.
Так холодно…
Хочется провалиться в этой безумно затягивающей бездне, плавать будто в замерзшем озере под толстым слоем льда, смотреть на безмолвную луну в далеком космосе, чувствовать, как немеют конечности и немного покалывает в суставах. Больно. Будто сводит мышцы и разрываются сухожилия. В ушах застыл безмолвным эхом треск и тиканье биологических тканей внутреннего мира. Но как бы ни хотелось верить в эту красоту, всё же это непереносимо больно. Где-то со стороны, где-то извне, из-за пределов одеяла, пледа, подушек и простыней доносится тонкий запах и совершенно другое шипение. Какой-то нежный, местами пряный аромат слабо доходит до носа, раздражая нежные вкусовые рецепторы сладостным вихрем. Звук же противно бьет по перепонкам, заставляя неосознанно напрячь ушные раковины. Ноги немеют сильнее, тонкие кровеносные сосуды начинают гореть и колоться тысячами иголок. Раздражает и болит. Но данные тонкие нотки приятных переплетений ароматов совершенно отличаются от ощущений в кровати, от колющей и тупой, захватывающей, словно морозный иней, боли. И этот инородный фрагмент и непривычная пустота рядом вместе с холодом, всё это заставляет лениво, против собственного желания, с горечью открывать глаза, точнее глаз. Кажется, сегодня слишком яркая луна, хоть она уже и заходит вдалеке за алеющий горизонт. На первый взгляд аромат ушел, но на самом деле это из-за новых предметов вокруг. Глаза разбегаются, пытаясь схватиться за всё и сразу. Ухватить на память всё, что можно и нельзя. Когда же ты можешь чувствовать только холод, легче уловить пахучую негу вдали. Странно и завораживающе, не правда ли? Слабо приоткрыв веки и смотря серебряным глазом, Альберих решает всё же перевернуться с бока на спину, вместе со всем тем коконом одеял вокруг. Огромное переплетение ниток и ворса, пары пуговиц шурша скользит по темным простыням. Затекшие ноги начинают слабо приходить в норму, при этом лишь сильнее разрывая себя. И вновь безумно больно. Кривой, полный всяких ненужных вещей шкаф, заваленный бумагами стол, это наверное не самое приятное и желанное, что можно хотеть увидеть перед собой, как только просыпаешься в холоде, боли и … одиночестве?А где … пидорасик?
Их общая с Тартальей кровать не была роскошных размеров, несмотря на их рост и любовь к раскидыванию конечностей во сне. А наоборот тесный физический контакт, на который вынуждала идти узкая постель, им нравился. Это чувство моментальной теплоты и защиты от близости. Такая нежность дороже, чем сон в позе "я – ебаная мазь звёздочка", определенно. И всё же, отвернувшись от обшарпанной мебели, он видит серый потолок. На нем много неровностей и пятнышек, вмятин, царапин. Некрасиво наверное, но неважно, ведь приятно было оставлять эти следы историй в их отпечатках и грязи на слое обоев, криво приклеенных к бледному бетону. Обои с таким же абстрактным рисунком на стенах ободраны местами, расписаны ручками и дешевейшими фломастерами от руки поверх. Это тоже часть их жизни вместе и маленькой любви. Парочка стикеров, сделанных из журнальных вырезок, наклеек от фруктов, которые нагло содрали, не купив сам продукт, пара объявлений о ремонте, нужные телефонные номера. Все будет на уровне головы, если повернуться на другой бок. Всё это крепили и писали они вместе, вдвоем, хотя … этот цветочек рисовала карандашом Тоня. Такая своеобразная стена объявлений созданная на стенке в школьном туалете, куда пишут маркером "Катя шлюха", "П+В=♡", "Вадя педик", "ХУЙ", "ПоНоСиНкА"... Казалось бы, всё на месте, все составляющие любимого и уже родного дома Кэйи, всё, но кроме главного - Аякса. Эта маленькая теплая и всегда греющая по ночам печка, видимо на кухне сейчас что-то жарит. Хотя скорее всего, возможно, вероятнее, да сто пудов там уже горит, раз запах дополз сюда, миновав коридор. Но в ушах начинает потихоньку отдаваться стук. Четкий, ровный, такой чистый, но глуховатый, механический бит доносится где-то слева. Взгляд медленно перебегает на часы, висящие над деревянным проемом двери, ведущей в единственный коридор, – три сорок один.Ужасное время покушать, гений, блять…
