Наши чувства не импровизация

      Легкий ветерок прогуливался по комнате. Белые полупрозрачные шторы, как колосья в поле, легонько колыхались. По стенам мимолетно пробегали солнечные зайчики. Птички весело щебетали, но их пение заглушали моторы машин и автобусов, — раннее утро как-никак. Несмотря на это, вокруг царила идиллия, даже московские пробки не могли омрачить утро. За исключением тихого умоляющего голоса, что раздавался в белоснежной спальне. Парень, чьи волосы из-за лучей переливались золотистым отливом, дрожащими пальцами вцепился в чужую руку, пронзая кожу своими острыми когтями, словно кот, что не хочет отдавать свою добычу. Антон был уверен, что делает ему неприятно, после там останутся маленькие полосы, но это меньшая из зол, беспокоящая его. Сейчас главная задача: не отпустить его, не дать покинуть эту спальню раз и навсегда. Шастун из-за всех сил старается протянуть к себе такое желанное тело, обвить руками, заточив в оковах навек, и прошептать все слова любви, которые знал. Но сидящие положение не дает это исполнить. Ноги дрожат не хуже рук, словно нагрянуло землетрясение, что не дает стать на ноги, заставляя согнуться их пополам. На глазах проступили небольшие соленные капли, медленно скатывающие по лицу парня, а потом по шее, принося неприятные ощущения. Антон дал себе слово, что не заплачет в этот момент, не будет казаться таким жалким, но не получилось. Осознание, что он потеряет самое драгоценное, что только есть в его серой жизни, приносило тягучую боль, обвивающая каждый сантиметр сердце — останавливая сердцебиение. Готов на все, даже принять, что этот 39-летний статный мужчина, который вскружил ему голову до беспамяти и влюбил в себя, всего лишь плод его воображение. Но нет, Арсений был абсолютно осязаемым. Он намеревался выйти из этого помещения, что пропитано самыми лучшими моментами из его уже немолодой жизни и навеки позабыть про них. Ведь что они вдвоем делали здесь, как вели себя, какие чувства испытывали по отношению друг к другу — все это абсолютно неправильно и не должно существовать в мире. В отличие от Шастуна, что спокойно смог принять себя, то Попову этого не удавалось. Детство в 80-х и воспитание отца, который не испытывал симпатии к «пидорам», лишали его любимого человека. Ведь с появлением Антона в жизни Арса он был наконец-то счастлив на 100%. Однако внутренняя гомофобия съедала его изнутри: он просыпался с мыслями об этом и с ними же засыпал, ни один день не проходил без них. Но когда он заглядывал в эти темно-зеленые глаза, наполненные огромной любовью, прятал всю чушь, которой была пропитана всю голова, в самые потаенные места своего сердца. Со временем «чаша» переполнилась, и мысли стали проскальзывать в их ссорах, а затем и в повседневной жизни. Антон всеми силами пытался помочь своему возлюбленному, показать, что нет никакой «неправильности», которую надумал себе Арс. Но тот, кажется, даже не слушал его — был заложником своих суждений. Особенное место в голове Попова заняла мысль о развращения Шаста, что именно из-за него он и стал таким.       В самой глубине здравого смысла Арсений понимал всю биологию ориентаций, но страх не давал раскрыть полностью глаза на происходящие, понять, сколько боли приносит Антону своими резкими высказываниями и отталкиваниями от себя. Но конечной точкой стала ситуация, когда они попались навиду их коллегам: Дима Позов и Сережа Матвиенко.       Антон и Арсений расположились на небольшом белом диванчике, что стоял в гримерке. У них был пятнадцатиминутный перерыв после съемок новой серии «Импровизации». В небольшой и светлой комнате никого не было. Все разошлись по своим делам. Зеленые глаза метнулись на возлюбленного, что опрокинув голову назад, лежал с закрытыми веками. Хоть Арс всей душой любил свою профессию, но выматывала она не хуже работы в офисе. Эти алые губы манили Шастуна. Ему хотелось прямо сейчас вцепиться в них, как к последнему источнику пресной воды. Но его останавливало не любовь партнера к проявлениям любви в общественных местах, даже если людей поблизости не было. Это правило продиктовано больше самим страхом Арса, чем не любовью к открытой близости. Антон понимал это, но старался соблюдать указание, хоть порой было сложно. И сейчас