~
17 октября 2022 г. в 11:06
— Сяньшэн, ну это же так не делается, — Тарталья смеётся в ладонь, смотрит прямо, но подарок берёт — медное блюдо, наполненное синими, в цвет его глаз, ракушками. — И что мне теперь с ними делать?
— Отдай родным, — находится Моракс. — Ты же сам говорил, что они никогда не видели тёплого моря.
Аякс улыбается мечтательно, разглядывая подарок, но мысли его становятся до странного далёкими.
— Да, ты прав. Если не видели гавань Ли Юэ, пускай хоть послушают.
Чжун Ли уверен, что не умеет делать подарки. Каждый раз он преподносит Тарталье то мелкую россыпь кор ляписа, похожую на омытую морем гальку, которая стоит больше, чем улица в Ли Юэ, то цветы, растущие только в горах адептов, куда воспрещён вход простым смертным, но каждый раз видит грусть в глазах молодого посланника из Снежной. От неё опускаются руки, падают птицы, гибнут народы в сердце в прошлом Архонта камня, а теперь — скромного работника похоронного бюро.
Родные Тартальи никогда не видели тёплого моря. Они ловят рыбу на скользкой ледяной глади, бурят круглые лунки и закидывают в них тонкие лески на деревянных удочках. Ждут, когда поплавки начнут ходить вверх-вниз, перебрасываются шутками и меряются уловом. В семье Тартальи по вечерам слышен детский плач, детский крик, детский смех, в тёплом доме топят печь и по праздникам пьют огненную воду. Что такие люди, как родители Чайльда, скажут о полюбившем боге? Что скажут его родственники, с младых ногтей прочившие Аякса в женихи к главным красавицам деревни? Чайльд не может смотреть в глаза матери, опасаясь увидеть там боль от предательства. Боится, и поэтому его письма похожи на отчёты, в которых он говорит о работе (только то, что может, конечно), о нравах Ли Юэ, о том, как красив праздник фонарей. Чайльд оставляет за полями бумажных страниц любовь, которую встретил на улицах далёкого города, жизнь, которую делит с бывшим Архонтом, добровольно отдавшим Фатуи своё сердце. Он даже согласен на роль шута, которую играл в этом спектакле, и ему совсем не обидно, что Синьора ничего не сказала о настоящем плане. Пусть будет так, если это плата за возможность пить чай, заваренный руками бога, ушедшего на покой.
Но родные Тартальи, они не такие. Его братья и сёстры берут с него пример, поэтому Чайльд и должен быть примером. Поэтому он не смеет писать о радости любви, только о радости новых сражений. Тарталья не знает страха в битве с врагами, но от расспросов семьи бежит, обгоняя ветер.
Кстати о ветре. Этот паренёк, Сяо, мальчишка, старше Тартальи в несколько раз, сначала ходил и принюхивался, как ощерившийся кот, пытался поддеть, укусить, оцарапать затягивающиеся раны, но сдался после стольких попыток. «Если он счастлив, я не смею мешать, — сказал он, — но когда ты умрёшь, а ты обязательно умрёшь, потому что каким бы сильным ни был, ты всего лишь человек, его сердце будет разбито». «Но ведь он уже отдал своё сердце», — усмехнулся тогда Тарталья, получив в ответ презрительный взгляд, моментально погрузивший его на дно ледяных вод, где на его Родине ловят рыбу.
После слов маленького Адепта Чайльд задумался ещё сильнее, и теперь мысли о собственной смерти свежей ядовитой лозой оплели его сердце. Это не новость, не глупый бред мальчишки, боявшегося лишиться отцовской любви, это правда, и с ней не справиться даже Аяксу.
И тогда в сердце Одиннадцатого предвестника Фатуи поселился второй страх.
— Ты снова молчишь, любовь моя, — Чжун Ли делает глоток из фарфоровой чашки и ставит обратно на стол. — Что тебя тревожит, Аякс?
О, Тарталью тревожит многое. Тарталью тревожит новая морщина меж бровей, Тарталью тревожит письмо из дома, где его снова спрашивают, не привезет ли он заморскую невесту к празднику. Тарталья смеётся горько, тянет за рыжие волосы, кусает губы. И впервые думает о том, как было бы легко, не знай он ничего об Архонте Камня.
Тарталья уходит на рассвете, когда догорает палочка с благовониями. Покидает нагретую постель, освобождаясь от тёплых рук, от хвоста, обвившего правую ногу, целует на прощание в лоб. «Как покойника», — в голове проносятся слова матери, поэтому размышляет недолго и снова целует — в щёку. Оставляет записку, в которой признаётся, что не хотел будить, что они вчера и так попрощались, что обязательно напишет из дома. Одевается тихо, шлёпая босыми пятками по полу, поправляет рыжую гриву пятернёй.
