Фаворит

- Лоренцо ожидает тебя, - пробормотал один из гонцов, Марвин не помнил его имени. Парень был юный, еще совсем зеленый, но уже соображал, что к чему, уводя глаза в сторону. Наверное, глядел, как Аделард, Отмар и Гарос сворачивают головы, провожая взглядами старшего гонца, юркнувшего за увитую лозами декоративную решетку. Лоренцо сидел за письменным столом и что-то кропотливо выводил гусиным пером на заполненном бисерным почерком пергаменте. Запнувшись на полуслове, он устремил свои яркие глаза на вошедшего. - Здравствуй, Марвин. Не отыскал еще своего брата? Юноша точно завороженный наблюдал за кончиком пера, лениво скользящим по бледным губам. Перед тем, как ответить, он прочистил горло: - Я нашел того, кто "заставляет людей исчезать". Лодочник в убежище моряков, его зовут Янник. Завтра я попробую вступить с ним в контакт. Лоренцо издал какой-то неопределенный звук, рассеянно оглядывая документ перед собой и уже откровенно посасывая перо. Марвин устал переминаться с ноги на ногу, чувствуя тяжесть внизу живота. Он подошел к мужчине сзади и положил ладони на эполеты, прикрывающие его плечи. Лоренцо бросил перо, свободно откидываясь назад, на торс юноши. - Меня поражает твоя целеустремленность. Уверен, ты добьешься высокого положения в этом болоте из консерваторов. Марвин молча массировал напряженные плечи и спину своего любовника, стараясь не думать о судьбе Йорна. Эти мысли были бесполезны и только причиняли ему боль. Он взял аккуратную голову Лоренцо в грубые от тетивы и ножа руки, лаская большими пальцами красивые скулы, виски, разглаживая нахмуренные светлые брови. Общение с этим человеком не только утешало, но и вдохновляло, придавало сил и мужества. Глава Гильдии не делал его своей игрушкой, Марвин мог отказаться и уйти прямо сейчас без каких-либо последствий для себя. Но зачем, если ему так хорошо. Марвин склонился над расслабившимся лицом, а Лоренцо, напротив, вытянулся, запуская пальцы в русые волосы. От деликатного и в то же время восхитительно властного поцелуя колени Марвина подогнулись, как от хорошего пинка. Милостивый Аданос, этот привкус дорогого выдержанного вина на устах Лоренцо… Пряная нотка серафиса, кислинка малины, сладость луговых и лесных ягод… Как не похож он был на приторную вонь гильдейского самогона, которой пропитались все без исключения гонцы и наемники. Не имел ничего общего с горьким духом "Пива островитян" и даже относительно нишевого "Темного паладина", бурлящих в глотках простых горожан и стражников.  И уж точно не сравнить его было с той срамной резью в носу, что преследовала Марвина в родном доме на Лондраме, когда напивался отец. Лоренцо поднялся и закружил вокруг Марвина, как охотник около своей жертвы. Хитро сверкают кинжалы глаз, и Марвин снова в западне вкуса его губ, падающий, задыхающийся, безвольный. Мир будто перевернулся, и пришлось цепляться за галуны, пуговицы и вышивку безупречно сидящего на стройном теле камзола, чтобы не провалиться в распахнувшуюся под ногами пасть небес. Надежные, необыкновенно сильные для клерка руки подхватили Марвина за талию, и головокружение отступило. - Спасибо, - смущенно пробубнил парень, слегка трезвея от чуть насмешливого, но довольного взгляда. Лоренцо не спешил размениваться на слова. Он с удивительной ловкостью расправился с ремнями и пряжками кожаных доспехов Марвина, сорвал с него перчатки, стеганку, штаны и сапоги. С каждым снятым предметом одежды юноша делал шаг назад, пока не прижался лопатками к гладкой каменной стене. - Ты хорошо сложен. Какие мускулы, - запятнанная чернилами мягкая рука погладила обнаженный торс, и по телу Марвина пробежала заметная дрожь. - Работал на отцовской кузнице, - стыдясь своего простого происхождения, Марвин попытался отвернуться, но впившиеся в подбородок пальцы не дали ему этого сделать. - И что же тут дурного, мой дорогой старший гонец? Я ведь тоже не голубых кровей и знаю, что такое труд. Давным-давно я был бондарем, так же, как и ты работал в отцовской мастерской, - цепкие пальцы оставили челюсти Марвина, перебежали на его ладони и потянули их к себе, - Раздень меня. Эта просьба - нет, требование - в равной степени приободрила Марвина и