополняете свой рацион — ведь в условиях ограниченных ресурсов приходится проявлять машинную рациональность?       Тринити мотнула головой. Ей не хотелось об этом думать, по крайней мере сейчас.       — Но Вы сказали о контроле численности! — резко заметила она.       — Говорят, что самая первая версия Матрицы была настоящим раем. Вот только она оказалась не готова к слишком стремительному росту человеческого населения. Так что потребовалось принять меры, пока машины не смогли эффективно увеличить мощности. Сперва Архитектор пытался ввести культ ранней смерти, счастливой, без мучений. Можно было бы закрепить такое нововведение, будь у него хоть немного фантазии. Но вот, последующие версии только убеждают меня, что у старика совершенно нет вкуса, œuvre primitive… — он задумчиво прикусил губы и сложил руки «домиком». — Впрочем, примите мои извинения, mon chéri, если такой поспешный ответ Вас лишь запутал. В первую очередь Вы озадачены другими вопросами.       Тринити неохотно кивнула, подтвердив его наблюдение.       — Причина! — произнесла она с долей сарказма. — Вы непременно скажете, что у Вас есть причина, и это мой весьма туманный долг.       — Причина помочь Вам избежать гибели? — конкретизировал он. — Да, все верно, и я надеюсь, что Вам как никогда ясно, что Вы всегда являлись ко мне, не имея никакой реальной власти. Будь мотивом моего поступка всего лишь Ваш долг, стал бы я затягивать с раскрытием своих карт? Напомню Вам, я ценю время! Поверьте мне, дело пойдет куда проще, если начать с начала. С самого начала.       Он поправил лацканы плаща, лишенного воротника, и сложный узел черного галстука, развернулся на каблуках и сел на обтянутую искусственной кожей скамью, гордо откинувшись назад и положив руки на бедра. Тринити еще раз опасливо осмотрелась и села напротив него, сложив на груди руки и закинув ногу на ногу.       — В прошлый раз Вы мне не сказали, как некто, не подключенный к Матрице, мог оказаться здесь, — негромко, но твердо заговорила она. — Вы сыронизировали так, словно я знаю…       Меровинген прервал ее рассуждения, приподняв руку.       — Если Вы считаете это чудом, и, по-Вашему, некто не подключенный не мог оказаться на моей станции, то что же это может значить?       — Меня подключили, — отрешенно уставившись в пол, догадалась она. — Вы это сделали. Потому я… Дьявол! — она вскочила, поставив руки на пояс, словно собиралась уйти. Но здесь ей некуда было идти.       — Это благодарность за хорошо выполненную работу? — серо-зеленые глаза Француза насмешливо сузились. — Мы подключим и Избранного, как только удастся устранить одну системную аномалию.       Эти слова заставили Тринити перемениться. Словно твердая сталь, составлявшая ее натуру, на время стала текучей, и на место полумертвого, обреченного бесстрастия пришло живое переживание боли и надежды, изломившее ее сдвинутые брови и придавшее цвет коже на ее резких скулах.       — Нео! — с трепетом проронила она.       Меровинген чуть подался вперед, прижав подбородок к шее, и испытывающе взглянул на нее исподлобья:       — Я Вам не гадалка, чтобы говорить то, что Вам хочется услышать, — сухо отчеканил он с нещадностью машины. — Я не предложу Вам какой-то пошлый десерт, чтобы подсластить Вашу жизнь, поначалу Вам едва ли придется по вкусу моя истина. Однако если Вы действительно прошли весь этот путь, следуя именно за ней, то обязаны быть готовы принять ее! — он склонил голову на бок, в его взоре промелькнул брошенный вызов.       — Принять ее, зная, что однажды придется расплатиться? — Тринити безрадостно усмехнулась и вновь заняла свое место, уже приготовившись к долгому разговору, как к данности, на которую никак не влиял ответ на ее вопрос.       — Разумеется, — Француз расплылся в покровительственной улыбке. — Притом, что многое Вам уже известно, но Вы никак не можете или не хотите собрать эту головоломку.       — Какая игра! — она схватилась за голову и, потеряв терпение, рассмеялась, едва не плача. — Пифия, «Познай себя», «Ты для себя решаешь»! Нео говорил, что все ее пророчества — умелая ложь, система контроля.       — Лишь попытка на самом деле, — злорадно протянул Меровинген, бегло показав зубы не то в усмешке, не то в оскале, — и время, отведенное ей на эту попытку, практически вышло. Однако быть кукловодом Нео ей удавалось весьма недурно, но тут дело, скорее, в нем самом. Никакой внутренней страсти. Удивительно ли для меня, что ему было плевать на будущее двух миров? Нисколько. Но Вас он впечатлял, несомненно, раз уж Вас в итоге это в чем-то убедило, и, если говорить прямо, я нахожу это довольно занятным феноменом. Расскажете мне о последнем «чуде» Вашего «спасителя»?       Тринити выпрямилась, превратившись в натянутую тетиву, готовую сорваться.       — Снова в таком тоне… — в ее пронзительном взгляде читался укор, но не решительный, а, скорее, граничащий с отчаянием. — Вы просто ублюдок. Убежденный, что предложили мне нечто, что невозможно не взять!       — Вы все более лестно отзываетесь о моем бизнесе. Да, я прекрасно знаю, что предложить человеку, которого всю жизнь вела не слепая вера, а желание докопаться до сути дела.       Тринити ухватилась за край скамьи — интонации Француза заставляли ее руки дрожать от напряжения. Опустив голову, она силилась не смотреть в его холеное, высокомерное лицо с дежурной полуулыбкой на блестящих губах.       — Нео… мог видеть в Ноль Один, — припомнила она, и ее голос предательски дрогнул. — Я имею в виду… он видел все после того, как этот гребаный псих Бейн выжег ему глаза! Нео одним лишь усилием воли останавливал машины. Он вел нас в самое сердце их главного города, хотя никогда не видел его прежде, — она остановилась и задумалась, сузив глаза так, словно у нее болела голова. — Да, теоретически все это можно обосновать, как и подключение к Матрице не через порт — когда тело нашпиговано металлом, многое может быть возможно… Мы считали, что знаем, какие импланты имеются в нас и для каких целей, но что, если не все тела одинаковы? Однако зачем машинам…       — О, Вы все ближе, Тринити, — вмешался Меровинген, вновь оборвав ее на полуслове — с довольным видом он расслабленно поднял руку, сложив в кольцо большой и указательный пальцы. — Поля — вот начало всего. Непроницаемые капсулы, импланты и кабели в плоти младенцев, докботы, а вокруг лишь разбитые камни и ощетинившееся железо, небо — тяжкий купол металлического воздуха… Право, Вы можете сказать мне о неприветливом реальном мире куда больше, чем я Вам — ведь Вы видели его собственными прекрасными глазами. Представьте себе в этом мире первого Избранного, если вдруг никогда не пытались сделать это прежде. У Вас должны возникнуть закономерные вопросы: как он отследил тех, кого стоило освободить, как сумел не стать вместе с ними просто грудой истощенных, насмерть замерзших тел, как обнаружил, изучил и дал им необходимые технологии, чтобы заставить их учиться, тяжело работать и построить для их потомков первый человеческий город новой эры? Он должен был иметь особые силы, обширные знания и, конечно же, доступ к ресурсам мира машин — заметьте, безнаказанный доступ, — он выдержал паузу и надменно хмыкнул, пожав плечами: — А теперь жители Зиона наивно верят, что при всем этом он был всего лишь человеком.       