★★★
Вроде, такое случалось и раньше. Кто-то мог пойти попить, но возвращался почти тут же. Ощущалась мелькнувшая пустота под боком, но быстрое возвращение заставляло тут же забыть. А сейчас же Альбериха вновь пробивает дрожь холодного пота, целая куча ткани не греет. Как долго там Аякс, если он испытывает такое давно забытое и похороненное в прошлом чувство? отпускать Сон снимает как рукой, хочется найти этого "мага ночного дожора" в кратчайшие сроки и притащить обратно, в объятья, не отпускать никогда больше в жизни. Теперь же к запаху прибавляется ещё и звук, тихий, но четко отдающийся эхом от стен. Всё из той же кухни за поворотом в темном коридоре. Лёгкое шипение, местами отборный мат и тихий визг. Кэйа уже давно успел заметить, что его тупица часто матерился, когда готовил. Своеобразный ритуал прибавлял остроты блюдам и давал выпустить пар. И если подумать сонной, тяжелой головой, то по звукам шипения можно предположить, что он всё же жарит на сковородке. А это у него получалось хуже всего. -Пидорас, - немного кряхтя Кэйа приподнимается и садится на кровать. Спина начинает болеть и заставляет ссутулиться. Ну-у хотя бы холод в половине мест на теле сходит на нет. Есть плюсик в столь раннем подъёме, … наверно, - ... пи-до-ра-си-на Мягкое одеяло прикрывает худые ноги, и всё же вид на короткие шорты с котятами остался, ещё одно напоминание о походах на рынок за "шортами сестрёнке" ради носки их самому. Безумно хотелось спать. Но на первом месте - найти эту противную какашку, что решила оставить его одного в кроватке и что-то начать готовить в неполные четыре часа утра. Идеальный план, наверное так думал Тарталья, когда решался пойти на кухню. Глаз в свою очередь предательски хочет слипнуться и утянуть тебя в холодную страну тьмы воображения и теплоты, но для начала нужно найти этот объект теплоты. Пойти и найти этого рыжего "мастера кулинарии". Темноволосый парень мельком протирает глаз одной рукой, растягивая веко на мгновение поперек, после переходит ближе к переносице и зажимает слезные потоки двумя пальцами, ногти впиваются до боли в открытые розовые жилки. Становиться больно, тупая рваность дает проснуться и попытаться окончательно забыть о сне, хотя бы попытаться. Тяжелый вдох холодного ночного воздуха и резкий шумный выдох выходит из груди с остатком запаса кислорода. Лёгкий кашель от курения прорывается сквозь связки в комнату. Просто ужасно. Быстро откинув одеяло, он ставит ледяные ступни на холодный пол. Где-то глубоко под кроватью, среди пыли и парочки ненужных вещичек, давно утративших свое значение, спрятались тапочки, их слишком лень искать и дышать серостью, хоть и кажется, что кожа на ногах от любого прикосновения отвалится в процессе обморожения, слой за слоем, оставив после себя лишь кости. Альберих вновь набирает морозный августовский воздух и вздыхает, рывком поднимаясь с местечка на плохо застеленном матрасе. В глазах темнеет. Слегка пошатывает. Тянет вниз. Хочется рухнуть в тот же миг на пол. Больно под правой коленкой. Кажется, ты задыхаешься от недостатка воздуха, ком в горле мешает вздохнуть, а голова идёт кругом. Отклонившись назад тазом, он хватается за одеяло, почти падая обратно на матрас и плед от резкого приступа. Беспокойно. Тихо, только собственное дыхание и бешеный пульс в ушах. Темно. Голова вертится как белка