On my knees, here's my confession Can't get rid of this infection Running through my veins Like you are poison, poisonous snake Sculpture carved in pure perfection I cling to this fascination Running through my veins Baby, you're poison, poison to me (Scarlett Rose — Poison)
* * *
— Вот этот подойдёт. Он лучше подчёркивает цвет глаз. Стоя в гостиной напротив зеркала, Эд демонстративно прикладывает платок к фраку Освальда. Светло-голубой, с редкими узорами серого. Кобблпот задумчиво улыбается, а потом — конечно, соглашается с его решением. Мэр никогда не выходит в свет, не посовещавшись со своим помощником. В свою очередь для Эдварда любоваться королём Готэма — истинное удовольствие. — Спасибо, Эд. Я ценю твою чуткость. Эдвард привычно натягивает на себя дружелюбную улыбку, как только настаёт его время уходить, оставляя Освальда наедине с костюмом. Пытаясь скрыть разочарование, что он не посмотрит, как тот выбирает себе подходящую рубашку, неторопливо, с какой-то особенной бережностью застёгивает пуговицы на фраке, расправляет похожие на крылья лацканы, Нигма выходит, не закрыв за собой дверь до конца. Некоторое время он терпеливо выжидает, пока Освальд соберётся с мыслями и вновь начнёт наводить свой замысловатый марафет. И когда тот наконец приступает, Эд замирает от восторга. Ему нравится смотреть, как Кобблпот примеряет подобранный им платок, поправляет ровно по строчке жилет, крепит запонки, тоже выбранные Эдом; и думать, что он выходит во всём этом в свет — тоже нравится. Словно какая-то частичка Эдварда всё время находится с ним. Ещё несколько минут он тайком подглядывает за тем, как переодевается Кобблпот. В эти моменты будто само понятие «опасность», облачённое в человеческую плоть, на несколько мгновений становится уязвимым. Это напоминает ему о том времени, когда они только-только начали узнавать друг друга ближе. Тогда Освальд едва не был убит Галаваном и восстанавливал силы, живя в квартире Нигмы какое-то время: практически полностью беспомощный, обессиленный, по-настоящему нуждающийся в заботливом Эде. Когда помощник мэра понимает, что настало время уходить, он ощущает укол разочарования и прежде всего пустоту. Он так любит чувствовать себя частью этого человека. Но со временем замечает, что ещё больше любит чувствовать его запах. Первый раз Эдвард уловил его и до боли непривычное ранее ощущение ещё когда ему приходилось переодевать Освальда после того, как Эд нашел его в лесу, в котором криминальный король провёл ночь. Помимо стойкого запаха крови и хвойных веток, он вдруг почувствовал, как приятно может пахнуть чужое тело. Это было нечто природное, неразрывно связанное с самой сущностью Пингвина, дополняя его лучше всякой одежды и аксессуаров. Глубоко домашнее и родное, как халат Эда, в который он переодел его позднее. Затем, уже повторно — когда Освальд расправлялся с одним из приспешников Галавана — ожидаемо по-своему, с пытками и «по-пингвиновски» беспощадно. Это был запах бесстрашия и откровенного издевательства над теми, кто когда-то мог свергнуть его. В тот момент Эд вдруг заметил, как блестят глаза Пингвина, когда ему наконец удаётся получить желаемое. Как очаровательно и притягательно криминальный король может улыбаться, подзывая его, чтобы посмотреть на связанного человека — без сомнения, будущий труп. Как решает обучить делать то же самое. — Ты ведь хотел научиться убивать? Ну так вперёд, Эд. Освальд с восхищающей Нигму уверенностью вкладывает в его руки нож и кладёт свободную руку на плечо, направляя движения, прижимаясь к нему едва ли не всем телом. Эд чувствует дыхание у себя на шее. И запах. Кажется, что до сих пор он помнит этот жёсткий металлический запах в помещении, к которому внезапно примешалось что-то ещё, нечто неуловимое, что Эдвард не замечал или не желал замечать раньше. Нежный запах цветов посреди кровавого побоища. Укрытие от бури. Если бы кто-то вдруг спросил у Нигмы: «Как пахнет самый влиятельный и опасный криминальный авторитет Готэма?», он