И беззвучно прикрывает дверь спальни, которая несколько месяцев кряду была и его спальней тоже.
Антон подрос, Тоня таскает мамины бусы, Тевкр теперь не расстаётся с ракушками и слушает далёкое море, прикладывая их к уху. Тарталья улыбается, думая, что надо написать обо всём Мораксу, рассказать, что завтра с утра пойдёт на рыбалку со своим стариком, что мать приготовила борщ, какого Чжун Ли не попробует даже у Сян Лин. А ещё, что вообще-то он соскучился. Что ему бы хотелось познакомить Моракса со всей своей семьёй, и как было бы здорово если бы все её члены приняли его как своего.
Тарталья думает слишком долго, и сестра заглядывает в его потускневшие глаза.
— Братец, ты вдруг замолчал на полуслове. Расскажи, что было после того, как Архонт Камня отдал своё сердце!
«Тогда я забрал его, — думает Чайльд, — его настоящее сердце».
— Разве можно жить без сердца? — вторит Тевкр, прижимая к груди голубую раковину, напоенную солнцем и солью далёкой страны.
— Архонт Камня может, ведь он — не человек, — отвечает Тарталья, и горькая складка залегает между рыжих бровей.
— Да, Архонт Камня — дракон! — улыбается Антон. — Я читал это в книжке, которую ты прислал!
— Верно, — Чайльд улыбается через силу и залпом осушает рюмку огненной воды. «И как нас так угораздило», — думает он, вспоминая тёплую тяжесть хвоста, который всегда обвивает ноги, когда Чжун Ли принимает наполовину драконью форму. Почему-то Аякс решил, что так Моракс показывает, что доверяет человеку, давая потрогать гладкую чешую, провести пальцами по рогам, проскользнуть рукой по животу вниз, где…
— Как я бы хотел его увидеть! — мечтательно протягивает Антон. — Наверное, он очень сильный!
— Не сильнее нашего брата! — восклицает Тевкр.
Тарталья улыбается, думая, что это тоже нужно включить в письмо.
Через пару недель мать застаёт его в комнате, жадно читающего какое-то письмо. За окном кружатся снежинки в причудливом белом танце, а по дому разносится уютный и знакомый с детства аромат выпечки.
— От кого это, дружок? — женщина подходит ближе, замечая, с какой поспешностью сын складывает шуршащие листы.
— Так, приятель, — Тарталья поворачивается на голос, молясь Царице, чтобы мать не услышала, как громко бьётся его испуганное сердце.
— «Приятель» — девушка? — в материнских глазах вспыхивает озорной огонёк, — у тебя уши все красные!
«Пожалуйста, прекрати!», — думает Аякс, и паника разливается по всему телу, мешая спокойно мыслить. Ни разу с четырнадцати лет он не ощущал её ни в одной битве, но перед собственной матерью оказался снова неловким мальчиком, не сумевшим уберечь свой единственный секрет.
Но ещё Чайльд почувствовал какое-то странное предвкушение, словно уже давно ждал, когда представится случай сделать это непоправимое, непростительное, снять камень с души, даже если в следующий миг он обернется грузом на его шее и потянет на дно, в тёмные воды ледяного моря.
— Я соврал, — Чайльд кусает губы, поворачивается в сторону матери всем телом. «Сейчас или никогда», — проносится в голове, и он дергает тонкую леску на деревянной удочке. — Это не приятель, мама. Но и не девушка.
В родных глазах читается непонимание, брови взметнулись вверх, поэтому Чайльд решает пояснить, чтобы между ними точно не осталось недомолвок:
— Это письмо от моего возлюбленного.
«Сейчас, — мысли лихорадочно мечутся в черепной коробке, — сейчас она либо примет меня, либо закатит скандал».
Мать застывает на пару секунд, смотрит прямо, но куда-то мимо сына, затем разворачивается и выходит из комнаты, не проронив ни слова.
Аякс обессиленно бухает головой о деревянный стол.
За ужином родители удивляют детей молчанием. Тевкр старается подсунуть матери одну из голубых раковин, с которыми теперь не расстаётся, Антон выспрашивает у отца, когда они в следующий раз пойдут на рыбалку, а старшие братья Тартальи недоумённо переглядываются, косясь на взрослых.
