***
Фриск была прекрасна. Она светилась весенним солнцем, освежала летним ливнем и пахла букетом золотых цветов из королевского сада. Фриск улыбалась во все тридцать два зуба, и Чаре казалось, что, будь там хоть все сто наточенных клыков, улыбка осталась бы такой же светлой и невинной. У Фриск была невероятно добрая душа, которую та раскрывала нараспашку и подавала вместе с ней всю себя на блюдечке. Чара была уверена, что, будь у Фриск чуть меньше решимости, душа той непременно окрасилась бы в зелёный цвет. У Фриск было огромное сердце, тепла которого могло бы хватить на каждого. Но Чара слишком хотела согреться.***
Рукоять любимого ножа приятно оттягивала карман, когда она кралась к их общей комнате с двумя горячими чашками в руках. Чай золотого цветка, уже столь болезненно символичный для их семьи, лучше всего подходил для этого. — Не спится, сестрёнка? Губы Чары растянулись до самых ушей, подражая улыбке Джокера, когда та протянула Фриск её чашку. Кожа рук плавилась от чистого кипятка, но Чара, казалось, не замечала боли. Чара смотрела на улыбку, растягивающуюся на невинном лице. Фриск говорила, что тепла её сердца хватит на всех. Но она ошибалась, тепло уже заканчивалось — Чара видела, что в улыбке стало на несколько клыков меньше. Она боялась, что на неё тепла может не хватить. А Чаре очень надо было согреться. Деревянная ручка ножа приятно грела руку, когда Чара доставала его, глядя на ослабевшее тело Фриск. Даже без сознания она была всё так же прекрасна, и Чара любовалась её светом. Чара надеялась запечатлеть его навсегда. Фриск распласталась на кровати, раскинув руки и неестественно опрокинув голову назад. Чара взобралась на кровать, аккуратно перекидывая ногу через тело девушки и усаживаясь на её бёдра. Синяя ночнушка задралась, оголяя желтоватую в полумраке кожу ног. Чара аккуратно взяла голову Фриск и переложила на подушку — теперь та просто мирно спала, лишь грудная клетка вздымалась слишком слабо и редко для здорового сна. Личико Фриск побледнело, но Чара считала, что так она была даже ещё прекраснее — саму её всегда тошнило от собственных слишком часто розовеющих щёк. Она наклонилась и оставила лёгкий поцелуй на губах спящей девушки. Те отозвались холодным касанием. Чара подумала о ледяном поцелуе смерти. Только поцелуй этот дарила она сама. Безмятежно раскинувшаяся на кровати Фриск была безусловно красива в своей лёгкости и беззаботности, но Чара не могла позволить ей оставаться в таком положении. Изрядно попыхтев, она усадила Фриск на стул, привязав её руки и ноги заранее приготовленными толстыми верёвками — почти что канатами. Связывая тонкие запястья, Чара старалась затянуть петли как можно туже, чтобы на бледной коже непременно остались красные следы — Фриск бы это невероятно пошло. А ещё красное сочеталось бы с цветом радужки в глазах Чары. Она улыбнулась, представляя себе, какие у них бы могли получиться парные образы с красным цветом. Ничего, ещё чуть-чуть, и они будут идеально сочетающейся парочкой. Когда всё было готово и Фриск безвольно полусидела на стуле, крепко привязанная, Чара улыбнулась, любуясь проделанной работой. Беззащитная Фриск выглядела привлекательнее, чем обычно. Чара уселась к ней на колени лицом к лицу, сжимая в правой руке нож и предвкушающе глядя на приоткрытые побледневшие губы. Она наклонилась и, высовывая язык от усердия, медленно-медленно повела кончиком ножа по щеке. Она завороженно наблюдала, как тот, едва касаясь кожи, оставлял на ней тонкую-тонкую полосочку царапины. Чара тщательно подготовилась и заранее заточила лезвие ножа до идеала, а потому даже из такой крохотной ранки вскоре выступила капелька крови. Наклонившись и прикрыв глаза, Чара осторожно её слизнула. Кровь оказалась солоноватая и прохладная, хотя и вкус от такой ничтожной дозы практически не чувствовался. Чаре было мало. В этот раз надавив на лезвие гораздо сильнее, она оставила такую же ровную царапину на другой щеке. Замерев, Чара наблюдала, как медленно-медленно из белого, едва заметного пореза капля за каплей показывается багровая кровь, постепенно стекая с лица, словно слёзы. Фриск плакала. Фриск плакала кровью, и Чара думала, что ей это чертовски идёт. Вот только пары капель было недостаточно — в подземелье Фриск выплакала гораздо больше, спасая все заблудшие души, — уж Чара-то знала. Знала она теперь и как облегчить боль бедняжки, дав ей выплакаться по-настоящему. Но это надо было отложить