принцесса

      У Люциуса Малфоя должна была быть дочь.       Крохотная, чудесная девочка — пухленькая, с розовыми щеками и настолько маленькими кулачками, что улыбка сама расползалась по лицу, с хохолком платиновых волос, совсем как у него, и светло-янтарными глазами, доставшимися от матери.       Она должна была быть Корнелия Эйлин Малфой, наследница и истинная аристократка, чьим манерам завидовали бы королевы, а красоте — все модели, чей ум был бы остр и ядовит, как жало осы, а искусность владения магией поражала заграничных мастеров. Она должна была иметь лучшие наряды, дорогие украшения, собственную библиотеку и редкое животное, целую коллекцию.       Она должна была быть.       Но её нет — Люциус тупым взглядом пялится на родовой камень, не ощущая холода подземелья, и не верит.       Крошечное тело, посеревшее, застывшее, лежит на неровной поверхности валуна, а потускневшие глаза смотрят куда-то в сторону от него и ничего не видят. Её кулаки всё ещё сжаты, но она не кричит, как положено детям, а на лице нет ни слабого подобия улыбки, ни упрямства. Там вообще ничего нет, и Люциус не может заставить себя сделать шаг, словно околдованный, и просто смотрит на то, что осталось от его дочери, а в горле першит и жжёт глаза.       Что он должен предпринять теперь?       Что он должен сказать Эйлин?       Губы размыкаются, он хочет позвать её, хочет увидеть, как она вертит головой, пытаясь найти его, и задорно хихикает, заметив и протянув ручки — но не получается издать ни звука, даже хрипа, и Люциус просто смотрит.       Как же так?       Как такое могло случиться?       Невозможно.       Ему тяжело, почти невозможно, почти невыносимо больно дышать, и грудную клетку вот-вот разорвёт. Наверное, он сошёл с ума и всё это — плод его безумного разума, или последствия чудовищного проклятия, насланного завистниками, или вовсе кошмар, реалистичный и дурной. Но всё ненастоящее, всё не может быть настоящим, совершенно абсолютно точно нет, так не бывает, и почему отец должен смотреть на мёртвое тело своей дочери, которая ещё совсем не познала жизнь?       Мерлин, она ведь даже ни разу сказала «папа».       папа…       У Люциуса подгибаются колени, когда он пытается шагнуть вперёд, и сквозь брюки кожу обжигает боль — но ему нет дела, он тянет дрожащую руку к ней, но не достаёт и замирает. Мысль о том, чтобы дотронуться до неё, ощутить вместо тепла могильный холод — нет, неестественно, неправильно, так быть не должно.       Но так есть — запах крови проникает через нос в мозг, расползается в каждую клеточку, наполняя, отравляя, и позорный всхлип срывается с губ.       На её шее тонкий, изящно-аккуратный разрез, из которого стекает кровь, пачкая родовой камень и пол, и Люциуса тошнит. Он становится на четвереньки и опустошает желудок, задыхаясь и трясясь, захлёбываясь, чувствуя, как горит всё тело — он видел множество жестокости, убийств и пыток, по-настоящему ужасающих сцен, но никогда прежде он не желал умереть, никогда прежде не отворачивался, никогда прежде не падал на колени, никогда прежде даже лёгкая дурнота не одолевала его. А сейчас он мечтает захлебнуться собственной рвотой и умереть, тут же, на месте, рядом с тем, что осталось от его дочери.       От его маленькой принцессы, которая никогда не сядет на трон семьи Малфой.       Он был таким идиотом. — Что за жалкое зрелище, Люциус.       Презрительный ледяной голос с шипящими нотками вызывает ужас, и мурашки проносятся по позвоночнику — кожу прошибает пот, и он медленно поднимает голову, сквозь упавшие на лицо волосы глядя на своего повелителя.       Лорд Волдеморт возвышается самой смертью, кривя рот в отвращении, а его красные глаза источают одну лишь морозную пустоту.       Люциус хочет выхватить палочку и швырять Круцио, пока не попадёт, заставить ублюдка мучиться, но Лорд Волдеморт надменно хохочет, поигрывая собственной костяной палочкой. Конечно, для легилимента столь высокого уровня мысли Люциуса равны открытой азбуке, и не будет ничего удивительного, если единственным, кто получит второе Непростительное, будет сам Люциус.       Но Лорд Волдеморт прячет палочку в складках чёрной мантии, скалясь голодным шакалом, и обнимает за талию Нарциссу, равнодушно стоящую рядом.       Её небольшая рука с обручальным кольцом держит окровавленный ритуальный кинжал. — Почему?..       Она приподнимает бровь, словно не понимая суть его вопроса, а он чувствует, как по щекам стекают слёзы. — Потому что я — леди Малфой, неужели ты думал, что я позволю бастарду опорочить как род Малфой, так и род Блэк? Не будь идиотом, Люциус.       Конечно. Она ведь воспитана Вальбургой Блэк, всё ради чистоты крови, всё ради семьи, всё ради чести, и плевать, кто пострадает и какова цена — даже если нужно убить ребёнка. — Ты должен быть благодарен Нарциссе, Люциус. Она прекрасная жена и прекрасно решила созданную тобой проблему, не так ли?       