бы помедлил и глуповато улыбнулся, прежде чем ответить. Дело в том, что Освальд Кобблпот пахнет дорогим парфюмом, сладкими фиалками и оставляет за собой неожиданное жасминовое послевкусие. Эдвард даже назвал бы этот запах женственным, если бы не знал, какое смертоносное лицо за ним скрывается. В конце концов, фиалковый аромат — последнее, что чувствуют его враги перед тем, как умереть. От интимности положения и мыслей о том, что Кобблпот когда-то вполне мог убить и его таким же образом, по телу пробегают мурашки. Пара быстрых движений — и лицо Эда пачкают брызги крови. — Вот так, — удовлетворённо шепчет Кобблпот после. — Можно, конечно, немного аккуратнее, но ты молодец. Эд чувствует, как от происходящего у него захватывает дух, и сдерживает желание рассмеяться. Они убивают вместе: действуя одним целым, сливаются воедино, подобно статуе Амура и Психеи. Прямо как настоящие возлюбленные, думает он, но тут же пресекает нелепую мысль. Позже, даже когда Освальда нет в родовом поместье, именно запах напоминает Эду о его незримом присутствии; тонкие нотки фиолетового цветка витают в воздухе практически повсюду. Иногда каким-то образом они проскальзывают в постель Нигмы, будто дразнясь: ты чувствуешь меня, когда просыпаешься, но меня всё равно нет рядом. Эдвард чувствует себя всё более угнетённым; более того, он чувствует тоску. Постепенно его начинает одолевать беспокойство о своей нездоровой привязанности к мэру, уже начинающей переходить все рамки рабочих или дружеских отношений. А потом он срывается. Всё, что происходило далее, началось около двух месяцев назад и усиливалось с каждым днём, который Эд проводил в особняке. Но это — первый раз, когда он решается на столь отчаянный поступок, как пробраться в комнату к Освальду. Сначала он беспечно спихивает свою одержимость на простое любопытство и желание узнать друга чуть… ближе, внутренне уже подозревая, что его, в общем-то, не оправдывает ничего. И чувствует себя при этом ужасно глупо — как маленький мальчик, прокравшийся в спальню родителей, пока их не было дома. До сегодняшнего момента Эдвард практически не заглядывал в это помещение особняка, зная, что Освальд не слишком жалует посторонних в своём личном пространстве, деликатно охраняя свои секреты даже от близкого друга. И первое, что его там встречает, — ну конечно, фиалки: сладкий парфюм приятно щекочет ноздри, вызывая желание вдохнуть как можно глубже — так, как только смогут выдержать лёгкие. Эд с любопытством осматривается. Уж кто в чём, а в роскоши Кобблпот не отказывал себе никогда: общую обстановку с дорогими обоями, ковром и мебелью портило, пожалуй, лишь то, что сам владелец комнаты редко бывал в ней, уходя в работу большую часть времени, не позволяя даже прислуге вроде Ольги прикасаться к пыли, которая скапливалась на мебели слоями. Первым в глаза Эду бросается массивный стол, за которым, видимо, и работает Освальд. На его поверхности в беспорядке лежат куча документов, позолоченный держатель для ручки и макияжные кисти вместе с косметикой, чтобы скрывать веснушки; композицию довершают брошенные поверх бумаг кожаные перчатки без пальцев. Некоторое время Эдвард борется с желанием примерить их, чтобы хоть капельку прочувствовать, каково это — быть тем Кобблпотом, которого он так боготворит, даже зная, что на его несоразмерно длинных фалангах кожа скорее всего просто разойдётся по швам. В дальнем углу комнаты он замечает зеркало почти во весь человеческий рост — ну разумеется, какой же Кобблпот без личного зеркала, — и, подчиняясь какой-то чужой воле, подходит к нему ближе. Ноги двигаются неохотно; Эд уже знает, кто ждёт его в отражении. Собственное лицо ухмыляется Эдварду в откровенной насмешке. «Вторгаешься в чужую комнату, трогаешь не принадлежащие тебе вещи… Ради чего? Не слишком ли это по-детски для Эдварда Нигмы, которого я знаю?» — Сказал тот, кто смыслит своё существование в загадках для дошкольников, — раздражённо пробурчал Эд, пытаясь не отвлекаться от поставленной