именно такой момент: чарующая тишина, в которой слышны только звуки бьющегося сердца, на фоне светлых обоев и дивана Попов выглядел прекрасно, подчеркивались его темно-каштановые волосы, словно горький шоколад, и бездонные голубые глаза, как настоящая водная гладь. Шастун полностью утопал в нем, съедая его взглядом, даже не заметив, что голубые глаза тоже любовались им. Из-за легкой дремы, не успевшая полностью сойти, и одурманенный красотой Антона Попов поднял голову и накрыл своими губами чужие. Они были будто настоящим кусочками льда, холодные — отопление не дали, а морозы уже нагрянули на Москву. Но в то же время безумно мягкие и сладкие, как сахарная вата из парков аттракционов. Веки потяжелее и сами закрылись. Все чувства отключились, осталось лишь одно наслаждение. — Твою ж мать… Вы че реально… геи? — ошеломленно спросил Сережа, застукав двух друзей-парней, целовавшихся друг с другом. Он застыл в дверном проеме с выпученными глазами, как у пучеглазого лемура. Рот приоткрыт, но больше он ничто не мог сказать. Сережа находился в шоковом состояние. Рядом стоял Дима, что тоже не ожидал увидеть такое. Но если у первого лицо было полное негодования и непонимания, то на лице Поза легкая ухмылка, явно догадывался о связи между товарищами. — Сереж, пошли, мы явно лишние сейчас, — Дима схватил коллегу за плечи и быстро увалок его подальше от тайных любовников, понимая чем ситуация чревата. — Мы потом позже все вместе это обсудим, когда ты… — Последние слова заглушил громкий удар двери гримерки. — Блять, блять, блять… — Арс быстро оттолкнул от себя Антона и начала наворачивать круги по комнате. — А если остальные узнают об этом? А вдруг дойдет и до директоров ТНТ? Они уволят нас или?.. — Арс, успокойся, все будет хорошо. Дорохову за поцелуй-то ничего не сделали… — Шаст старался не поддаваться панике и логически размышлять: Дима явно их не сдаст и не отвернется от них, Сережа тоже, хоть принять факт существования таких отношений ему будет сложнее, а другим они на глаза не попадались. Все равно частичка страха бушевала внутри, ведь даже если он принимал себя, не значит, что российское общество тоже способно на такое. — Это была импровизация, а наши чувства — нет! — Видя, как Попов готов рвать на себе волосы, Шастун захотел успокоить его, спрятав свои опасения. Он попытался обвить его руками и спрятать в своих объятиях. — Не трогай меня! — Пожалуйста… — тихо добавил Арсений, чтобы не вести себя как полный кретин по отношению к дорогому человеку. — Дома поговорим, а сейчас идем, — проговорил Арс и быстро скрылся за дверью, оставляя Антона в неведенье, что дальше их ждет.       Попов стоял спиной к Антону. Ему было стыдно посмотреть в эти глаза, наполненные горечью, что сожжет его заживо, стоит заглянуть в них. Он чувствовал дрожащие руки на своей коже, что тянули его к нему. Это невыносимая тягучая боль, как кандалы повисли на нем, обвивая все тело и не давая сдвинутся с места — хуже ноши у него еще не было. Ему хотелось остаться здесь и снова увидеть эти томные глаза, что были глубже любого леса, прильнуть к алым губам, манящие к себе, словно запретный плод. Но страх, пожиравший его долгое время, сильнее любых желаний. Он твердил, что так для него, а самое главное для Антона будет лучше. У них нет счастливого конца и никогда не будет, как бы Шастун не старался в это верить. Пальцы сами сжались в кулак, ногтями впиваясь в собственную плоть. Неприятные ощущение отвлекали от лишних мысль, что мешали для принятия самого тяжелого решения в жизни. — Арс, я же понимаю, что это не ты говоришь, а твой страх за тебя, — В голосе слышна надежда вразумить возлюбленного, но тот был непоколебим. Если не сейчас, то больше никогда. Арсений выдернул руку из схватки Шастуна, так резко и неожиданно, что тот оставил маленькие порезы, из которых проступали маленькие капли алого цвета. Ноги сами направились к выходу. Попов уже не соображал ничего, будто находился где-то угодно, но только не в этой злосчастной спальне. Даже не взглянув в последний раз на Антона, он захлопнул дверь со всей силой, что звук удара разлетелся по всей квартиры. Теперь Шастун остался один, лишь терпкий аромат уже чужих духов еще был в комнате. Но и он со временем выветрился навсегда.