2…
3…
Успокоившись, Питер открыл глаза. Он спрятал руки в карманы шерстяного пиджака и повернулся к Стайлзу. Стайлз обошел машину спереди, запнувшись о бордюр в процессе. Куда же без этого. «Калека… И с кем я только связался? Почему с ним?», — подумал Питер, посмотрев на черное, как кофе без молока, безоблачное небо. В этом демоническом небе даже было видно звезды, напоминающие дыры в картонной коробке или просветы в сгоревшем обрушенном потолке. Питер хмыкнул, вскользь подумав о том, что Стайлз наверняка смог бы найти парочку созвездий на небе и что-то рассказать про них интересного. В голове этого неугомонного парня будто скрывалась информация обо всем на свете. Это иногда воистину восхищало Питера и заставляло возжелать получить Стайлза в свои эгоистичные сильные руки еще сильнее. — И все же!.. — вздохнул Стайлз, поправляя клетчатую рубашку, которую нацепил поверх толстовки, — если возникнет непредвиденная опасная ситуация, то я могу на тебя рассчитывать? Или че, мы, типа, до этого пока что не доросли? Двузначно звучит. Но я только о деловых отношениях, честное слово. Ниче такого. Ты не подумай, словно я думаю, что в нашей работе притаился некоторый нераскрытый подтекст. Стайлз остановился крайне близко к Питеру. Питер возвышался над Стайлзом из-за разницы в росте. Но Стайлз перерастал Питера своим внутренним миром, Питер это ощущал. Стайлза всегда будто распирало. Его было так много, что Питер ощущал себя песчинкой возле горы. Питер тихо хмыкнул, почувствовав странное молочно-мускусное послевкусие от проглоченной откровенной мысли. Мощь манит. Стайлз, если что и заметил в сдвинувшемся настроении Питера, то ничего не сказал и стоял молча, все еще ожидая ответной реакции на свой вполне четкий вопрос. Питер положил ладонь Стайлзу между лопатками и твердо ответил: — Я прикрою. Затем Питер, хотя пододвинуть Стайлза ближе к вампирскому логову, пододвинул Стайлза ближе к себе. Этого небольшого обмена энергией оказалось достаточно, чтобы они оба успокоились и сосредоточились на своей миссии: устранить опасность. Не важно, что то, что они запланировали, это убийство. В их жизнях было так много убийств и смертей, а их руки уже так высоко по локоть в крови, что жизнь одного неблагоприятного и потенциально опасного монстра не кажется им слишком большим поводом для совестного беспокойства. Их совесть атрофировалась в процессе переступания вновь и вновь через свои когда-то непоколебимые моральные принципы. Вот такая веселая жизнь: иногда стать тем, против кого сражался и от кого плевался, намного легче, чем кажется. И иногда быть плохишом может даже понравиться. Питер ступил к двери дома, который приобрел Монкс две недели назад, а Стайлз поспел следом, встав снова слишком близко к Питеру. Стайлз задел Питера своим плечом и ощутил странное успокоение от этого контакта. Стайлз на миг вообразил себя крохотным птенцом под крылом большого коршуна Питера. Но это чувство маленькости и беззащитности перед опасностью бесследно прошло, когда Питер постучался в белую дверь. Вообще-то, Питер запросто мог бы снести дверь с петель, если бы захотел. Стук — всего лишь вежливость. Ну, а повторный более не терпеливый стук — уже предупреждение. Когда Монкс открыл им дверь, Стайлз стоял уже прямо, уверенно на своих двух чуть подкаченных благодаря лакроссу ногах и в нескольких сантиметрах правее от Питера. Расстояние, будто холодный октябрьский ветер, послало мурашки по спине Стайлза. Или, может, мурашки появились из-за Монкса, который посмотрел своими хищными подкрашенными глазами с опущенными внешними уголками на него. Мелочь. Прочитал Стайлз в глазах вампирской шлюхи и закатил глаза. Сука, почему буквально все его недооценивают? Только Питер нет. Монкс прикидывается кроликом перед всеми, нося мягкие вещи, припудривая лицо и улыбаясь не слишком широко. Но Стайлз знает, что это не кролик, а безумный лис, просто знающий как играть, чтобы тебе верили. Предчувствие. Оно