Часть 1
12 октября 2022 г. в 00:30
Люк проверяет каждый угол, закрывает окна и спит в жаркой духоте, потому что свист ветра, гуляющего по его скромной квартире, где теперь всегда ночами горит свет, напоминает ему о лесе. Темном и дождливом, полном зыбких теней и боли. Лесе, который ему повезло покинуть живым. Шепот ветра напоминает ему голос монстра в своей голове, сначала с точностью скучающего хирурга определяющий все его страхи, чтобы заставить его переживать их снова и снова, будто дурацкий калейдоскоп кошмаров наяву, а затем приказывающий склониться, оставив прошлую жизнь позади, и боготворить.
Люк не может спать в тишине, потому что боится снова проснуться в том лесу. Черт возьми, там было неестественно тихо, почему они не восприняли это всерьез? Мокрая от пота футболка прилипает к спине, когда Люк вздрагивает, резко выныривая из тревожной дремоты, и тут же начинает оглядываться вокруг, подскочив на кровати. Кровь шумит в ушах так громко, словно он бежал марафон без подготовки, сердце бьётся где-то в глотке, пока он не осознает, что находится дома, в Лондоне, а соседи сверху снова ругаются из-за какой-то ерунды под бубнеж телевизора за стеной.
Чужие голоса успокаивают — он не один, это не галлюцинация. Они обычно молчат и смотрят грустно-грустно, заставляя Люка задыхаться от беспомощности и тошнотворного чувства вины, скручивающего внутренности тугим узлом. Он не виноват. Он старался и делал все, что мог. Но они мертвы. Может, он делал недостаточно? Хатч грустно улыбается, когда Люк устало моргает тяжёлыми от недосыпа веками — у него проблемы со сном, под глазами залегли черные тени. Нет, он действительно сделал все, что мог. Они не осуждают его, но он не может простить себя за то, что не был быстрее, сильнее, смелее, умнее.
Умнее всего, думает Люк, подтягивая к себе сбившееся в ногах одеяло, было бы никогда не приближаться к тому лесу и тащить на себе Дома все оставшиеся километры, если потребовалось бы — всего четырнадцать часов и они сидели бы в милом домике, потягивая старину «Джека Дэниэлса» в джакузи. Вместо этого они решили срезать пару километров, стоивших им нескольких суток в древней чаще, здравого рассудка и жизней, через лес.
Люка начинает тошнить, когда он думает о том, насколько чудовищно неправильно и случайно все произошедшее. Их не должно было быть в том лесу. Они никогда не должны были узнать, что на земле есть место чему-то подобному. Они не должны были испытывать этот едкий, оглушающий первобытный страх. Люк закрывает глаза, чтобы сморгнуть жгущие их слезы, и тут же открывает — под веками мелькают жуткие образы, которые ему никогда не забыть.
Желтые глаза монстра, забравшего Дома, пока он сидел на привязи, словно несмышленый щенок, тщетно умоляя остановить все это, звал и проклинал своих пленителей. Бесполезный.
Резко оборвавшийся крик Фила, когда оно схватило его прямо перед носом застывшего от ужаса Люка. Трусливый.
Остекленевшие глаза Хатча и навеки замерший веер черных ресниц. Влажно блестящая каша из внутренностей на земле и лужа крови. Все руки Люка в его крови. Он прижимает к себе холодное тело, снимая с деревьев, и едва слышно скулит. В горле клокочут слезы и, если он замолчит, чтобы сделать вдох, то они наверняка найдут выход. Жалкий.
Трясущимися руками Люк натягивает одеяло до самого подбородка — кончики пальцев неприятно холодные, — вжимаясь в него всем телом и шумно дыша через нос и стиснув зубы. Его дыхание частое и дрожащее, словно сотни бабочек, беспорядочно ударяющихся о стекло. Что-то близкое к панике накрывает его с головой, пока он старается убедить себя, что сюда монстр не явится — он в безопасности. Дрожащий свет фар проезжающей под окнами машины скользит по стене, заставляя его съежиться, обхватив колени, подтянутые к груди, руками. Он сойдет с ума, если снова увидит лежащего на полу Роба с проломленной головой или ту чертову бутылку водки под холодным светом люминесцентной лампы. Начинает накрапывать дождь, тихо постукивая по стеклу и оставляя косые росчерки, но Люк слышит его глухой шорох среди темных деревьев и сочной зелени, окружающей его со всех сторон. Сырой воздух забивается в ноздри. Он сдается и закрывает глаза.
Чужое присутствие за спиной давит на уставшее сознание. Кажется, каждый нерв, каждая клеточка его тела на пределе. Ветер швыряет горсть мелких капель, выбивающих дробь, в окно, словно языческий шаман, взывающий к богам для жертвоприношения. Разумеется, думает Люк, кем же ему быть, если не агнцем на заклание? Изнутри поднимается волна гнева, опаляя внутренности. Он не будет жертвой, он никогда не прекратит бороться. Ради друзей, ради себя, навсегда покинувшего лес. Нечто, таящееся за спиной и нависающее над Люком, опаляя его шею жарким дыханием, отступает, отпугнутое его слепой, решительной яростью, тяжело ступая копытами по полу. Этот звук растворяется в стуке дождя и тяжело сказать, слышал ли он это наяву или на грани сна, куда проваливается его измученный разум. От вспышки злобы остаются только тлеющие угольки, согревающие его изнутри.
Люк устало открывает больные глаза — ему нужно больше спать, но ночью он окружен тенями и галлюцинациями, которые уйдут с рассветом, и тогда он наконец поспит. Урвет несколько часов черного забытья без кошмаров, если повезет. Он устало вытягивает напряженные ноги, сопротивляясь бессознательному желанию занимать как можно меньше места в собственной постели, быть незаметным, и обхватывает руками подушку, со стоном утыкаясь в нее носом. Люк затылком чувствует на себе чужие взгляды, но они его не пугают — заставляют грустить, но не пугают. Дом и Фил, словно горгульи, занимают оба угла кровати в ногах, благодаря чему он может шумно выдохнуть, расслабляя мышцы пресса, и растянуться во всю длину на двуспальной кровати. К нему ничего не подберется.
Хатч легко похлопывает его по плечу, совсем как раньше, когда они ходили в кемпинг вдвоем, и Люк сдвигается чуть ближе к краю, освобождая место. Он чувствует, как тот укладывается, стараясь не задеть друзей, решивших оберегать его сон, и прижимается к Люку, перекинув через него руку и подтянув ближе к груди. Между ними только одеяло и немного влажная от пота футболка, но чужое фантомное тепло успокаивает и согревает. Люк даже может почувствовать легкое дыхание Хатча, когда он утыкается носом ему в затылок. Чудовищная усталость, скопившаяся за несколько бессонных ночей подряд, наваливается с двойной силой. Ресницы скользят по ткани подушки, глаза закрываются сами собой. До рассвета еще несколько часов, но Люк знает, что он будет в порядке.