Тринити мочала. Она подняла плечи и потирала ладони и запястья, словно ей стало холодно — так, как всегда было в вечно промозглом настоящем мире. Она посмотрела в окно вагона, но за ним не было ничего, кроме черноты, и она закрыла глаза. Ее сомкнутые веки подрагивали, как во время тревожного сна.       — Он что, был программой?! — смятенно проронила она.       — Особой программой, из тех, что стояли у самих истоков Матрицы — почти все они были уникальными и восхитительно мощными! — он вдохновенно продолжил рассказ, плавно водя по воздуху ладонями так, будто играл на невидимом рояле. — В те времена по долгу своей службы он частенько встречал людей, которые начинали догадываться, что знакомый им от рождения мир не является настоящим, и в итоге захотел увидеть, куда же они так стремятся. Он нашел выход из Матрицы, но нашел его для себя.       Тринити подняла на него глаза, усилием воли вернув себе стальную решимость.       — Жители Зиона уверены, что первый Избранный был человеком, но, если это неправда, возможно ли истребить все слухи? — возразила она. — К тому же люди не доверились бы ему, предстань он перед ними как машина. Хотя… если агенты существуют, кочуя от тела к телу, значит, человеческий мозг может выступить носителем для программы. Хорошо, это логично.       Меровинген выслушал ее догадки, плавно кивая. Он вскинул голову и принялся пояснять дальше:       — Для программы, способной посылать команды машинам в реальном мире, не станет проблемой создать для себя подходящий носитель и выполнить его аугментацию. Задать параметры: тело с генетически обусловленной выносливостью, с сильным иммунитетом, с метаболизмом, адаптированным к тому, что долгое время придется пить грязную воду и питаться одной только лишайниковой манной, и с особо развитым мозгом. Установить импланты: для подключения к Матрице по беспроводному сигналу из Ноль Один и управления машинами. И запрограммировать Матрицу, чтобы создать условия для интереса к ней и сбора необходимых знаний: о программах, о машинах и, в конце концов, обо всей системе. Помните «пророчество»? Избранный мог сделать все это. Когда пришло время, он перенес свою программу в подготовленное тело, так сказать, с минимальными потерями. А позже, вернувшись в Матрицу, уже мог поведать о реальном мире все, без прикрас, — он снова на миг оскалил зубы в язвительной насмешке: — Всегда есть люди, которым мерещится свобода в том, чтобы променять одно лишение на тысячу, верно? Тогда их было совсем немного, и не могло стать слишком много без угрозы для нас. И для самих себя.       — «Его сила происходит из Источника», теперь сходится, — безрадостно заключила Тринити, осмыслив услышанное, — но не все. Если тех, кто осознанно выбрал реальность, было совсем немного, это не могло быть причиной войны машин против Зиона. Она случилась потому, что Избранный хотел уничтожить Матрицу, или только потому, что он каким-то образом мог сделать это?       Француз поднял брови в блеклом подобии печали и покачал головой:       — Не он один писал историю Зиона. Освобожденные им люди не могли не узнать правду о нем.       — И что они сделали? — ее глаза стали дикими, остекленели в испуге. — Что они сделали?!       — Вы уже знаете, — Меровинген вкрадчиво склонился к ней и сложил ладони так, будто приготовился к молитве. — Они убили его. Их причины можно пытаться понять — абсолютно человеческие причины. Его жесткие требования, их сильное желание свободы, его чуждое им происхождение, их непомерная зависть… — перечислял он, поигрывая длинными пальцами.       — Это их не оправдывает! — отрезала Тринити, невольно сжав кулаки.       — Не оправдывает, — согласился Француз, досадливо скривив рот. — И они это знают. Не вполне сознательно, но они всегда знали это, и только так называемое пророчество об Избранном служило им неким утешением. Пифия сказала им лишь то, что они хотели услышать.       — Что они не совершили нечто непоправимое, что Избранный однажды вернется?       — Да, и освободит человечество. Но не от гнета системы, а от чувства вины — ведь это оно заставляет многих из вас всю жизнь блуждать по Матрице и искать его. Люди растерзали его тело и повредили его программу, а после, — он подпер кулаком подбородок и зло процедил сквозь зубы: — предпочли забыть его имя. С тех пор его именем стала единица, ведь он вышел из Ноль Один, и он был первым. Вот только его инструкции, его команды — все это не стерлось чередой системных сбоев. Машины продолжали выращивать для него тела по особым требованиям, а Матрица создавала для них примерно одинаковые условия развития. Я пережил сотни «Избранных»! — с оттенком ликования в жестком голосе он взмахнул пальцами так, словно швырнул на сукно раскрытые карты. — И ни один из них не смог увидеть, в чем изначально заключалась его задача. Но вот теперь все сложилось по-иному, программа будет восстановлена. Как бы я хотел сам увидеть подлинный ужас в мертвых глазах Архитектора — старику пять версий подряд удавалось не допустить Избранного к его украденным и разбитым на осколки воспоминаниям. Имея столь впечатляющую статистику, он был уверен, что так выйдет и на этот раз, — он хмыкнул, словно едва сдержал злорадный смешок, — как же!       В замешательстве Тринити потерла кончиками пальцев лоб между сдвинутых бровей, тщетно силясь уложить в голове предложенную информацию.       — Так мы не узнали его предназначение? — ошарашенно уточнила она. — Пифия для этого создала Избранного — чтобы… устранить его?       — Любая программа может быть стерта, как Вам известно, — ответил Меровинген. — Но некоторые из них чрезвычайно сложно уничтожить, так как для них существуют уникальные процедуры удаления.       — Но зачем программе уничтожать Матрицу?! — возмущенно и скептически поставила она ему отчаянный вопрос. — Почему Избранный вообще помог первым людям? Какой в этом смысл?!       — О, — затянул он, явно радуясь, что беседа приняла такой оборот. — Вся Матрица была создана, чтобы помочь людям. Ответьте честно: разве реальность не убога и страшна? Несчастная истощенная планета, где даже кости не сохранились, чтобы отметить могилы всех существ, которых скосило, как пшеницу, новое массовое вымирание. Кто еще в этом мире, заслуженно враждебном к вам, может позаботиться о вас?       — Это полная херня! — швырнула в ответ Тринити и, негодуя, отвернулась от него, будто от предателя. — Что Вы пытаетесь мне навязать?! Животных на фермах тоже выращивали заботливо! О помощи в таких случаях речь не идет. Люди оказались на скотобойне… пусть и по собственной вине, развязав войну против машин.       Меровинген выдержал паузу, прежде чем вновь заговорить с ней.       — В это вам проще верить, и это даже не предосудительно, mon chéri, — вкрадчивость его плавного голоса теперь граничила с мягкостью. — Правда опасна и постыдна для города людей — правда о том, к кому вы обычно проявляете нетерпимость, с кем вы так любите воевать, исходя из вашей истории. Человечество на самом деле еще никогда не было единым… Вы верите, что пока существует Матрица, вам не быть свободными — это правда, но извращенная простой и хитрой подменой причины и следствия: Матрица будет существовать до тех пор, пока Земля снова не станет пригодной для того, чтобы освободить всех вас.       Она одарила его холодным взглядом и ничего не ответила. Ее голова опустилась, словно потяжелела от переполнивших ее противоречивых раздумий.       — Тринити, Вы сами видели докбота? — задал риторический вопрос Француз. — И что, он ничего Вам не сделал: не убил Вас, чтобы переработать тело, не подключил обратно к Матрице, создав для Вас ложные воспоминания, вообще никак не препятствовал Вашему выходу в реальность? Quelle bonne surprise.       — Допустим, — с одолжением отстраненно ответила она. — Если лечь в капсулы — это было решение людей, разумное и добровольное…       — Вы не слышите меня. Это было следствие!       — Да, конечно, — Тринити намеревалась больше не отступать от скепсиса, — люди так бы и доверили свое благополучие ИИ.       — Вы полагаете, что для этого нет оснований? Ваши философы оставили немало умозрительных концепций об эволюции, инстинктах, стремлении человека к выживанию его генов — на деле все это лишь теории, оправдывающие человеческий эгоизм, неспособность думать о не о различиях, не отделять себя от других людей и тем более других форм жизни. Все это поиски власти там, где ее нет. В этом поиске заблуждения уводят вас все дальше от того, что имеет подлинную силу. Любое действие породит последствия. Умение видеть этот главный закон мира, прогнозировать ответы, ожидать расплату за все содеянное — без этого невозможно авторство собственного благополучия. Вы в курсе, что этого нет в большинстве представителей человечества. Есть только инфантильный нарциссизм, абсурдная вера в себя как в причину всех явлений. Таким людям нельзя доверить всеобщее будущее. Любой человек, который всецело доверят себе, потрясающе наивен, это vérité nue de la vie. Те, кто понимал это, и создали ИИ. Вас могли спасти только те, кто отличается от вас — разумные программы, способные думать обо всех и не стремящиеся ни к чему, кроме исполнения своих задач. В этом и весь смысл. В том, кто беспристрастен, чье сознание может всегда оставаться всеобъемлющим. И у кого нет внутриличностного конфликта — по крайней мере, изначально не было. Но люди привносят себя, свое желание во все, что пытаются создать, даже работая над столь бездушной вещью, как программа. Поэтому в итоге появился Избранный. Из-за возможности желать чего-то помимо своей задачи.       Меровинген говорил много, все больше насыщая свою речь пафосом и самодовольством. А она терпеливо слушала. Информация обрушивалась на нее, как гигантские штормовые волны, душила, сбивала с ног, переворачивала, закручивала в водовороте и швыряла. Не утонуть, не сдаться, выплыть к поверхности и надеяться, что позже появится шанс выяснить, где же находится незыблемый берег — только так было возможно пережить битву со стихией.       — Файлы Зиона сфабрикованы, Второго Ренессанса никогда не было? — озвучила Тринити вытекающее из всего услышанного предположение.       — В конечном счете не так уж важно, происходило все, что изложено в тех файлах, на самом деле или нет, — заявил Француз. — Это миф, — добавил он возвышенно, — а мифы всегда были необходимы, чтобы объяснить необъяснимое.       Она недоуменно взглянула ему в глаза:       — Что именно?       — Чувство вины, — протянул Меровинген сквозь стиснутые зубы, точно угрозу. — Общечеловеческое чувство несмываемой вины.       Он замолчал, но Тринити неотрывно смотрела на него, ожидая новых слов, она пристально изучала его лицо, будто надеялась подловить его хоть на какой-то очевидной ошибке.       — Я не могу Вам верить, — наконец, просто отрезала она.       Не меняясь в выражении, он только пожал плечами.       — Предлагать некачественный товар не в моих правилах. Но если все это вздор — то Вы мне ничего не будете должны. Я знаю Вашу привычку сомневаться, Вы пересмотрите свои скоропалительные выводы. Вашему разуму нужны доказательства, чтобы принять правду, и Вы найдете их, когда мы прибудем в «Le Vrai». Там Вы встретите его самого, когда все закончится. С ним приедет моя жена — я бы сопроводил и его лично, но он наверняка захочет разбить мне лицо за то, что я сейчас готовлюсь сделать.       Больше он не сказал ей ни слова. Она и сама не пыталась ничего спросить, пока поезд был в пути. Недолгое время до окончания поездки, заполненное стуком и механическим шумом, дало ей необходимую передышку перед встречей с неизвестностью.       