никогда не подводило Стайлза прежде. И потому Стайлз верит своей интуиции, своим мурашкам, своим предположениям. Монкс собирается убить кого-то в Бейкон Хиллс. И Стайлз знает, что он записан в списке претендентов на это убийство, ведь какого-то черта так много сверхъестественных существ и просто ненормальных желали его убить раньше. И что в нем такого, что он всем злодеям еще и не нравится? Будто ощущая опасения Стайлза и слыша его мысли, Питер сделал небольшой шаг вперед, немного загородив Стайлза собой. Монкс перевел взгляд на Питера и сморщил свой маленький нос, по бокам которого виднелись темные полоски корректирующей косметики. Монкс явно пытался заузить свой и без того неширокий нос еще сильнее. А еще, наверняка, хотел увеличить губы, если накрасил их так толсто матовой помадой. — Ну и чего этому псу и пупсу от меня надо во втором часу ночи? — хрипловатый голос тощего Монкса звучал также вяло и бедно, каким выглядел Монкс. У вампира торчали ключицы и ребра. Монкс был без футболки или майки, накинул на плечи черную овечью накидку и вся его полупрозрачная белая грудь с проколотыми сосками была вставлена на показ, благодаря чему Стайлз даже успел посчитать вампирские ребра и рассмотреть колечки в маленьких сосках вампира. Забавно, что полгода назад в пьяном бреду Стайлз хотел проколоть соски и вставить именно такие же кольца… хорошо, что не вставил. Да, Монкс был не самым типичным вампиром. И выглядел так, будто дунь — и он развалится. В Монксе было полно, на первый взгляд, человечного и хрупкого. Но Стайлз знал, насколько внешность иногда обманчива. У него было в жизни достаточно персонажей, выглядевших безобидно, но позже чуть не убивших его или кого-то еще. Бейкон Хиллс вообще маяк и магнит для милых серийных убийц-существ. И опыт научил Стайлза таким актерам от Черта не верить. — Нам надо поговорить… — ответил Питер с небольшим нажимом, обхватив дверной косяк и приоткрыв дверь шире. Стайлз заметил когда-то, что Дерек и Питер схожи в некоторых своих повадках и способах доминирования. И сейчас Стайлз вспомнил Дерека, который удивительно легко также иногда переходит к коротким фразам и стальному голосу, когда хочет удержать ситуацию под контролем. Как и Дерек, Питер с трудом понимает отказ, когда настроен решительно. Контроль-фрики, — фыркнул про себя Стайлз, помалкивая. На этом задании Питер командир, а Стайлз помощник. Помощники не мешаются и ждут указаний. Монкс, как гибкая веточка ивы, припал плечом к дверному косяку и чуть сгорбился, скрестив руки на груди и спрятав за ними грудь вместе со своим мертвым сгнившим сердцем, которое совсем не билось. Длинные пальцы Монкса гипнотически подпрыгивали у локтя, будто Монкс играл на своей руке как на пианино, и Стайлз заметил под длинными лунками Монкса нечто темное, может, кровь, а, может, просто грязь или даже дерьмо. Стайлз не успел разглядеть получше, так как Монкс убрал руки вниз и пригласил их пройти в свой забродивший дом. Даже еще не пройдя внутрь зашторенного и обкуренного дома, Стайлз вздрогнул от грязи, грязи, грязи… Море отходов, черни, пороков цвело в стенах этого убитого дома. Пройдя по коридору дальше, Стайлз увидел через проем в гостиной разбросанную розовую и черную одежду, дымящиеся благовония, спиртные бутылки, оторванные кукольные головы, насаженные на горлышки бутылок и кукольные тела, лежащие голышом друг на друге в эротичных позах 69 и не только. У кого-то явно беды с головой… На обшарпанных старых бежевых обоях в коридоре Стайлз заметил размашистые следы чего-то белого. Кажется, полотенец и салфеток у Монкса в доме не водится, раз он вытирает руки об обои. Прекрасно. Ну и мерзость это все. Будто дом из триллера или ужасов. Стайлза затошнило от запаха или вида реального вампирского внутреннего мира и он сомкнул обветренные губы, обернулся к Питеру и Монксу, которые, не обращая на него внимания, прошли в гостиную и начали пока что не агрессивно, а будто даже