— Что это с мамочкой и папочкой? — шепчет Тоня на ухо Аяксу. Тот пожимает плечами, ковыряясь в пюре, словно пытается найти в нём смысл родительского молчания.
— Останься, голубчик, — произносит отец, когда братья и сёстры разбредаются по своим комнатам, — надо поговорить.
Аякс уверен: он бы охотнее бросился в битву с противником в десять раз крупнее него, чем остался сидеть за обеденным столом сейчас. Но он остаётся.
— То, что ты сказал матери сегодня… — мужчина подбирает слова, руки сцеплены в замок и уложены прямо перед собой на столешницу. — Это правда?
— Правда, — слишком поспешный, слишком быстрый ответ, обнажающий детское волнение перед фигурой взрослого. Чайльд хочет укусить губы и зарыться рукой в копну рыжих волос, но не желает выглядеть как ребенок, поэтому сидит неестественно-прямо, боясь пошевелиться лишний раз.
— И как ты это объяснишь? — стальной, но спокойный голос отца разносится по всей кухне. Аякс мысленно улыбается: его старик всегда был скуп на эмоции.
— Это всё командировки его бесконечные! — вмешивается мать. — Понахватался в чужих землях всякой пакости!
На этих словах Тарталья позволяет себе в действительности улыбнуться. Улыбка получается хищной, застывает оскалом и перерастает в смех.
— Чушь! Это началось ещё когда я был подростком!
— Ты и твои друзья…
Чайльд многозначительно пожал плечами.
— Не все, конечно, но вот Иван — да.
— Царица, смилуйся! — мать закрывает лицо руками, отец неверяще смотрит на сына, которого считал понятным и простым всё это время.
— Не может быть… — шепчет он, глядя перед собой так, словно видит Вестника Бездны вместо собственного ребёнка, хотя, кто знает…
— Да. Я просто не мог больше скрывать. Все эти намёки на девушек в письмах, они, — Тарталья прикусывает губу, подбирая слова, — очень раздражают.
— Царица, какой кошмар, — причитает мать на грани нервного срыва. Отец каменеет, не в силах поверить услышанному.
— Я пойму, если вы велите убраться, — уверяет Тарталья. — В конце концов, это не первое разочарование, которое я…
— Кто он? — отец поднимает тяжелый взгляд, но Аякс выдерживает его с достоинством. Карты вскрыты, больше нет причин бояться, и страх выпускает его из своих липких лап, как Чайльд и мечтал столько времени. Только ладони ещё немного остаются влажными.
— Архонт на пенсии, — пожимает плечами Тарталья.
— Прекрати свои шутки, сын! — выделяет последнее слово отец, выходя из себя. Щёки красит багр бессильной злости.
— Это правда. Желаете познакомиться?
Одним ясным утром быстрокрылый сокол прямиком из Снежной принёс работнику похоронного бюро «Ваншэн» тревожную весть. Нервный почерк скакал по невидимым строкам, слова то ползли вверх, то напрыгивали на нижние буквы. Жадно припав к письму, Чжун Ли с удивлением обнаружил, что в следующую минуту ему придётся пойти к своей взбалмошной начальнице и в первый раз за всё время работы взять отпуск. Особенно явственно об этом говорила истеричная фраза: «Я всё рассказал родителям, они хотят тебя видеть как можно быстрее, прошу, Чжун Ли, приезжай, иначе мне конец».
Попасть в Снежную без ледоколов — невозможно. Чжун Ли кутается в меха, наблюдая, как огромный корабль ведет за собой их судно, проламывая толстую белую корку на поверхности моря. Воды холодные, суровые, не такие, как в Ли Юэ. Здесь нельзя нежиться на солнце и строить замки из песка. Здесь не собирают на побережье голубые раковины.
Моракс сходит по трапу, жмурясь, от поднявшейся пурги. Видимость заметно снижается, поэтому он счастлив особенно сильно, когда слышит знакомый голос:
— Сяньшэн, наконец-то ты здесь!
Его ловят чужие руки, прижимая к разгорячённому бегом телу. Тарталья улыбается и крепко целует — всё равно никто не заметит из-за пурги! Потом хватает за руку и тянет за собой, навстречу снежной стихии.
Когда они входят в тёплый дом, заполненный светом, Моракс чувствует аромат еды, слышит крики детей и замирает в предвкушении. «Они хорошие, — говорил Тарталья, — младшие вообще прелесть!» Теперь ему предстоит проверить, так ли это на самом деле.
— Вы правда архонт Камня? — раздается пронзительный детский голосок.