Издёвку в голосе Лорд даже не пытается скрыть, и Люциус не понимает, как можно называть ребёнка «проблемой». У них же сын, старше всего на пару месяцев, так как у неё поднялась рука совершить что-то настолько ужасное? Она ведь мать, любящая и заботливая, она души в Драко не чает, как она могла сотворить такое?       Лорд Волдеморт довольно хмыкает, скользнув ладонью по талии ниже положенного, и Люциус понимает.       Мерлин, он действительно дурак, не заметивший очевидного. — Я сказал, что ты должен быть благодарен, Люциус. — Что?       Он неверяще смотрит на Лорда, но тот кивает и демонстративно достаёт палочку, намекая, что за непослушание последует наказание, и Люциус не понимает, неужели у этого монстра совсем нет границ, нет совсем ничего от человека? Как Нарцисса может сохранять спокойствие, как может молчать, как может спать с ним? — Мы ждём.       Голос не слушается, Люциус переводит взгляд на дочь, и спазм снова скручивает желудок, но он тяжело сглатывает, опуская голову, прячась за волосами, и выдавливает тихое — — Спасибо.       Лорд кивает, убирая палочку, а Нарцисса раздражённо закатывает глаза, ей ничего этого не нужно, она просто сделала то, что посчитала необходимым для защиты семьи, будто оглушила вора или приказала домовикам разорить крысиное гнездо.       Чёрная метка едва уловимо шевелится, пуская слабые болезненные импульсы, а Лорд берёт Нарциссу за подбородок, поворачивая лицо к себе — целует, глубоко, страстно, прямо у него на глазах, а она отвечает, прижимаясь к нему и отшвыривая кинжал в сторону со звоном.       Ничего более мерзкого он никогда не видел, но, стоит сомкнуть веки, и боль скручивает руку, предупреждая, вынуждая смотреть — словно Лорд недостаточно отнял у него.       Чужие пальцы разрывают пуговицы платья, обнажая кружевное бельё, и грубо сжимают грудь, срывая с губ стон — Нарцисса откидывает голову назад, давая доступ к шее, и Лорд жадно припадает ртом к коже, наверняка оставляя следы зубов. Ему ведь так нравится помечать, клеймить, присваивать, безумный психопат, и Люциус не понимает, как его отец мог восхищаться и следовать за кем-то подобным.       Но его отец в гробу, и не будет странным, если его туда отправил Лорд.       Нарциссе хорошо — она обнимает его, прикрывая глаза, а Лорд задирает подол и ласкает её пальцами, придерживая другой рукой, не давая осесть на пол от слабости. Звуки, которые она издаёт, откликаются тошнотой и воспоминанием о первой брачной ночи, когда ещё всё было впереди, когда были надежды, когда была симпатия. Но теперь Нарцисса стонет от прикосновений другого мужчины, не стесняясь, и шепчет томное, полное любви и похоти, «мой Лорд».       А Лорд смотрит на Люциуса, щуря кровавые глаза, и не видит никого, кроме него.       Люциус зажимает рот и понимает, что теперь он окончательно пропал, что теперь ему никуда не деться, не сбежать и не спастись, теперь он целиком и полностью во власти Лорда — Лорда, которому следовало сказать «да» ещё в юношестве. Но Люциус, как маленький идиот, сказал «нет» и решил, что Лорд принял отказ и смирился, переключился на кого-то другого и забыл.       Но Лорд Волдеморт ничего не забывает и всегда получает то, что хочет.       Когда она, наконец, кончает, Люциус снова блюёт, не сдержавшись, и насмешливый смешок вонзается в позвоночник стрелой. — Я прикажу домовикам убрать здесь и подать ужин через полчаса. Не опоздай и приведи себя в порядок.       И Нарцисса уходит, спокойная и ледяная, и хлопок двери подобен щелчку ключа в замочной скважине клетки. Его дома, где неизменным, вечным властелином и хозяином является один лишь Лорд.       Шелест мантии приближается, и Люциус, утерев рот рукавом, неловко сжимается, желая исчезнуть, раствориться, куда угодно, только подальше — но такая роскошь ему недоступна, больше нет, и ладонь нежно опускается на макушку, поглаживая, пародируя отца, всегда хвалившего его так. Ненависть вскипает, горячит кровь, и он представляет, как схватит кинжал и вскроет чужое горло также, как его дочери, и будет с наслаждением наблюдать за медленной смертью.       Цепкие пальцы резко вплетаются в волосы и дёргают, вынуждая взглянуть в глаза, лучащиеся концентрированным, тягучим и приторным безумием — тем, чем, наверное, является любовь в понятии Лорда Волдеморта.       Чем-то жутким, абсолютным, садистским, вызывающим отторжение у любого адекватного человека, подобным Имерио и Амортенции, подобным рабству, подобным нескончаемому Круцио — и для Люциуса нет спасения. — Тебе никуда от меня не деться и не советую пытаться, если, разумеется, ты не хочешь, чтобы в следующий раз здесь лежал твой чистокровный законный сын, а не ничтожный ублюдок. — Да, мой Лорд.       Целомудренный поцелуй в лоб, зловещий оскал на прощание — и Люциус остаётся наедине с телом дочери.

Love me Love me Love me Love me Love me Love me Love me More