дружественно спорить. Во всяком случае Монкс разглагольствовал с Питером как со своим приятелем, а не своим палачом. — Альфа говорил со мной уже четырежды… — послышался голос Монкса, у которого пересохло во рту. Вместо воды Монкс наклонился к столику перед зеленым диваном и взял дымящуюся сигарету. Монкс упал на диван и закурил. Питер просто остановился возле дивана, давая вампиру высказаться и покурить в последний раз. Каким бы черствым иногда Питер не казался, убивать на право и на лево не было его хобби. Но Стайлз все же замер в коридоре возле проема, боясь, что Питер просто сейчас возьмет и сделает то самое, убьет Монкса, и одновременно желая, чтобы Питер убил Монкса, а не выжидал непонятно чего, заставляя совесть Стайлза заколоться внутри него как перекати-поле. Стайлз поерзал на месте и скрестил руки, отвернувшись и лишь слушая вампира: — Тебе не кажется, что пятый раз доебываться до моей невинной, как только что рожденное дитя, персоны уже перебор? — Монкс стряхнул на ковер пепел. — Я ничего не нарушаю в наших соглашениях. Я не убиваю людей и их питомцев, я не привлекаю к себе внимание, не претендую на территорию… Стайлз услышал голос Питера и решил пойти побродить по дому, пока Питер объясняет Монксу, где тот облажался. Насколько Стайлз понял, Питер был свидетелем нарушений Монкса. И согласился бы Монкс с тем, что нарушил правила, или отрицал бы до последнего, значения уже не имело. Ничего уже не имело значения, потому что было ясно, что Монкс врун и не уедет из города, и что Дерек тряпка и без особо веского повода и явного доказательства Монкса не уберет, дав волю Монксу проверять почву и действовать все более агрессивно. Стайлз не хотел нарочно обвинять Дерека в слабохарактерности и невыполнении обязанностей альфы, но все же мысленно делал это, не согласный с тем, что риски, на которые пошел Дерек, впустив вампира в их город, стоили того. Риски не могли стоить того. Они не могли, ну как Дерек не понимал! Стайлзу хотелось ударить себя по лбу, когда Дерек снова и снова наступал на те же грабли. И тихий голосок шептал Стайлзу: «А вот Питер справился бы с ролью альфы лучше, да?». — О Господи, а это что за гнида, — Стайлз зашел на кухню и увидел на полу за кухонным островком горку черной рыхлой земли, явно свеже откуда-то выкопанной, в которой копошились длинные черви. Также вокруг был и обычный бардак: грязная посуда, разлитый чай, прожженные огнем ложки, надкушенные куски сырого мяса, слишком маленькие капли крови (Стайлз надеялся, что это коричневое просто кровь). Но все не то. Ничего криминального. По вампирским меркам. Стайлз обошел всю кухню, открыл холодильник и пару ящиков, желая найти хоть что-то, из-за чего можно было бы сказать: вампир заслужил свою учесть. Но ни человеческих трупов или конечностей, ни связанных под столом детей, ни даже килограмма собачьих или кошачьих сердечек в морозилке Стайлзу найти не удалось. Лишь мусор, объедки еды, насекомые, обертки, огрызки, следы наркоты. Класс… Здесь наскребется дела разве что для полиции, которым, как знал Стайлз, не хватает для закрытия квартала как-раз парочку отчетов об обнаруженном незаконном хранении наркотических веществ. Подумав про отца, который был сейчас на ночной смене, Стайлз попытался заземлить себя и унять тошноту мыслями о том, что надо будет завтра утром не забыть закинуть грязные вещи в стиралку, как Ноа просил сделать еще пару дней назад. Надышавшись гнилым воздухом вампирского логова, Стайлзу жутко захотелось максимально себя отмыть. Отчего-то дом вампира оказался в сто крат хуже, чем Стайлз его себе представлял. И почему-то этот дом странно напоминал Стайлзу что-то… Но он не понимал что. Эти мысли ускользали от него как тараканы на кухне. Желая уйти от особо грязного места подальше, но не желая уходить на улицу, Стайлз не заметил, как оказался перед дверью, которая вела в подвал. Стайлз моргнул, испугавшись маленького провала в памяти, который жутко напомнил