— Тоня, ты давно караулишь в прихожей? — Аякс щёлкает сестру по лбу и улыбается гостю. — Дай ему сначала пройти в дом!
— Правда, дитя, — отвечает Чжун Ли, освобождаясь от шубы с помощью Чайльда. — Когда-то я носил этот титул.
Тоня вскрикивает и несётся в гостиную, оповещая всех, что гость уже здесь. Чжун Ли грациозно кланяется родителям Чайльда, здоровается с каждым ребёнком, а Чайльд в это время пытается прочесть эмоции по глазам родителей.
— Так вы и есть — он, — сосредоточенный и серьёзный взгляд отца проходится по каждому сантиметру тела Чжун Ли. Наступает пауза.
— Я и ваш сын… — начинает гость, но мать обрывает его резко.
— Пройдёмте к столу! — и шикает на мужа: — Не при детях!
В следующие пару часов Чжун Ли знакомится с Настоящим Борщом, пирожками с разнообразными начинками, пробует домашний холодец и сельдь под шубой, морщится от огненной воды, но тянется наполнить рюмку под одобрительные взгляды отца Аякса. «Ты знаешь, из чего эта штука? — шипит Чайльд. — Когда ты в последний раз пил что-то крепче улуна?» Мать посмеивается, видя, с какой заботой её сын подкладывает салат на тарелку этому незнакомцу, напоминая чаще закусывать, и в её груди неожиданно поднимается нежность.
— Завтра идём в баню! — объявляет заметно повеселевший отец. Дети радостно хлопают в ладоши.
— О, Аякс рассказывал мне о бане, — Чжун Ли улыбается, оборачиваясь к Тарталье. — Я думал, что это одна из тренировок Фатуи.
Отец смеётся, словно забыв, кем именно приходится его сыну этот забавный незнакомец, бывший Архонт, дракон в человечьей шкуре. Смеётся и подливает ему огненной воды в опустевшую рюмку.
— Старик, хватит, — вмешивается Аякс, — это последняя, прекрати спаивать моего… его.
Мать разочарованно вздыхает: разговор, который они с мужем затеяли сами и сами же оттягивали как могли, вот-вот случится. К этому моменту старшие дети уже ушли укладывать младших и на кухне остались лишь четверо. Она вздохнула и начала.
— Господин Чжун Ли, вы и наш сын правда… любите друг друга?
Моракс кивнул утвердительно, чокнулся с отцом и осушил «последнюю» рюмку:
— Это правда. Я отдал Снежной два своих сердца: Сердце Бога — Фатуи, сердце дракона — вашему сыну.
Тарталья прикрывает глаза, готовый провалиться от смущения. Красноречие всегда было сильной стороной Чжун Ли, но сейчас оно кажется неуместным и слишком откровенным.
Однако так думает только он. Мать сидит, широко распахнув глаза, тронутая словами этого божества, этой сущности, кем бы оно ни являлось. А ещё она знает, просто чувствует, что Моракс не лжёт.
Отец выдерживает паузу, долгую и тягучую, а затем вдруг произносит:
— Так, значит, Чжун Ли, — рыбалку любишь?
— Не знаю, как это получилось, но ты их очаровал! — Тарталья хихикает, поднимаясь по лестнице. Он обещал показать Чжун Ли свою комнату, где жил с детства, и теперь тащит его вверх по скрипучим деревянным ступеням. — Хотя я не удивлён, ты умеешь очаровывать.
— Я рад, что ты так считаешь, — отвечает Моракс, стараясь не глазеть на Тарталью «вид сзади», но получается плохо.
Чайльд открывает дверь, пропуская гостя в свои покои. Деревянная кровать, письменный стол у окна, полки с книгами, тёплый ковер на полу с причудливыми узорами. Второй ковёр висит над кроватью.
— Очень уютно, — улыбается гость. В захмелевшей голове проносятся мысли с разбегом от: «это его комната, вся его жизнь, и он показывает мне её, какое доверие!» до «интересно, если разложить его на кровати, кто-нибудь нас услышит?»
Чайльд пролистывает фотоальбом, хотя все наиболее стыдные карточки мать уже показала Мораксу полчаса назад. Чжун Ли крепко обнимает его, вдыхая аромат любимого тела, целует и шепчет в ухо:
— Я рад быть здесь, Аякс. Спасибо, что позвал.