на потом. Дождавшись, когда кровь заполнит всю рану и начнёт стекать вниз тонкими струйками, Чара большим пальцем медленно провела вдоль раненной щеки, собирая пальцем кровь и с наслаждением отправляя его в рот. Вот это уже было другое дело. Теперь кровь Фриск чувствовалась. Теперь Чара ощущала всю соль её слёз и пережитого отчаяния. Оставив на кончике языка немного чужой крови, Чара наклонилась, обнимая тонкую шею и нежно накрывая прохладные губы. В этот раз она не ограничилась детским касанием: поцелуй был настоящий, настойчивый, с переплетением языков — прям как у взрослых. Ведь Фриск уже большая девочка. Достаточно, чтобы попробовать на вкус собственную кровь. Чара отстранилась, чувствуя, что губы под ней затрепетали. Фриск очнулась и теперь смотрела на неё, растерянно хлопая глазами и причмокивая губами в попытках распознать странный вкус, оставшийся на языке. — Чара?.. Что случилось? — она сонно проморгалась, переводя взгляд с улыбки названной сестры на полумрак комнаты сзади неё. — Всё хорошо, Фриск. Теперь всё хорошо, — Чара улыбнулась ещё шире, мягко потрепав девушку за щёку. Она старалась вложить в свою улыбку всю нежность, на которую была способна, и почти верила, что в этот раз та вышла светлой и радостной вместо привычного оскала. Фриск вздрогнула, шумно втягивая воздух сквозь зубы, когда рука Чары небрежно задела порез. Плечи Фриск дёрнулись, когда она инстинктивно попыталась ощупать рану и наткнулась на препятствие, только сейчас осознавая, что она связана. Глаза её панически расширились, а дыхание участилось. — Чара? Что происходит?! Развяжи меня! — она стала усиленно дёргаться, безнадёжно пытаясь вырваться. Но Чара не зря так старалась — вряд ли Фриск удастся даже слегка ослабить узлы. — Не бойся, дурочка, — она вытянула руку, невесомо проводя кончиком лезвия по слегка подрагивающему подбородку. — Так было нужно. Фриск испуганно дёрнула головой, заметив нож, и начала вырываться ещё яростнее. Чара грустно улыбнулась, увидев засверкавшие в карих глазах слёзы. — Чего же ты так, Фриск. Мы же ещё даже не начали.***
Фриск захлёбывалась слезами, пытаясь выплюнуть чёртов тряпичный кляп, когда Чара выводила на её груди кровавые узоры. Дом был пуст, а потому её крик всё равно никого бы не привлёк, но Чаре с сожалением пришлось его заглушить. Работа была слишком важной и кропотливой, чтобы позволить себе отвлекаться. — Знаешь, Фриск, а я ведь тренировалась, — она любовно вывела аккуратную линию на правой груди, отстраняясь и любуясь результатом. — Изрезала кучу деревьев в отцовском саду, чтобы на тебе вышло всё идеально. Грудь у Фриск была ещё совсем девичья, маленькая, и работать на ней было очень удобно. Но и не менее ответственно — Чаре казалось, что один неверный штрих, и она собственнолично загубит такое произведение искусства. За одной линией показалась вторая, затем третья, затем, медленно, все остальные. Чара старалась и пыхтела, ножом прорисовывая глубокие закруглённые линии. Работа эта была не из лёгких: кожа не хотела поддаваться, позволяя лишь резкие заострённые штрихи, выступающая кровь пусть и украшала картину, но порой слишком сильно заливала раны, скрывая их края. А тело Фриск с каждым порезом дёргалось и извивалось, делая эту работу практически невозможной. Но Чара терпела. Чара не нервничала и даже почти не злилась. Потому что Чара знала, что старается не зря. И когда на обессиленном девичьем теле, залитым кровью и слезами, показался пусть слегка неровный, но всё же достаточно узнаваемый рисунок цветка, она почувствовала гордость и облегчение. Она справилась. Фриск уже не кричала и не рыдала отчаянно в голос, а лишь тихонько всхлипывала, когда Чара нежно выцеловывала вырезанный цветок, слизывая нескончаемо выступающие капельки крови. Чара мало что понимала в искусстве, но, глядя на израненную девушку, чётко осознавала, что один из лучших его шедевров сейчас перед ней. Фриск плакала, но её слёзы всё ещё не отображали ту боль, что ей пришлось пережить на самом деле. Но Чара знала, как её изобразить. Знала, как показать всем спасшимся и нажившимся на упавшем ребёнке, до чего они довели её бедную Фриск. — Тише, тише, чего ты как плакса? — Чара нежно погладила её по щеке, успокаивающе шепча. — Скоро всё закончится. Не плачь, Фриск. В этом больше нет нужды. Она продолжала мягко поглаживать лицо девушки, нашёптывая утешающие слова, пока та не затихла, будто бы и впрямь успокаиваясь. Когда Фриск