времена Ногицунэ, но вместо того, чтобы вернуться к Питеру и проверить, все ли еще оборотень говорит с Монксом, Стайлз сам для себя неизвестно зачем толкнул подвальную дверь и увидел непроглядный мрак, в котором растворялась лестница, ведущая вниз. Ну, ладно. Теперь точно как во времена Ногицунэ. И, ладно, дубль два. Но, видимо, Стайлз был не намного лучше Дерека и также наступал на одни и те же грабли, потому что он собрался спуститься в подвал, чувствуя там нечто темное. И может потому, что так часто повторял свои прошлые ошибки, его и бесило это качество в Дереке, как знать. — Так ты, пупсик, любитель рыться в чужом грязном белье? — раздался жаркий шепот Монкса прямо над красным ухом Стайлза. — Ага, я такой, — Стайлз отступил и натянул кривую ухмылку на лицо. — Во мне столько дерьмовых качеств, что даже глаза карие, видишь? Стайлз оттянул вниз одно нижнее веко для наглядности, рассчитывая, что Монкса спугнет или оттолкнет его дерзость или тупость. Но Монкс отреагировал не так, как все, не закатил глаза и не ушел, не расслабился и не сбавил обороты. Монкс сощурился так, что его светлые глаза, напоминающие два лунных блика, почти спрятались за его длинными накладными ресницами, и подался своим высоким и обманчиво хилым телом ближе к благоухающему и молодому телу Стайлза. Тесно. Близко. Слишком. Так это было. — А мне кажется, что в тебе есть и что-то очень вкусное… Оно так ярко пахнет… Это меня даже заводит, пупсик. Монкс загнал Стайлза в ловушку и отрезал путь для побега, прижав одну руку Стайлза к стене, а свой тонкий нос подведя к его бледной шее. Стайлз пытался дернуть рукой, но услышал лишь скрип своих костей. Сердце Стайлза забилось быстрее, и Монкс показал немного своих клыков, когда в предвкушении облизнулся, пройдя малиновым длинным языком по накрашенным губам. Помада на губах Монкса смазалась, не ясно когда. И в доме было тише, чем на могильнике по-соседству. Кулон спасет! Монкс не укусит! Подумал Стайлз с тревогой. Но затем услышал звон своей порвавшейся цепочки, разглядел следы крови на Монксе еще до того, как вампир удлинил свои грязные клыки и проткнул, как швейная игла ткань, зубами ему теплую чувствительную шею. Так просто, быстро и технично. Блядский хуесос, точно проделывал подобное миллион раз и довел действие, как в балете, до автоматизма. Тело Монкса, которое раздулось от крови и мистической силы крови, убивало Стайлза изящно, будто все это было просто сценой из красивого фильма. На миг Стайлзу показалось, будто он увидел себя со стороны глазами зрителя. Но когда возникла боль, душа его упала обратно в его такое никчемное и слабое тело. — Пи… — начал Стайлз, но так и не закончил, потому что кто-то выключил свет, когда Стайлз еще даже не успел понять, хотел он позвать Питера или крикнуть ему предсмертное: «Пидр, ты обещал меня прикрыть!». Пускай по плану это он должен был прикрывать Питера, пока тот делал свое дело с Монксом. Что сказать… Они оба облажались. Это успокаивает.°°°
Стайлз пришел в себя на удивление быстро. Он куда сложнее и дольше просыпается в будни от будильника. Открыв свои дерьмовые глаза, Стайлз покрутил головой, обнаружив себя в тошнотворно розовой небольшой комнате. В розовом подвале, понял он, вычленив среди криво окрашенных в фуксию стен прямоугольное маленькое окно, типично для подвалов, — с прутьями. Наверху, на потолке, чуть блестел фиолетово-синий балдахин, легкости которому позавидовали бы все анорексички; что-то, на чем Стайлз лежал, щекотало ему вспотевшую заднюю сторону шеи, голую спину, поясницу и… пятки? Но ощущения в пятках были скорее острыми, словно некто чесал его кончиками ногтей. Оторвав только голову от матраса, потому что его руки и ноги были привязаны, Стайлз встретился с блуждающим по нему сытым и одновременно голодным взглядом Монкса. Вампир игриво улыбнулся, щекоча ему пальцы ног. Монкс жевал жвачку, которой перебивал вкус крови во рту, надул ее, и шарик лопнул возле его