На следующий день отец действительно топит баню, и им ничего не остается, кроме как принять приглашение. Тарталья счастлив, что его старик быстро проникся уважением к бывшему Архонту, оценив его глубокие познания в различных сферах жизни. Они долго дискутировали о чае, о погоде в разных районах Тейвата, о чеканке моры и других вещах, про которые Чайльд слушал вполуха. Он очень разомлел от жары и еле держался, чтобы не положить голову на плечо Моракса. «Только не при детях!» предупредила мать, и Тарталья не мог ослушаться. Но через несколько минут малышам стало совсем душно, и старшие увели их из бани.
— Теперь самое интересное, — подмигнул отец. — Он встал, придерживая полотенце на бёдрах, и распахнул дверь, которую до этого не открывали. Она вела не в предбанник, а в сугробы, и сердце Чжун Ли сжалось от волнения, когда он увидел, как разгорячённый мужчина скидывает с себя полотенце, разбегается и прыгает прямо в снег.
— О Архонты, — шепчет Моракс, сжимая ладонь Чайльда.
— Ты не обязан, если не хочешь, — напоминает ему Тарталья, но тут с улицы доносится радостный зов его отца.
— Кажется, всё наоборот, — вздыхает Чжун Ли.
Снежная перина встречает мягкой посадкой. Моракс вскрикивает от различия температуры тела и окружения, снег обжигает, кожа быстро краснеет и остывает. Рядом валяется Тарталья и смеётся, сваливая с ног только вставшего Моракса.
— Как тебе наши забавы?
— Я слишком теплолюбив для такого, но это был интересный опыт, — Чжун Ли чувствует, как скулы сводит от холода.
Чайльд смеётся, уводит его греться. Отпаивает медовухой, растирает ноги, садит к камину. Отец ходит важный, будто открыл континент, и Чжун Ли готов признать: этот мужчина только что показал ему жестокий новый мир. В ответ сяньшэн сегодня возьмёт его сына в его собственной спальне и тот почти не будет против.
Тарталья, конечно, ломается, потому что в соседних комнатах спят его братья, сёстры, его родители, но быстро успокаивается, стоит Мораксу принять свою полудраконью форму. У неё есть интересная деталь и очевидное достоинство нечеловеческой физиологии — козырная карта их личной жизни. Поэтому Тарталья затыкает свой рот ладонью, царапая короткими ногтями жёсткий ворс ковра, припадая к нему щекой (они не решились делать это в скрипучей старой кровати), представляет, как завтра будет болеть спина, но все равно сильнее прогибается в пояснице, удобнее расставляет колени. Разлука, сдавшие нервы, невозможность долгих касаний сделали своё дело — Тарталья быстро вскидывается и дрожит, пропуская через себя волну удовольствия. Чжун Ли кончает позже, пытается навести порядок, переносит обмякшего Чайльда на кровать.
— Не уходи, — Аякс тянет его на себя, тыкаясь носом в изгиб шеи.
— Я и не думал.
— Слушай, когда я умру, ты… — почему-то именно сейчас захотелось поговорить о втором поводе для грусти. Чжун Ли уже знает ответ, но не торопится раскрывать карты.
— Не думай об этом сейчас, ладно? Я счастлив с тобой, это стоит всех лет бессмертия.
— Ладно, — уступает Аякс, проваливаясь в негу. — Ладно.
Утром отец тянет их на рыбалку, и Тарталье приходится изображать энтузиазм, пока всё тело болит и ноет. Разумная кара, решает он, ведь то, что они сделали, вообще-то не очень красиво. Чайльд размышляет о том, можно ли полагать, что они вчера осквернили его детские годы, но решает, что если это с Чжун Ли, то можно. Отец одобрительно хлопает Моракса по спине, когда он, укутанный в самую тёплую шубу и с красным от холода носом, вытягивает рыбу из лунки. Прибегает Тевкр и передаёт, что мать зовёт их обедать.
Старшим детям уже сообщили, кто Чжун Ли для Тартальи на самом деле, и они восприняли это спокойно, пожав плечами, младшим решили сказать чуть позже, но теперь за столом Тарталья может беспрепятственно вытереть каплю сметаны с щеки Чжун Ли и смотреть на него подолгу, не боясь, что кто-то заподозрит неладное. Мать обещала отстать с расспросами про девушек, и теперь ненавязчиво узнавала у Моракса, бывали ли в Тейвате случаи, когда играли свадьбу двое мужчин. И Тарталья уже понял, какой темой будет вызвана его новая головная боль и чему мать уделит особое внимание в письмах, когда по долгу службы ему снова придётся покинуть родные места.
Однако сейчас он оставил на завтра все далёкие волнения, наслаждаясь маленьким раем, царящим в этой тёплой от улыбок и детского смеха кухне. Сейчас важнее спасти своего дракона от новой порции огненной воды.