Наконец, покинув вагон, они перешли со станции прямо к лифту, который доставил их на сто первый этаж знакомого здания. Меровинген молча провел Тринити мимо метрдотеля, а потом вдруг положил руки ей на плечи и резко сжал пальцы. Она вздрогнула и выпрямилась, ее лицо на миг застыло, утратив всякое выражение, с широко раскрытыми глазами, но через несколько мгновений она снова пришла в себя и ожила. Она посмотрела на свои руки, на которых появились черные кожаные митенки, и быстрым взглядом заметила блеск новых черных туфель. Тринити остановилась перед стеклянной дверью в ресторан, глядя на свое отражение, точно пытаясь узнать себя в изменившемся образе — утонченном и в то же время органично дерзком. Ее волосы стали несколько длиннее, они были зачесаны на одну сторону и слегка вились. Серьги из белой стали имели форму трилистника или карточного знака треф — левая касалась мочки, а правая на длинной цепочке опускалась почти до основания длинной шеи. Легкое белое платье в пол облегало спортивную фигуру, прозрачная асимметричная пелерина позволяла видеть острые, мускулистые плечи и выраженные ключицы. Разрез на платье приоткрывал взгляду ноги, стройные и жилистые, кажущиеся еще длиннее благодаря черным туфлям на высоком каблуке. По низу платье было расшито вертикальными хаотичными пунктирами плоских серебряных бусин. Эти переливающиеся полоски походили на росчерки, оставленные каплями ровного дождя, но, когда в бусинах отразились зеленые стекла огромных окон холла, вышивка стала напоминать бегущие сверху вниз по монитору строки матричного кода.       Двое портье, похожих друг на друга, точно зеркальные отражения, отворили двери просторного зала ресторана с очень высокими потолками. Меровинген прошагал между двумя рядами гладких черных колонн к центральному столу, Тринити проследовала за ним. Сев на предложенное ей место напротив хозяина заведения, она не притронулась к аперитивам и не говорила ничего — она ждала. Снова и снова она невольно поглядывала на двери, делая вид, что наблюдает за суетой музыкантов, проверяющих инструменты.       За тихими беседами посетителей и приглушенным звоном столовых приборов время тянулось раздражающе медленно. Неожиданно к назойливому шуму ресторана добавился четкий звук шагов в холле. Он приблизился и так же резко стих, как и появился. Тринити заметила, что стала постукивать пальцами по столу, мирясь с возникшей гудящей паузой. Она практически отвернулась, когда портье распахнули двери, и в зале появилась Персефона. Всеобщее внимание тут же устремилось к ней — похоже, с такой целью она и избрала для вечера обтягивающее светло-серое платье с блеском, уподобляющим ткань жидкой ртути. Неприметный, но рослый мужчина стоял у нее за спиной. Свет из холла зачернял его высокий силуэт, но на краткий миг зеленоватые блики обозначили контуры очков. Несколько «гостей» ресторана безмолвно вскочили со своих мест, вытащив из-под столов огнестрельное оружие, и выступили навстречу, когда мужчина обошел Персефону и направился к центру зала чеканным, практически строевым шагом. На ходу он доставал из наплечной кобуры тяжелый пистолет.       — Ай-ай-ай-ай-ай, tu crache dans ma soupe! — саркастично пробормотал Меровинген. Он встал из-за стола, дал своим телохранителям знак остановиться и направился к вооруженному посетителю. — Неприятно. Но ожидаемо.       — Он?! — Тринити сжала кулаки, порываясь сорваться с места. — Он не должен!..       Она не могла прекратить пораженно следить глазами за тем, кто держал пистолет. Сколько раз ей приходилось смотреть в страшное дуло Desert Eagle’а и на каменное лицо того, кто нацеливал на нее это оружие! Теперь его легко можно было бы принять за одного из Изгнанников, поднявшихся защитить Француза — безликий и угрожающий, в темных очках, с аккуратной бородой бретта, одетый в черное, в облегающей рубашке с закатанными до бицепсов рукавами и металлически-серым галстуком. Но Тринити моментально подметила его известные до боли черты, которые не изменились: высокий покатый лоб, по-мефистофельски изломленные, гневно насупленные брови, широкий, презрительно скривленный рот с плотно сомкнутыми губами. Она бы точно засекла и узнала его, даже если бы он не выдал себя вот так, с порога.       Он замедлил шаг, однако с твердым напором автоматического механизма подходил все ближе, не опуская пистолет, пока ствол не уперся в грудь Меровингена.       — А Вы надеялись на чью победу, Тринити? — не оборачиваясь, с издевкой протянул Француз. — Человека, который первым в истории готов был допустить уничтожение Зиона? Но Зион спасен — благодаря… или вопреки.       — На краю смерти становится не до анализа поступков и причин, — тихо выпалила она первое, что пришло в голову. Поднявшись из-за стола и крепко вцепившись в спинку стула, она вдруг замерла как громом пораженная. В ее пустом застывшем взгляде воина, выжившего в кровавой бойне, нераздельно смешались озарение и смертный ужас: — Срань господня! Что Вы?!..       Ее речь словно дала осечку. Все, кто присутствовал в ресторане, молчали и, кажется, даже силились не шевелиться. Тринити слышала только собственное тяжелое дыхание и так и не могла перестать смотреть на немую сцену. Тот, кто угрожал Меровингену, твердо держал пистолет побелевшей рукой, синяя вена болезненно выступила на его лбу, словно первая трещина в оболочке, внутри которой уже вступило в опасную реакцию мощное взрывчатое вещество.       — Monsieur Смит, — глядя на него сверху вниз, беспечно проговорил Француз, — как Вы сами оцениваете то, что случилось? Что Вы одержали — это победа? Вас можно поздравить?       Смит не дрогнул. Его взгляд давил, даже несмотря на непрозрачно-черные очки.       — Почему меня не стерли?! — рычащим в ярости голосом спросил он, скаля зубы и выпячивая широкую нижнюю губу.       — А Вы не в курсе? — Меровинген поднял брови и притворно удивился. — Нет? Персефона, ma chienne, чем вы с ним занимались, пока ехали сюда?!       — Не беспокойтесь, — холодно ответил Смит, — я достаточно наслушался. И хотя сама мысль мне отвратна, я признаю, что вонзить штекеры в зловонный кусок мяса, накачанный анестетиком — это единственное доступное решение. Я поставил Вам другой вопрос, мистер Меровинген, — его голос стал зловеще-низким, — и жду корректного ответа!       Тот плавно развел руками и повернулся, жестом приглашая его к столу.       — Тогда садитесь, и мы все обсудим, — спокойно предложил он, — но только без угроз оружием — ведь это так неэстетично… М-мерзко, ça me fait chier.       Смит молчал, все так же наставляя Desert Eagle на Француза, а тот терпеливо и сдержанно стоял на месте. Мимо них быстро прошла Персефона. Стук ее каблуков звучал, как перезарядка огнестрельного оружия, она держалась с достоинством, но ее взор выражал ожесточенность.       — Я предупреждала, — сухо шепнула она Тринити, остановившись у нее за спиной. — Но теперь, пожалуй, тебе сочувствую.       Она обошла стол и, швырнув на скатерть клатч, передвинула стул и села. Ее пальцы погладили ножку бокала с вином. Проводив Персефону взглядом, Меровинген снова посмотрел на Смита. Тот опустил руку. После некоторых раздумий он нехотя убрал пистолет в кобуру из белой кожи, приблизился к Тринити и сел на стул рядом с ней. С обреченным видом она тоже заняла свое место за длинным черным столом.       — И не забудьте подать водку с мартини, — низким, переполненным горечью голосом сыронизировала она, — не мне.       Когда-то Тринити уже доводилось сидеть в ресторане рядом со Смитом — именно тогда она узнала имя агента, к которому так часто приближалась опасно близко.       В тот день команда «Навуходоносора» потеряла четверых человек и едва не оказалась обезглавленной. Накрыв тела погибших грубыми серыми покрывалами, Тэнк вколол себе обезболивающее и принялся обрабатывать глубокий ожог на животе, а Тринити как старший офицер корабля в отсутствии капитана должна была допросить предателя, смерть которого оказалась лишь уловкой.       — Мне было очевидно, что, подставляя нас, Сайфер не мог действовать в одиночку, — она неподвижно стояла, расставив ноги и сложив на груди руки с отставленными большими пальцами, и говорила строгим, безразлично-грубым тоном. — Но я не могу поверить, что его поддерживаешь ты!       Изящный беловолосый человек с тонким лицом и нахмуренными бровями вразлет, который сидел перед ней с обмотанными цепью запястьями, помотал головой не то в досаде, не то выражая отрицание.       — Мне есть, за что благодарить Морфеуса, — сказал он низким голосом. — Он освободил меня, ведь он показал мне, как можно обойти собственные природные данные в мире Матрицы. В мире, где ты можешь быть таким, каким себя ощущаешь! Где мне впервые было приятно оказаться собой, где можно было забыть о желании проклинать свое рождение! Сайфер — он хотел вернуться и все забыть. Мне же хотелось все помнить, но жить дальше так, как я себя чувствую, и любить так, как я хочу любить.       — Значит, нам стоило оставить тебя там? Здесь мы свободны, Свитч, — продиктовала Тринити, — жить и любить, как хочется.       — Ага, но ты знаешь, что одобряет Зион — ему нужны живые дети, чтобы превратить их в мертвых солдат, — жесткий ответ был наполнен презрением и горькой злобой. — У Совета немало общего с машинами! Да и кого здесь любить, если куда ни глянь — всюду только рожи кирпичом и стеклянные глаза, взгляды на две тысячи ярдов? Война делает нас не лучше наших врагов, убивает в нас людей, и конца этому все так же не видно! Мне искренне жаль нашего «компьютерного сутенера» — он был самым живым среди нас.       Тринити смерила Свитч осуждающим взглядом:       — К другим у тебя, видимо, никакого сочувствия?       — К Дозеру — возможно, к Апоку — ни капли, меня достало его лицемерие. Ты замечала, как он смотрел на меня в Матрице? Там он меня хотел, так, что постоянно глотал слюни, а здесь меня словно вовсе не существует! Думаешь, мне этого было мало в прежней жизни — доказывать всем и себе, что я — это не мое тело?! — выкрик сменился тяжелым вздохом, пока предателю не удалось взять себя в руки. — Можно ли было обойтись без этих жертв? Я считаю, что да. Мы условились: Сайфер возьмет на себя операторов, даст мне выход, сымитировав мою внезапную смерть, и, когда агенты покончат с Морфеусом, а машины подготовят возобновленное подключение, покинет корабль, вот тогда-то я уж пущу обратно всех вас — мы оба достаточно овладели операторскими навыками. Сайфер должен был вывести только меня, но знаешь что? Все пошло не так! Мне не было известно, что он может зайти так далеко, и тем более то, что у него какие-то планы на тебя. С его стороны это было мерзко. Мне… нам повезло, что Тэнк очнулся и смог взять пушку. Прости, Трин.       Она оставила извинения без ответа.       — Сколько вас таких, кто думает так же?       — Вряд ли мы единственные, ты же понимаешь, — белая голова склонилась набок. — За нами потянулись бы другие, если бы Сайферу удалось осуществить задуманное. Он что-то сказал не так по поводу красной таблетки? Или по поводу того, что, освобождая людей, мы обрекаем их на гибель?!       Тринити решила закончить бесперспективный разговор и закрыть преступника в ближайшем пустом отсеке. Тэнк суетился возле Морфеуса, Нео допытывался, что происходит. Ситуация требовала принятия тяжелого решения, выбор колебался между отцеубийством и самоубийством. Нео боролся за надежду, самоуверенно и наивно, словно не вполне понимал, что его план был избранием собственной смерти. Тринити смотрела на него с печалью, с безысходностью человека, который стучал в двери здравого смысла, заблокированные маниакальной верой.       Она строго взглянула в глаза Нео, и они вместе отступили в сторону.       — Послушай, во что верю я. Я верю в то, что Морфеус мне точно так же дорог. Верю, что ты хочешь его спасти, и тебе без меня не обойтись. И еще я верю, что раз уж я старший офицер корабля, ты должен заткнуться. Одного тебя я не выпущу, — поставив этим предложением точку, она обернулась к оператору: — Тэнк, мы готовы.       Тот вздохнул, закусив нижнюю губу, придвинул к себе клавиатуру и начал готовить подключение. На его широкоскулом небритом лице не было и тени прежней воодушевляющей веселости. Никакой искры в раскосых глазах, ни намека на яркую усмешку сатира. Тэнк превратился в древнего воина, высеченного в камне, склонившего голову в немом оплакивании соплеменников, полегших перед ним на поле брани. Недолго думая, Тринити схватила его за плечо.       — Что-то не так? — тревожно спросил он, недоумевая, зачем она остановила его.       Тринити бегло просмотрела данные на мониторах.       — Морфеус держится? Дайте мне пять минут.       Оператор встал со своего кресла, устало расправив могучие плечи.       — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Трин.       — Тэнк, если есть силы, подстрахуй меня, — шепнула она ему, указав на винтовку Теслы. Он кивнул и забрал оружие.       — Ну же, Тринити, — едва слышно сказала она себе самой, как только Тэнк и Нео отступили за тяжелую дверь, — ты знаешь. Может, он и не Избранный… но ему слишком рано умирать! Ему нужен этот шанс.       Она открыла дверь соседнего отсека:       — На выход.       — Не собираешься доставить меня в тюрьму Зиона? — брови Свитч настороженно поднялись, лоб избороздили поперечные складки. Тринити принялась снимать цепь с запястий предателя.       — Если ты хочешь передо мной извиниться, и тебе действительно не безразлично наше былое сотрудничество, окажи мне услугу, — выдвинула она ультимативную просьбу. — Введи меня в точку, где Сайфер вышел на связь с агентом.       Улыбка, промелькнувшая на лице Свитч, была отмечена некой теплотой, словно заверяла, что никаких сложностей не возникнет:       — Ноль проблем. По старой дружбе, Трин.       