в колесике. Вновь ХОЛОДНО. Но через пару секунд все это уходит, во взгляде проясняется окружение, а ком становится меньше, пропуская воздух в немного сморщенные из-за курения легкие. Но теперь же еще сильнее пробивает дрожью прохлада половиц, бьет молниеносно в таз, добавляя больше отчужденности в захламленной комнате. Еле переведя дыхание и придя в "норму", с кружащийся головой и быстрым пульсом, Кэйа решает, что нужно двигаться дальше, не стоять на месте и идти. Захватив с собой одеяло, на шатающихся ногах делает шаг. На ходу накинув его поперек плеч, словно плащ, он шатаясь подходит к темному проему двери в коридор. Пустынно черный, но с маленьким просветом в конце, этот ведущий на кухню "туннель" кажется таким голым и открытым. Только темный деревянный шкаф, незакрытый до конца из-за торчащего кончика серой косой куртки Тартальи, с поднимающимися почти в потолок корбками, шапками на полочке у крючков и любимый красный шарф Тартальи, ботинки на напольных обувных стеллажах, перед дверью на полу коврик с протертым в центре ворсом. Всё так пусто, но наполнено и осмысленно. Даже жаль, что этого никто не увидит и не придаст значения. А вот и поворот на кухню, завернув туда, Кэйа видит целый дождь из маленьких бусин, нанизанных на длинные нитки. Они вместе где-то неделю назад решили приобрести такую шторку. Яркие красные и оранжевые бусины словно янтарь капали с дверного косяка и, немного шурша, подрагивали от ветра из приоткрытого окна. Этот лёгкий шелест и постукивание приятно отдавалось в голове. И с каждым шагом запах становился всё сильнее и сильнее. Такой дурманящий аромат…пельменей? И ради этого он встал так рано, оставил Кэйю одного? Из этих же мыслей его выводят доносящиеся ойканья и ругательства совсем близко. Неужели ему так противно от брызг масла, раз он жарит их?Да не…
Начиная злобно шлепать босыми ногами по немного пыльному и местами и испачканному землёй полу, Кэйа проходит до красивых и длинных бус. Нежно проведя по ним рукой, создавая волну, он раздвигает дождик, дабы пройти вместе с одеялом на плечах. В миг перед глазами бусинки схлопываются быстрой волной и мило потрескивают от столкновения. Аякс оборачивается, начиная мило, хоть и удивленно, улыбаться подошедшему Альбериху. Привычный желтый, даже ржавый свет выключен, горит только маленькая переносная лампа над кухонным уголком около плиты, это холодное металлическое свечение отражается от столешницы. Незашторенное окно немного приоткрыто и пропускает холодный ночной ветерок. Тюль и шторы ходят ходуном, дверь на многострадальный балкон всегда приоткрыта, поэтому, слегка скрипя, ерзает из стороны в сторону, наполняя тихим бзиканьем близлежащее пространство. Аякс стоит у плиты, держа в одной руке крышку от сковороды, а в другой – деревянную и слегка поцарапанную лопатку. Он часто спит без майки, поэтому было нормально видеть его торс. Но излюбленный Адидас на ногах, эти протертых штаны с рынка, он не расставался с ними кажется никогда. Чайлд глупо лыбиться, но масло снова пшикает ему на руку и тот, тихо ругнувшись, в секунду отпрыгивает на полшага. Просто скинув с плеч скомканное одеяло на спинку стула, Кэйа шаркает ступнями к рыжему. Но внезапно, заметив на полу парочку трупиков тараканов, отброшенных подальше к раковине, замедляется. Насмешливый взгляд быстро стремится на покрытое веснушкам личико. В ответ получает немного виноватое лицо, лишь слабо вздыхает. И, ускорив шаг, преодолевает метр за секунду. -Эх, живодёр ты мой, Владоса грохнул. И, ловко выхватив из бледных, покрытых россыпью родинок, рук лопатку, Альберих решительно направляется к шипящей сковородке. Плавно начиная перемешивать пельмени, он не обращает внимания на микро-пшики масла по