the inevitable.

       *** он наблюдал за ней, с детства. не мог понять, как у собственного безвольного братца могло родиться что-то, столь подобное его собственной манере. потом, не мог понять, почему юное дитя от него не бежало; напротив, спешило вперёд, навстречу. лишь бы нарваться на неприятности; заставить его высвободить её. не мог понять, зачем разыскивал подарки самых разных изысков, ведь детьми он брезгал; так же, не мог понять, отчего столь сладостный смех будущей соперницы за трон, так грел ему душу. спустя ещё многие годы, деймон начал опасаться того, что был болен умом. ему, иногда, будто мерещился румянец на её щеках, при каждом его сумбурном визите. ему мерещилось, что рейнира смотрела на него слишком внимательно; всегда, непозволительно проницательно. она слушала его, взахлёб; даже если где-то в глубине души упрекала, всё равно выглядела заговорщицки. ему мерещилось, что она притворялась уснувшей на его коленях, лишь для того, чтобы он отнёс её к постели. затем, ещё позже, ему дурным образом чудилось, что она на него смотрела, вовсе не как на дядю. чем дольше он размышлял о подобном, в своих длительных отъездах, тем увереннее становился в собственном безумстве. правда, однажды, он вдруг понял, что не был безумным. наверняка, был развратником похлеще любых обвинений, но точно не был безумцем. его уже-не-столь-юная племянница, в которую он с малых лет старался вложить любовь к вседозволенности, и правда, впитала его учения. она вела себя, совсем иначе, в его присутствии. жесты её, делались слишком уж грациозными, для обычной манеры; правда, сама она, этого ещё не понимала. очи её, фиалковые, блестели особо ярко, если его губы обрамляла, пускай и мимолётная, ухмылка. он знал, что она была умна; потому, отчетливо понимала, что носить ожерелье подаренное дядей столько лет подряд, не снимая, было не совсем обычной практикой. должно быть, она так же понимала, что не ведут племянницы с дядями, диалоги подобно тем, что вели они. понимала, что не должна смотреть на его руки так, что у него бы создавалось впечатление, будто она хотела чтобы он её этими самыми руками придушил. понимала, что прилежные дяди не молчат так долго, и не смотрят так пристально, в ответ. они ведь были драконами. и правда, вседозволенными. только вот, рейнира забывалась. в ней всё ещё играла наивность; преувеличение, вроде юношеского максимализма. ей хотелось верить, что она крутит им; но деймон все понимал и видел, ещё раньше её самой. проблема была в том, что деймон её не останавливал. не останавливал, но и появлялся в замке, реже. от греха подальше. будто он и не был, сам, этим грехом. будто она не стала бы ещё взрослее, с его следующим визитом; будто перестала бы ему мерещиться в толпах. сниться, в самых пагубных сценариях.        в последний раз, она и правда им 'крутила'. чертовка, столь юная, сумела вывести из себя. сумела заставить себя желать; по-настоящему, жгуче страстно. дурманяще. сумела заставить его, попросить её руки, у короля. чуть было не заставила утащить её, восвояси, посреди её же свадьбы. а главное, сумела заставить его жалеть. не о содеянном; совсем наоборот. девчонка пробралась в его душу, так глубоко, что не давала ему покоя, даже по ночам. даже в пылких объятиях его жены. он бы хотел изжечь воспоминание о ней, из собственной памяти; хотел бы забыть, какой невъебически гладкой была её кожа, на ощупь. хотел бы забыть, как она пахла; как тянулась к нему, с уверенностью совсем уже женщины. увы, он не мог. ни забыть, не изжечь. она была повсюду. пленила, томила, любым упоминанием. ранила, с каждой новой вестью. замужем. беременна. дважды мать, но вовсе не его детям. теперь трижды. каждый раз — как удар по затылку. а деймон, он явно сдавал. устал. так, что даже его жена, очевидно могла рассмотреть в нём признаки обречённости. видимо, несчастье его было столь явным, что она решила его добить, просто, в отместку — предалась огню, и оставила его. осиротила их детей; осиротила, потому что он не был. без рейниры, он не существовал.        едва ли тело его покойной жены было сброшено в солёные воды, он обрёл тело уже совсем другой, но тоже жены. не своей, но собственной. принадлежащей ему, по праву. по крови. той, что готова была разодрать его грудь, лишь бы оставить свои когти, в нём. той, которой он клялся, вторя морскому бризу. в полубреде, клялся ни в чём, и во всём. она хотела убить мужа. он смеялся. он хотел убить его, для неё; правда, узнал, что она была милосердней. они пощадили. она пощадила, он лишь последовал. он всегда бы ей следовал, покуда она позволяла. а потом, уже она за ним следовала. к алтарю; к камню. её кровь, вслед за его кровью; по капле, болью отдаваясь в губах и ладонях. затем, по траве и брусчатке, к их замку. он прожил там, дольше чем она. он, в целом, прожил дольше, чем она. он ожил, когда она вновь под ним умерла. оргазмы ведь называли маленькими смертями, а он её карал регулярно. беспощадно, будто обязывал её запомнить — с ним было лучше. с ним, ей всегда было и будет лучше. она соглашалась. царапалась и кусалась. каждое утро, он видел серебро. своё, или её; общее. волосы, тела, простыни. даже души. он шептал, что боготворит. она шептала, что он и есть бог.        "будь моей погибелью." — сказал он ей; не вслух, и не при дне. пойманный. "буду твоей погибелью." — вершила она, каждый раз ловя на себе его взгляд. гордая. он хотел гибнуть. ею, с нею, как угодно. она хотела его погубить; потом, вылечить. утешить. он позволял. она верила.        ***