перестала отчаянно всхлипывать, а лицо её начало высыхать от слёз, Чара убрала руки от её щёк, вновь вынимая нож. Глаза Фриск были закрыты, а голова устало опущена, поэтому она даже не заметила этого движения. Лишь в последний момент, когда Чара мазнула ногтём по подбородку, привлекая внимание, она успела на краткий миг увидеть лезвие ножа перед самым зрачком, прежде чем то воткнулось прямо в него. Фриск истошно закричала, когда лезвие вынули с разодранным содержимым глазницы на кончике. Тёмная кровь вместе с внутриглазной жидкостью хлынула наружу, и Чара, не дав времени на передышку, резким движением выколола второй глаз. Фриск кричала до хрипоты, а Чара с грустной улыбкой пальцами аккуратно прорисовывала густые дорожки крови вдоль её щёк. Теперь Фриск плакала по-настоящему. Теперь Фриск плакала кровавыми слезами. Вскоре она перестала кричать и даже дёргаться, затихнув, и лишь слабое едва слышимое дыхание говорило о том, что девушка ещё жива. Но это вряд ли было надолго, а потому надо было скорее переходить к последнему этапу. Для этого Чаре снова пришлось напрячься, вместе со стулом вытаскивая Фриск в тронный зал. В их доме на поверхности прежнего тронного зала, естественно, уже не было, но его заменял отцовский сад с лютиками и двумя креслами, прикрытыми покрывалом. Не без труда вытащив Фриск в сад, Чара выдвинула один из тронов, ставя его в начале поляны перед каменной стеной их иллюзорной крепости. Сдёрнув с трона покрывало, она бережно оборвала и убрала все верёвки, любуясь оставленными-таки отметинами на запястьях и щиколотках, и, сделав последний рывок, перенесла Фриск на кресло. Та уже не сопротивлялась, лишь тихонько простонав из-за потревоженных ран. Чара усадила её, тщательно корректируя позу. Теперь Фриск расслабленно сидела, оперевшись на спинку трона и трогательно свесив тоненькие ножки, что не доставали до земли. Нож входил резко и глубоко, сильными ударами пробивая грудную клетку. Чара старалась целиться левее, чтобы ни в коем случае не задеть так тщательно вырисованный ею цветок, но тот всё равно оказался небрежно забрызган каплями крови. Фриск больше не кричала, не всхлипывала, не стонала и даже не дышала, дёрнувшись в последний момент в предсмертной агонии, прежде чем затихнуть навсегда. Зато сердце её оказалось действительно невероятно тёплым и успело даже сократиться последние два раза у Чары в руке, подарив ей оставшееся тепло. Наконец только ей — ей одной — и сразу всё, без остатка. Чара нежно прижимала его к груди, греясь, когда макала припрятанную заранее любимую кисточку в кровавое месиво, чтобы вывести на стене за спиной у Фриск багровые узоры. Действовать приходилось быстро, пока кровь окончательно не свернулась, а потому рисовала Чара поспешными размашистыми движениями, неряшливо разбрызгивая кровь на жёлтые лепестки лютиков. Прямо над головой Фриск она вывела овальный нимб, слегка кривоватую корону, а над этим всем — большое и яркое солнце с длинными красными лучами. Оно возвышалось над ними, но без капли высокомерия, такое же доброе, светлое и наивное, как и та, чью красную душу оно олицетворяло. Чара глядела на него такими же красными глазами, крепко прижимая к себе всё ещё тёплое сердце, и ей казалось, что она вновь чувствует стук крови в нём, что ритмичной пульсацией отдаётся ей в озябшие ладони. Наверное, это сама Фриск что-то выстукивала ей на своей собственной азбуке морзе, которую Чара, увы, не понимала. Она подошла к трону и, вытянув испачканный в крови пальчик, нарисовала кончиком кривую линию улыбки на посеревшем лице. Пустые глазницы плакали засохшими кровавыми слезами, но Чаре казалось, что на этот раз Фриск плакала от счастья. Она же должна была быть наконец счастлива, где-то там, далеко отсюда. Правда ведь? Чара аккуратно приподняла заплаканное лицо, в последний раз нежно поцеловала ледяные губы и, чуть потеснив хрупкое тельце, забралась на трон, устраиваясь рядом. Она положила голову на плечо Фриск, игнорируя его неестественный холод, подтянула к себе ноги с по-ребячески побитыми угловатыми коленками и прижала остывающее сердце к себе ещё теснее, расслабляясь. Чара прислушивалась к слышавшимся ей стукам крови, и ей чудилось, что наконец она может разобрать, что же они пытаются ей сказать. — Я знаю, Фриск. Я тоже тебя люблю. Чара улыбнулась, закрывая глаза и устраиваясь поудобнее на чужом плече. — Спокойной ночи, сестрёнка. Прошептав это, она умиротворённо засопела.