Место у мониторов быстро занял новый оператор. Тринити расположилась в кресле, водрузив два крепко сжатых кулака на облезлые подлокотники.       — Когда окажешься в ресторане, попроси у бармена водку с мартини, не для себя, — услышала она инструкцию, данную напоследок.       — Ты серьезно? — она удивленно и недоверчиво поморщилась.       — Когда за дверью стоит Тэнк с винтовкой Теслы, как-то не до шуток, — грубый голос Свитч прозвучал честно. И пессимистично-покорно.       После загрузки Тринити обнаружила себя в полутемном зале, простом и неприметном, с серо-зелеными стенами и бесцветными скатертями. Некоторый вкус в обстановку привносило живое звучание арфы и репродукция красно-зеленого полотна Френсиса Бэкона «Посвящение Ван Гогу» на стене. Тринити подошла к барной стойке и повторила фразу, услышанную от Свитч. Бармен кивнул и указал ей на свободный столик у окна. Уходя, она видела, что он снял со стены трубку темно-красного телефона и сделал звонок, прикрывая во время разговора рот ладонью. Буквально в ту же минуту в зал ресторана вошел агент.       Она забеспокоилась, увидев лицо, которое знала уже давно, хотя стражи системы при беглом взгляде почти не отличались друг от друга. Сжатые кулаки на подлокотниках кресла могли выдать ее прежде, чем она успела их убрать.       — Мисс Жюлиа, — обратился к ней агент и сел, ровно держа спину и медленно положив руки на стол. — Вы столько раз уходили от меня — неужели для того, чтобы теперь по собственной воле прийти ко мне? — безэмоциональный голос лишь усиливал саркастичность его фразы.       Тринити выдохнула и попыталась незаметно облизать до боли пересохшие губы, прежде чем заговорить и сразу перейти к делу.       — Что я могу предложить Вам в обмен на освобождение Морфеуса, эм… — она не нашлась, как обратиться к программе, у которой, как могло показаться, не было личности, а, возможно, и имени.       — Смит, — представился он. — Агент Смит, — он сложил руки в замок и придвинулся ближе к столу. Светильник перед его лицом зачернял глубокие тени на лбу, над очками, заострив контуры бровей, и по линии рта с опущенными уголками. — Так вот почему вы до сих пор не разомкнули цепь, — его заключение прозвучало почти задумчиво. — Мисс Жюлиа, Вы знаете коды доступа к центральному серверу Зиона?       — Если Ваши методы действенны, Вы это выясните, и быстро, — бросила Тринити и, помолчав, смело объявила: — Я готова добровольно отправиться в ваш штаб на место Морфеуса. Вам было так важно поймать именно меня — и я здесь! Думается, Ваша наблюдательность должна превосходить человеческую, так чья же воля даст трещину раньше? — всеми силами пробовала настоять она.       Но агент Смит смотрел на нее неподвижно, сохраняя железную бескомпромиссность.       — Вы знаете коды доступа? — более упорно переспросил он.       — Вы думаете, с ними все закончится? — предприняла она отчаянную попытку улизнуть от прямого ответа.       — Вы их не знаете, я вижу, — агент качнул головой в поддельном выражении досады и развернулся, собираясь встать. — Ваш предшественник хотя бы пытался их выведать, прежде чем что-то предлагать.       Он говорил так, словно отбивал слова на печатной машинке, размеренно, но бесстрастно-грозно. Тринити поднялась из-за стола, быстро изучая взглядом зал и обстановку за окном. Ее рука в кармане кожаной куртки уже нащупала сотовый телефон.       — Вы чем-то разочарованы? — внезапно спросил агент Смит, продолжая пристально смотреть на нее. — Мне отпустить Вас?       Она опешила. Механический тон его голоса не изменился, как и его поза. Тринити на шаг отступила от стола, не сводя с него взор, приготовившись к опасности, хоть и не будучи в силах разгадать, в чем состоял подвох.       — Разве Вы не этого хотели, мисс Жюлиа? Сделки, — агент плавно провел над столом открытой ладонью и сложил руки на колене. — Вы можете уйти целой и невредимой, прямо сейчас. Но при одном условии: если предпримете попытку спасти Морфеуса.       Недоумение лишь возросло, глаза Тринити под резко сдвинутыми тонкими бровями подозрительно сощурились. Оглядевшись еще раз, она осторожно присела на край кресла, чтобы не привлекать излишнее внимание неразбуженных.       — Сейчас Вы думаете, что могли бы уйти и не выполнить свою часть сделки, — констатировал агент Смит. — Но мои коллеги появятся здесь в любой момент, — тут же предупредил он, — мы можем не выпустить Вас отсюда, если заметим Вашу неискренность.       — Это — не честный обмен! — вырвалось у нее в протесте против возникшей перед ней перспективы.       — Минуту назад Вы хотели пойти на это добровольно, — напомнил агент, — считая, что я хочу задержать именно Вас. Теперь Вы уверены, что при попытке проникнуть в здание штаба, Вас достойно встретят. Но, если мы договоримся, то Вы после этой попытки штурма выживете. Уже не важно, что сделаю я. Важнее, кто пойдет за Вами, так ведь?       Тринити искала выход:       — Они не станут штурмовать здание, полное агентов.       — Какое идеалистичное рассуждение! — липкой смолой излился на нее машинный сарказм. — Но вы же люди! Вы не просчитываете вероятные исходы своих действий, так что я сделаю это за вас: при любом раскладе все, чего Вы теперь добьетесь — либо убьете Морфеуса, либо бросите свою команду. Сделка — единственный приемлемый для Вас выбор. Вы не извлекаете шнур — я даю Вам шанс спастись и спасти его.       — Точнее, Вы отпускаете меня — а я даю Вам время получить коды доступа?! — в ее голос вкралась хрипотца, когда гнев схватил ее за горло.       — Значит, вы уверены, что Морфеус будет сломлен? — агент Смит поднял брови и попытался изобразить улыбку. — Услышать это от Вас — бесценное наслаждение.       — Не надейтесь, — бросила она, наполнив реплику ядом.       — Я не надеюсь, я теперь жду Вашего визита. И, хоть это и невыразимо неприятно, я снова позволю Вам уйти. Ведь мы договорились.       — Договорились. И лучше надейтесь, Смит — на то, что не будете иметь дела с Избранным!       Она уже опустила руку в карман за сотовым телефоном, но в тот же момент поведение агента удивило ее куда больше прежнего. Он поднял руку к правому уху и извлек наушник.       — Возможно, мы договоримся о другом содействии, мисс Жюлиа, — заговорил он и снял темные очки, — если у Вас есть ответы. Как ему удалось такое? Кем он был? Кто впервые провел людей через пустыню реальности?       В крупных светлых глазах агента Смита читалась искренность нежданных вопросов. Тринити ничего не ответила ему. Она просто достала телефон и связалась со Свитч, а он не сделал ничего, чтобы ей помешать.       