губ как пузырек в бокале шампанского, с тихим звуком «шпоньк». Стайлз уронил голову обратно, застонав: — О, нет, Господи, бля, ты устроил в этом подвале чертов траходром! Как тебе вообще пришло это в голову? Где ты нашел подрядчика, согласившегося модернизировать подвал в это? Хотя, нет, стой. Не отвечай. Судя по тому, как ободрано и безвкусно выглядит это место, ты изменил его сам. — Ручной труд меня не пугает… — усмехнулся Монкс веселее, чем раньше. — Да и мне постоянно та-ак скучно, ты бы знал, насколько бывает сложно найти себе интересное занятие на трехсотом году жизни. Это хуже поиска смысла жизни в подростковые годы. — И потому, что тебе так скучно, ты решил податься в проститутки и прокачать навык работы ртом? Все уже зовут тебя Сосалкой, если ты не знаешь… Монкс, сидящий на полу у изножья большой кровати, подался лицом к ступне Стайлза и обхватил большой палец ноги Стайлза своим холодным и противным ртом, который по ощущениям напоминал куриное заднее место. Дернуться и уйти от Монкса у Стайлза не получилось. Но, укусив его за палец, Монкс отстранился сам. — Сосать и трахаться еще интересно, — бросил Монкс и залез на кровать, а потом на Стайлза. Побрякушки на шее Монкса брякнули как бубенцы. — Нет, нет, слезь с меня, — застонал Стайлз, сильно отвернув голову вбок и зажмурившись. Вампирское создание, игриво подышав Стайлзу в лицо и облизнув его шею, хихикнуло и ушло. Монкс поднялся с кровати и куда-то пошел к лестнице или в угол возле нее. Стайлз неудобно напряг шею, которая болела, чтобы разглядеть и вздрогнул. В углу была клетка для больших собак. В руке у Монкса был футляр со шприцом. И, да, Стайлз нашел Питера. — Но сосать и трахаться начинает надоедать мне, — продолжил Монкс, жуя жвачку и присев к Питеру, который был в сознании, но и во сне. — Я испугался, что секс может тоже стать мне полностью пресен… Но потом я открыл для себя что-то новое, случайно, но это не важно. Важно, что это невероятно весело и возбуждает меня… — Что именно? — с опаской спросил Стайлз. Монкс обернулся к Стайлзу и пошло улыбнулся: — Смотреть, следить за тем, как трахаюсь не я. Не знаю почему, но это так живо, наблюдать за чувствами тех, кто способен еще на чувства. Так хорошо… Так… — Монкс поднес иглу к Питеру и с виртуозной легкостью ввел жидкость оборотню в тело, толкая дверцу клетки открыться шире. — Так? — тихо спросил Стайлз, смотря на Питера, который был Питером, все еще сильным, сексуально-взрослым телом, но и который уже был кем-то другим, диким зверем, которым управлял инстинкт. Но это не был инстинкт, уже знакомый Стайлзу в образе волка, защита территории или своего. Это не было агрессией и выживанием, которые иногда явно толкали Питера к движению и принятию решений. В этот раз это был новый инстинкт — к спариванию, вот и все. И явно не для продолжения рода. Стайлз облизнул губы, задышал чаще и натянул манжеты, смотря на Питера и видя в его пылко-пьяном взгляде четкое желание обладания. Питер Хейл хотел обладать им. Боже. Стайлз понимал, что должен сделать все, чтобы не дать этому случиться. Но не шевелился. И не кричал. Ему не было страшно за свою жизнь или за свое достоинство. Но ему было страшно иначе. От этого жаркого сухого страха, а не липкого и холодного, как в подвале у Джерарда, у Стайлза возникла тяжелая душа. Его внутренний эфир так давил на него изнутри, что у него приподнялся член и дрогнул, когда коленки Питера задели матрас, и Питер полез на него сверху так прекрасно правильно. Ситуация была кошмар и абсурд, Стайлз знал. Но то, как Питер смотрел на него и трогал, это было правильно, потому что — в тот момент Стайлз отважился признаться в этом самому себе, — он был самым преданным фанатом Питера Хейла. И, судя по их первому поцелую, который Питер подарил ему, Стайлз Стилински был самым важным фаворитом Питера. Дух соперничества и авантюризма, которым всегда был окутан Питер как духами, давно тянул Стайлза к Питеру как к