рукам. Он, будто познавший дзен монах на иглах или бухой в щи алкаш Борян, катившийся три этажа по лестнице, не знает, что такое боль. Радостно подойдя со спины Тарталья приобнимает его, со взглядом полным гордости мягко устроившись на плече своего спасителя. В ответ на такие телячьи нежности рыжик слышит тихий, словно шепот, смех. -И ради этого ты встал, а? - язвительно вопрошает Кэйа. -Ну я захотел именно жареных, а ты так мило спал, - осыпая мелкими быстрыми чмоками щеку, Аякс пытается загладить вину, что ему удается. -Надеюсь, ты не одну порцию делаешь, а, горе-поварешка? -Хех, неа … Альберих же продолжает неспешно мешать пельмени, нежась под лёгкие поцелуи, размазывая масло и пуская его легкими волнами по дну лопаткой. Тесто твердеет и становится золотистым из-за высокой температуры газовой плиты. Кэйа не отвлекается взглядом ни на что, пока перехватывает деревянную ручку и наклоняет посудину, дабы сдвинуть вкусняшки вбок. В момент запах да и шипение усиливается, становится даже оглушительно в тишине квартирки. Чайлд молча наблюдает за ловкостью своего возлюбленного и смотрит пару минут, как тесто меняет цвет корочки, и наслаждаться запахом и теплом, исходящим от Кэйи. Немножко придвинув голову к его шее, он нежно мажет поцелуем по смуглой коже. Альберих смеется и, повернув голову, тихо почти интимно шепчет прямо в подставившуюся ушную раковину: -Еблан, ты неправильно жарил…- его ласковость контрастирует со смыслом вызывая смешинку глубоко внутри, где-то под легкими. -Ой, да иди нах, – бурчит Аякс, утыкаясь носом в предплечья, надуваясь как ёжик и слегка кусая. В лоб прилетает чапалах чуть ли не раскаленной лопаткой. Смеясь, "наипрекраснейший повар" выхватывает из рук лопатку и, хлопнув по ладони, что недавно этим же прибором дала ему в лоб, закидывает ту в раковину. С грохотом она стукается о металлическую раковину и гремя опускается на дно. Почему-то Чайлд думал, что всё будет дольше по времени, но быстро управившись с готовкой, они достают из шкафчика две тарелки и вилки. Порывшись в полупустом холодильнике, Кэйа находит пакетик майонеза. Бахнув в уголки стеклянных блюдец столь прекрасную вещь как мазик, Аякс почему-то утягивает, хватая за свободное запястье на балкон. В секунду Кэйа вспоминает тот стыд, что испытывал пару дней назад, и невольно смотрит на балкон по диагонали вверх в надежде не увидеть там аловолосого соседа. Удостоверившись в отсутствии человека, заставшего их соитие, Кэйа спокойно выдыхает. И вместе они начинают хавать прекрасные, вкусные, плотненькие, с небольшой румяной коркой, желанные пельмени. Алое солнце на горизонте только встаёт, свет от его лучей отражается от окон панелек и бьет с новой силой в глаза. Приятный ветер из открытого настежь окна прохладой ласкает лицо. Вокруг гробовая утренняя тишина. Тарталья уже вновь лежит головой на Кэйе, им нравится такой контакт между собой, он вмиг расслабляет обоих. Но в какой-то момент слышится бряканье телефонного звонка из оставшейся на кухне мобилы. Положив на широкий подоконник с пепельницей, кактусом и так далее, тарелку с недоеденной пельменькой, чмокнув на короткий отступ, рыжик идёт на кухню. Легкая, как утренний рассвет, улыбка блестит на лице. Ему нравится это утро. Ему нравится всё сейчас в жизни.★★★
Возвращаясь на балкон, он уже не чувствовал тех эмоций, что были раньше. Сейчас не было того наслаждения и радости, счастья от жизни грубо говоря. Было только отчаяние и некая глубинная боль, идущая явно откуда-то снизу, от сердца или даже печени. Крепко зажав в кольцо объятий, он утыкается в спину. Кэйа может почувствовать, как его голова начинает дрожать, и уже собирается спросить, в чем дело, но уши режет фраза: -Бабушка умерла....