сбила с толку. Неуклюже он расстегнул красивый синий камзол - изящные бронзовые пуговицы посыпались на пол под игривый хохот главы Гильдии - помог Лоренцо выпутаться из нательной рубахи и штанов. Живой и жадный блеск в его глазах, растрепавшиеся блондинистые волосы и этот хрипловатый, бархатный смех сдули все напряжение с Марвина, словно песок с обнаженной кожи. О это чувство, что на тебя глядят не как на подчиненного, но как на равного себе. Оно заводило Марвина, и ему становилось с Лоренцо так легко. Юноша повалил восторженно охнувшего мужчину на постель и задернул белый парус балдахина за собой. Кровать и правда будто покачивалась на волнах, или это кровь так сильно шумит в ушах, кружит ураганом, толкает вперед, к вожделенным губам?.. Снова вкус вина, оно плещется золотом в глазах, пшеничной пеной в волосах, игристое и сладкое. Марвин оглаживает белые, как овечье молоко ноги, объявшие его бедра, и Лоренцо тихо, совершенно божественно стонет: - Марвин, мальчик мой… Он выгнулся, так беззащитно, а обыкновенно сурово стиснутые губы приоткрыты, покорны и мягки. Он всегда нетерпелив в такие моменты и даже зол, когда Марвин в порыве нежности и благоговения начинает целовать его изящные, точно увековеченные неким творцом в мраморе шею, ключицы, грудь. Однако стоит ему добраться до крошечных розовых сосков, как руки Лоренцо слабеют, не в силах укротить его страсть. Марвин сосет их неистово, словно рано оторванный от матери младенец, пока вершинки не становятся мокрыми и невероятно чувствительными. И тогда мозолистые пальцы накрывают припухшую плоть и массируют, вынуждая Лоренцо рыдать без слез. Он с замиранием сердца заглядывает в глаза этого волчонка - несколько минут назад робевшего, как мальчишка, а теперь перехватившего инициативу - и откидывается на подушки, нисколько не сдерживая рвущиеся на свободу стоны. - Как вы прекрасны, милорд, - их напряженные естества соприкоснулись, и мир в глазах Лоренцо начал чернеть, будто загоревшийся по краям пергамент, - Я буду любить вас до рассвета.  Ах, благородный юноша, вчерашнее дитя, как можешь ты быть одновременно столь чистым, нравственным, наивным и греховно-искусительным, яростным, ненасытным? Лоренцо горел в Марвине, как в погребальном костре, и Марвин пылал в нем, лаская и наказывая похотливое чрево. "Отдайся ему, отдайся," - пела каждая струна лютни его души, не то отсекая Лоренцо от мужского начала, не то приближая его к нему так, как не дано приблизиться мужчинам, вкусившим плод любви лишь с женщинами. До рассвета, и с первыми криками падальщиков этот прекрасный морок спадет, и он останется один в мокрой и холодной постели, а пока… - Ммарвин… - протянул Лоренцо, и исступление вскипело в нем, точно пламя Инноса, ревущее и беспощадное. Наверное, это чувство знакомо тем, кто сплетен своими жилами с Огнем, послушникам и магам, но серые стены монастырей сдерживают их страсть, тогда как Лоренцо готов был увидеть искры, сыплющиеся с собственных пальцев. Тепло внутри и больно. Марвин смотрит на него задумчиво да гадает небось, такая же он однодневка, как другие гонцы, приглянувшиеся главе Араксоса, или нет. Лоренцо думает о том же самом. Бросает взгляд на укоротившуюся на одну риску свечу и устало закрывает глаза - до утра еще далеко, а значит очередной обман и горькое одиночество. - Вы позволите мне поухаживать за вами? Лоренцо округляет глаза, не веря своим ушам: - Марвин… Служка приносит ушат подогретой дождевой воды, обогащенной маслами; юный любовник берет его на руки, и гордость в Лоренцо борется со слабостью. Не то слабость, не то что-то еще, но он позволяет Марвину немыслимое: омыть ноющее тело мочалкой, а себе - получить от этого удовольствие. Любовное изнеможение давит еще сильнее, и как все-таки приятно, когда трепетные руки Марвина вытирают его полотенцем и бережно укутывают в шерстяное одеяло. - Милорд? - тоже умывшись, Марвин опустился рядом, окольцовывая объятиями Лоренцо. - До рассвета? - почти робко спрашивает он его, а Марвин только тихо хмыкает, зарываясь носом во влажные светлые волосы. "Любить можно по-разному," - понимает Лоренцо, чувствуя, как юноша сжимает его крепче, а значит обещание будет выполнено.