миске, полной дорогого вкусного корма. Что-то в Питере было такое, из-за чего Стайлзу было с ним комфортно, комфортнее, чем с другими более нормальными или более сумасшедшими людьми. Будто они оба были на одной волне. Даже если эта волна была полна нездоровых тенденций. Но плевать. Потому что Стайлз просто хочет выбирать то, к чему его тянет, а не то, что правильно. Монкс был бессмертен. И бессмертие пугало Монкса также, как и любого, кто подумал бы о бессмертии слишком глубоко. За бессмертием стоит одиночество. И, вообще-то, когда говорят о бессмертии и том, что жить вечно мука — просто имеют в виду боль от одиночества. Жить одиноким — вот что на самом деле единственная пытка, от которой у людей дрожат коленки и выворачиваются внутренности. Одиночество это больно. И сейчас, пока лизался с Питером, потому что эти мокрые и страстные поцелуи иначе назвать сложно, Стайлз будто слышал тихий треск или хруст своих зарастающих костей и срастающихся ран. Но… Когда момент был в шаге от апогея, пролилась кровь. Монкс, появившийся рядом, разодрал Питеру горло своими когтями и оторвал Питера и Стайлза друг от друга. Стайлз поймал водопад крови Питера ртом, задохнулся в ней. Все стало красным. Сердце снова разбитым. Стайлз не мог дышать… Совсем не мог… Кровь Питера просто была везде. Стайлз вдруг оказался свободным от оков, манжеты пропали, как и кровать, как и Монкс, как и даже Питер. Подвал стал бассейном. А кровь водой. Стайлз шел на самое дно в тщетных попытках дотянуться до света. Свет все отдалялся. Тьма подступала. Все как всегда. Стайлз просто пошел ко дну. Не мог дышать.°°°
— Пха-ха! — Стайлз резко проснулся, переворачиваясь на бок и тяжело дыша. Стоп. Он в своей комнате? Ну да. Гудит не выключенный компьютер, на который все еще скачивается большой архив статей и книг. На компьютерном кресле висит его клетчатая рубашка. Кулон от Дитона, который порвал Сосалка, лежит целый на прикроватной тумбочке. Черт. Это все было просто сном? Черт. Стайлз падает на свою кровать, ощущая отсутствие подушки, но чувствуя пот, стекающий по его виску, а еще небольшое давление в плавках из-за небольшого вялого стояка. Потирая лицо и сглатывая, Стайлз видит перед закрытыми глазами сон. Как они с Питером трахались. И как кровь из порезанного горла оборотня хлестнула на него. Сердце Стайлза все еще бьется неровно, тонометр бы точно показал аритмию, которой у Стайлза нет, но, вообще-то, сейчас ему так плохо, что ему кажется, будто у него не просто аритмия, а какой-то страшный порок сердца или инфаркт. Стайлз потирает грудину, в которой спазмировались мышцы, и открывает глаза, слыша вибрацию. Его телефон звонит. Он поставил его на беззвучный. В его сне Питер разбудил его звонком, и телефон орал как сирена при виде вора. — Привет, — Стайлз отвечает хриплым и грубым после сна голосом, — ты бы знал, что за хрень мне только что приснилась… Стайлз усмехается, все еще успокаиваясь и думая о том, что надо завязывать смотреть так часто фильмы ужасов или фильмы про всякую дичь. Потом эта дичь ебет его во снах. — Обязательно послушаю рассказ о твоем сне по пути, — говорит Питер, и Стайлз слышит, что Питер в хорошем настроении. — Я в нескольких минутах от твоего дома. Стайлз переворачивается на спину, смотрит на белый потолок, который кажется серым, и на котором периодически появляется голубой цвет от светящейся и переливающейся компьютерной мышки, подаренной ему Питером взамен старой, которую доломал Скотт, случайно дернув ногой за провод. — Вообще-то, погоди, ты уверен? Потому что я тут подумал… Вдруг у него в доме есть, не знаю, всякие ловушки. Да и Дитон ничего не говорил о том, что вампир не сможет прикоснуться к цепочке кулона. Если он сорвет кулон с меня, то это разорвет защиту, как сильный ветер размыкает иногда круг рябины… Не знаю, Питер… Вдруг Монкс извращенец по всем фронтам и из тех вампиров, которые пьют вашу волчью кровь? — И что это значит? — Это значит, что есть пиздец