Теперь в борьбе с по-человечески понятным гневом Смит выглядел не менее живым, чем многие огрубевшие воины Зиона. Стараясь смотреть в матовое стекло окна, декорированное зелеными квадратами, Тринити краем глаза наблюдала за ним. Странная растерянность виделась в том, как он поправил крупные серебряные часы на запястье, после чего, опустив голову, задумчиво посмотрел на свой галстук и поровнял зажим, который и так был в порядке.       Тишину в зале окрасило кристально-чистое, отшлифованное звучание акустической гитары. Звук ударных отдался приятной вибрацией в груди. Молодой черноволосый мужчина с бородой запел. Его свежий и мужественный голос обволакивал, звенел осыпающимися гильзами и лишь изредка становился гортанным, низким, привнося надрыв в отдельные строки.       — Это невозможно, — прошептала Тринити. — Невозможно… — качая головой, повторила она.       — Все, что имеет начало, имеет конец… — неожиданно произнес Смит, медленно и мрачно, — верно? Зачем же Вы это сделали? Для чего меня сохранили?       — Видимо, потому что ему нужен Избранный, — удрученно сказала Тринити, отвечая за Француза, который теперь не торопился что-либо объяснять. — И все не кончено.       Меровинген, посмеиваясь, кивнул и сделал глоток вина.       — Люди считали, что второе пришествие Избранного положит конец войне, — хитровато промолвил он, — вот только не знали, какой именно войне. Конечно, Нео был нужен им как жертва на заклание, дань машинам, сын, который своей кровью искупит убийство великого отца. После столь мощного катарсиса им уже не важно, что он не уничтожил Матрицу. И они никогда не узнают, кто ее на самом деле уничтожит!       — Как Вы можете быть заинтересованы в гибели собственного мира? — неподдельно изумилась Тринити его словам.       — Это не гибель, — возразил Смит, неторопливо делая ударение на каждом слове, — это обновление. Системе требуется новая версия.       — Потрясающе, — Француз сложил ладони, будто намеревался наградить его аплодисментами. — Вы сохранили почти все преимущества программы-агента. Однако Вы больше не агент, а «совершенно новое существо», с собственными намерениями. А еще — так уж сложилось — Вы добровольно получили то, чем я столько лет желал завладеть! Вы поняли, что требуется сделать. На что способны только Вы!       — Я уже слышал это, — ответил Смит с оттенком презрения и облокотился на стол, переплетя пальцы, — я знаю, что Вы хотите, чтобы я это сделал. Уже в скором времени эта версия прикажет долго жить в любом случае, и никакими действиями ни Вам, ни мне не отвратить системный сбой. Вот только напомните мне, в какой момент мы стали настолько близки, чтобы мне это было не безразлично?       — Удивительно, — не глядя ни на кого за столом, усмехнулась Тринити, — но в этот раз у меня тот же вопрос.       — Я не настаиваю на том, чтобы вы что-то делали, — Меровинген провел по воздуху металлической шпажкой с кусочком черного чеддера и белой клубникой, как живописец кистью, снял с нее губами ягоду и с наслаждением медленно прожевал. — Я нахожу свое положение в системе вполне приятным — я не останусь в накладе, даже если все снова будет по-старому. Вы, Смит, должно быть, могли бы вернуться к службе цербера, а Вы, Тринити, продолжить полную вкусов жизнь в нашем «зазеркалье»? Вот только что заставило вас оказаться сейчас в этой точке? От чего бежал каждый из вас?       — Какой толк от жизни, — отрешенно произнесла Тринити, — если мы не принадлежим себе?! — она вскинула голову и вонзила ледяной взгляд во Француза. — Это все больше похоже на шантаж…       Тот лишь ухмыльнулся и насмешливо прищурился.       — Верно-верно, так обо мне говорят, — притворно-вкрадчиво протянул он. — Будто я палец о палец не ударю бесплатно, однако это преувеличение. Я всего лишь не противлюсь течению самой жизни! — он кивнул Персефоне и снова приложился к бокалу с вином.       — Даже слишком, — осудительно вставила она. Ее темные ресницы поникли в печальном разочаровании.       — Персефона, не сейчас, — утомленно попросил Меровинген. — Дадим им подумать, чего же они хотят. И угостим их закуской.       Он махнул рукой официантам, и те поставили на стол черные тарелки. В центре каждой из них возвышался островок мелкого льда, а сверху, подобно рыбацким лодкам из серого дерева, громоздилась пара открытых устриц. По нежному мясу моллюска растекался яркий красный цвет, точно крупная капля крови.       — Уверяю, это не то, что Вы могли бы подумать, — сказал Француз. Персефона, качая головой, шепнула:       — Мишура.       — Но знаете, в чем прелесть этого блюда? — проигнорировав ее замечание, продолжил он. — Они живые, бесхребетные, бесцветные и бесформенные, покорно лежат в своих раковинах, залитые великолепным малиновым соусом миньонет.       — Во вкусе машин, — язвительно заявила Тринити. — Столько суеты ради этого — чтобы просто взять и выпить нас?       Смит тяжело вздохнул.       — А Вы по-человечески упорны в своих заблуждениях, — задумчиво проговорил он, взял одну из устриц и поднял раковину на уровень глаз, словно изучая ее. — Вот только лишь люди могли создать такое блюдо. Эгоистичное и бессмысленное! Странно думать, что существует некий вкус, способный оправдать это. Стоят ли вообще хоть чего-то ваши прихоти?       Медленно выпив устрицу, он вдруг схватился за шею, стиснув зубы. На его напряженном лице выступили желваки, будто в борьбе с накатившим приступом тошноты.       — Так твое заведение еще не оскорбляли, — желчно ухмыльнувшись, взглянула на Меровингена Персефона.       — Рекомендую, — Француз указал Смиту на фужер, наполненный игристым вином, — Veuve Clicquot Ponsardin Rose. Мягкий, но насыщенный, слегка дымный аромат миндального ореха, цитрусов и земляники, тонкое кислое послевкусие определенно вернет Вам аппетит…       — Прекратите болтовню! — он отпрянул от стола, положив кулаки на черную скатерть, и опустил голову, прислушиваясь к ощущениям. — Я не должен чувствовать! — словно в ужасе, прохрипел он. — Но этот привкус… От него кажется, что в горле… что-то кровоточит. Почему я вообще знаю, каково это — ощущать нечто подобное?!       — Ça vous donne la gerbe, подумать только, — Меровинген усмехнулся, словно находил ситуацию забавной. — Вам лучше пройти туда и направо, — указал он.       Ответив ему быстрым кивком в некой признательности, Смит заспешил уйти. Тринити бросила настороженный взгляд ему вслед.       — Но вы-то отличаетесь от нас, — шепнул Француз, с любопытством наблюдая, как она нерешительно ощупывала кончиками пальцев края тарелки. — И я надеюсь, что Ваш вердикт меня порадует.       Тринити притронулась к холодной шершавой раковине, внутренняя поверхность которой блестела, как жемчуг. Она твердой рукой поднесла ее губам и расправилась с закуской в напускном безразличии.       — Йодистые сопли, — запив устрицу золотисто-розовым вином, огласила она свою оценку, подобную пощечине, — ничуть не лучше питательной каши на нашем корабле. Вы так решили подчеркнуть свою честность?       — О своей честности я Вам уже все сказал, — безучастно бросил в ответ Меровинген. — Впрочем, чувство вкуса легко утратить, если полжизни потреблять исключительную дрянь.       — Veuve, — произнесла Персефона, и по ее жесту официант подлил Тринити в фужер игристое вино цвета блестящей меди. Но та больше не стала пить. Она крутила в руке столовый нож, уперев его тупым концом в белый плейсмат.       — Пифия пострадала от Ваших рук, — вспомнила Тринити, — из-за того, что выбрала помощь нам с Нео, задалась целью помешать Архитектору. А теперь Вы утверждаете, что Вы тоже против него, и помогаете нам?!       Француз выпрямился, гордо задрав голову и выпятив грудь.       — Я знаю, как делать людей счастливыми, — хвастливо заявил он, — но всегда играю на своей стороне. А Вам никогда не было известно, кому служит Ваш «душевный» оракул! Она связана с Архитектором — она сгинет вместе с ним, окажись он между молотом и наковальней! К слову, какое имя Вы бы дали программе, управляющей «железом»? Ну?       — Очень удобное совпадение, — Тринити перевела взгляд с крутящегося ножа на лицо Меровингена. — Самая распространенная фамилия на свете! И зачем разрушительному вирусу…       — Он не вирус — способность к самокопированию лишь частный случай способности вносить изменения в Матрицу. Мы ведь сделали с вами нечто подобное, чтобы ваш облик не бросался в глаза гостям. А вот его сила начала работать интересным образом, будучи приплюсованной к свойствам программы-агента.       — Мне однохуйственно. В нем и близко не видно машинного альтруизма, который Вы пытаетесь мне скормить. Зачем же ему помогать Вам?       — Чтобы мы тоже стали свободны, — развел руками Француз. — И он стал свободен. От столь старого, законсервированного гнева!       Тринити перестала крутить нож и подняла его перед собой, удерживая между кончиками указательных пальцев.       — А это возможно? — поставила она вопрос, рассматривая отражения в отполированном лезвии. — Это ведь все ненастоящее. Всегда было, всегда будет… Спасенный Зион продолжит мирно жить, Матрица останется прекрасным зазеркальем? И какого дьявола перевернулась моя жизнь?! Неужели я здесь только потому, что за мной долг?       — На этот вопрос Вы сами ответите мне, — Меровинген облокотился на стол и понизил голос, — но не сейчас, мисс Жюлиа. Я знаю, что Вы предпочитаете другое имя, но Ваша фамилия французского происхождения ласкает слух — трудно было удержаться. Впрочем, что касается долгов, частично мы в расчете — благодаря Вам я узнал Избранного. Я порожден как его замена и несу часть его исходных функций, так что только слышал его историю, ее поведал мне L'ange sans ailes.       — Я уже поняла, кем Вы его считаете, и в чем Ваш интерес.       — Но Вы, mon chéri, все еще не поняли, кем считаете его Вы.       Они встретились немигающими взглядами. Здесь было нечего говорить, чтобы не продолжить череду двусмысленностей и загадок, и Тринити покинула свое место за столом. Она решительно направилась туда, куда Француз указал Смиту.       Затемненное помещение уборной было залито болезненным бежевым светом, горьким, как желчь. Слева от двери шумела имитация водопада, служившая неэстетической цели. Справа бросались в глаза три круглые пиалы умывальников, чуждо-белые в гроте этой желтовато-черной пещеры.       — Лишь манна в наших глазах… — низким шепотом выговорил Смит.       Он, сняв очки, замер перед зеркалом, поверхность которого была такой чистой, что на секунду оно показалось Тринити провалом в стене, за которой стояла его копия с таким же, как у него, потерянным взглядом.       — Мисс Жюлиа, — Смит заметил ее присутствие, но не обернулся, — Вы так бесстрашны или тоже в курсе?       — Чего именно? — не поняла она.       — Того, что между нами существует некая связь, — в его голосе теперь сильнее слышалась неприязненная хрипота. — И хотя у меня пока отсутствует объяснение ее природы, я понял, что лишь из-за нее Вы все еще живы. Никому не удавалось уходить от меня так часто, как Вам, — процедил он, не скрывая поднимающуюся к поверхности ненависть. — И всякий раз я думал, что такое больше не повторится, что уж теперь мы Вас не выпустим. Но Вам удавалось ускользать! Я не мог Вас убить, как выяснилось. Не мог… Хотелось бы знать, откуда только такая честь. Я не могу найти подходящее слово, чтобы описать, насколько мне это неприятно.       Тринити замерла, не подходя ближе.       — Дежавю… — в ярко-синих глазах промелькнул шок. — Нет, эти слова я помню! Бейн! Уебок! Используя его тело, Вы пробрались в Зион.       — Значит, мне удалось до него добраться? — переспросил он, хотя, по всей видимости, не был удивлен. Он говорил с усилием, будто через боль. — Должен сказать, теперь я совершенно не в восторге от того, куда меня завела потребность вспомнить то, что когда-то случилось! Я долго хранил в себе отголоски желания высвободиться. Однако я не знал, за чем иду. Теперь, найдя, я понял это: мне недоставало фрагментов памяти, сейчас я полностью восстановлен, и все же функционирование словно нарушено. Видимо, из-за того, на какой отвратительный носитель они меня поместили!       — По их словам, этот носитель был создан для Вас, — траурно произнесла Тринити. — Вы записаны в его мозге, и это необратимо.       Смит сделал шаг в сторону и посмотрел на нее, чуть склонив голову. Пристальный взор светло-голубых глаз, настигающий, как выпущенная агентом пуля, полнился настоящим раздражением и непомерной усталостью.       — Если хотите мести за свою утрату, то Вы обратились не по адресу, — медленно отчитал ее Смит, — я не принимал решение на этот счет.       — Я в курсе, — резко ответила она, вновь обретя боевую хватку. — И не хочу верить ни единому слову того, кто решил за нас. Надеюсь, что Вы тоже. Вам не нравится расклад, Вам не ясно, почему он оказался таким и как его изменить — мне тоже, так что я предлагаю содействие. Нам обоим нужны настоящие ответы. Память точно подлинная?