как много переменных, о которых мы хуево подумали. Надо повременить. В крайнем случае, если Монкс убьет кого-нибудь, у нас будет повод сказать Дереку: а мы же говорили. Я не хочу отказываться от такого. Питер глухо посмеивается. — Ладно. В любом случае ты звучишь так, словно не сможешь дойти и до туалета, не запнувшись о собственные ноги. Повременим с Монксом. Открой окно. Стайлз фыркает: — Окно? — И смотрит на него. Закрыто. Питер отвечает по телефону: — Мне есть, что вручить тебе. Войти в твою комнату через окно намного быстрее. Я уже под окнами. Стайлз садится, заспанно начиная двигаться к окну и мягко ворча в трубку: — Оборотень с психопатическими наклонностями которую ночь подряд взбирается к мальчику, чей отец уехал на работу в ночь… Как мы до этого дошли? Стайлз открывает окно и отходит. Питер запрыгивает почти тихо, в отличие от остальных оборотней, подошва его обуви как всегда чиста и не оставляет грязи на ковролине Стайлза, и Стайлз усмехается, видя платок в нагрудном кармане Питера. Не такой как во сне, но близко к тому. Питер замечает остановившийся на своей груди взгляд Стайлза. — Что? Стайлз моргает и качает головой, садясь на кровать. — Ничего такого. Просто подумал… Ты всегда одеваешься так официально, соблюдаешь нормы приличия, всегда предупреждая, что идешь, и ты не разрушаешь мою комнату как другие, — улыбается уголком губ Стайлз, — такой порядочный большой мальчик. Кажется, ты очень пытаешься быть правильным, хотя и такой неправильный. Питер тихо улыбается, ненадолго отводит взгляд, а потом вручает Стайлзу мешочек и падает, легко и аккуратно как птица Феникс, на мятую кровать Стайлза, пахнущую всем Стайлзом. Питер знает, какого содержания сны снились Стайлзу. Улыбка Питера становится чуть игристее, как вино, а взгляд пьянее. Стайлз заглядывает в шуршащий пакет и посмеивается. — Принес мне перекусить? Питер пожимает плечами и говорит так, словно это абсолютная мелочь: — Я подумал, что ты будешь голодным, когда я заберу тебя. Стайлз падает к Питеру, не в объятия, но рядом, и начинает открывать лапшу. — Ты слишком хорош для этого мира… Я все еще думаю, что ты Дьявол, притворяющийся ангелом ради чего-то… О, ты взял вилку. Это хорошо. Я ненавижу палочки. — Я знаю, — хмыкает Питер. Когда Стайлз ест еду, ощущая приятное легкое тепло в желудке или из-за еды, или из-за чего-то другого, он подергивает ногой и думает о том, почему Питер продолжает приходить к нему. Раньше Стайлз говорил себе, что это все выгода. Питер просто чего-то от него хочет, вежливо давая что-то взамен, вроде внимания, подарков и еды. Но теперь Стайлз не знает. Кажется, Питером движет инстинкт. Не те, которые всегда разбирал Стайлз, пытаясь понять архитектуру оборотней. Не защита территории, не размножение, кажется, Питер совсем не думает про борьбу, когда приходит сюда. И Стайлз знает, что он не угрожает территории или стае Питера, да и потомства ему дать никогда не сможет. Но Питер всегда здесь. И что им движет? Засовывая в рот больше лапши, Стайлз вдруг находит ответ, когда Питер меняет положение и ложиться, совсем расслабляясь и немного касаясь его коленкой. Стайлз вдруг чувствует, как он думает, то же самое, что чувствует Питер. Дом. Это чувство дома. Питер приходит, ибо, как и все, подчиняется хомингу. Питер возвращается туда, где считает, его дом. Стайлз чувствует свой хоминг, когда ощущает давление в мочевом пузыре и встает, откладывая коробочку с лапшой, чтобы уйти от Питера в туалет. Стайлзу не хочется уходить от Питера. И хочется поскорее к нему вернуться. Обратно в это спокойное и правильное чувство. — Мне надо пописать. Но я вернусь и лягу обратно в кровать, потому что все еще не выспался. И если, когда я вернусь, ты будешь в моей кровати, я не буду сильно против… Питер смотрит, как Стайлз скрывается в ванной комнате, и спихивает мужские туфли с ног, заползая на кровать, потому что… …это просто кажется такой хорошей идеей в тот момент.END.