цели, значение которой и сам не очень понимал. Он с усилием заставляет себя отойти от зеркала и продолжает изучать помещение. На стуле поодаль кровати небрежно висит очередная освальдова рубашка; на белых манжетах каждой из его гардероба всегда вышито по зонтику. Всякий раз, когда Пингвин приподнимает или вскользь обнажает руки, Эд видит их, и никогда не может сдержать улыбки. Эдвард осторожно берёт в руки мягкий хлопок, сжимает — и прикрывает глаза, когда чувствует, как сильно ткань пахнет Освальдом. Тем сладким запахом, которым он готов дышать вместо кислорода. Он оседает на пол вместе с рубашкой, забывая обо всём на свете, кроме Пингвина. Краем глаза он вновь замечает зеркало, из которого на него потерянным взглядом смотрит человек, с отчаянной настойчивостью сжимающий чужую рубашку, будто кто-то может прийти и отнять её как ценное сокровище. Ужасно одинокий и испуганный. «Только посмотри, Эд, до чего ты снизошёл.» Загадочник позади него сочувственно качает головой. «Страдаешь по тому, кому даже не можешь признаться. Не это ли трагедия, достойная пера Шекспира?» — Нет. Нет, это не так. Ты ошибаешься. Я бы никогда… «О! Или, может, всё дело в том, что тебе страшно даже думать об этом? Ужасно испытывать нечто подобное к мужчине, к тому же близкому другу, в боязни испортить всё, что вы уже успели построить вместе?» Эд несогласно мотает головой. Конечно, дело совсем в другом. Он просто стал слишком близок к мэру. Неудивительно, что после стольких месяцев их дружбы он захотел чуть лучше узнать личность Пингвина, таящую в себе столько секретов. Всему этому есть нормальное объяснение. Должно быть. И дело не в том, что чужая улыбка и смех заставляют его сердце заходиться в бешеном танце и радостно трепетать, не в том, с какой нежностью на него временами смотрят светло-голубые глаза, и уж точно не в том, что костюмы, которые надевает Кобблпот, так привлекательно смотрятся на нём и обтягивают без того узкие бёдра… «Для начала признайся в этом самому себе, идиот. Не противься и скажи: я влюблён в Освальда Кобблпо…» — Заткнись!.. Он нервно стискивает ткань в руках. Чего Загадочник пытается этим добиться? Какого-то откровения, раскаяния за проступок? Сейчас ему в любом случае хочется только одного. Как ни парадоксально, оно начинается на «О» и заканчивается на «свальд». Иногда он всерьёз задавался вопросом, нравился бы ему Кобблпот, будь он девушкой, как Кристен Крингл. При этом выводы, которые Эд делал, нисколько не утешали и даже пугали. Но сейчас в его руках рубашка Освальда с восхитительным запахом, а значит, об остальном он подумает позже. Эд приходит в себя лишь когда слышит шаги на лестнице, по мере приближения становящиеся всё громче. Он поспешно вешает рубашку обратно, незаметно выскальзывает из комнаты, и ещё долго мысли о фиалках с жасмином не покидают его разума.* * *
— Мистер Кобблпот, вы знали, что фиалка долгое время была символом Афин и одновременно олицетворяла как скорбь, так и надежду? — Ты что-то сказал, Эд? — проронил Освальд, до этого, видимо, ушедший в свои мысли. — Ваша следующая деловая встреча состоится вечером, в девятнадцать часов. Кобблпот хмурит брови, и на его лбу проглядывает привычная складка, означающая раздражение и усталость. — Интересно, они когда-нибудь вообще закончатся? Кто же знал, что быть мэром — такой труд… Перед уходом он надевает цилиндр и делает пару пшиков из тёмно-синего флакона. Эдвард улыбается на прощание, подальше заталкивая навязчивое желание глубоко вдохнуть. Как только дверь поместья закрывается, Эд спешит в его комнату.* * *
Всё это становится похожим на рутинный ритуал. Жить чужой жизнью, вдыхать её, заменяя кислород чужеродной эссенцией, действующей на Нигму как яд замедленного действия. В ольфакторной пирамиде должен быть ещё один раздел, отведённый исключительно Кобблпоту, потому что эти химические соединения — нечто совершенно уникальное и одурманивающее его рассудок, как ничто другое. Глупо будет не признать — он становится зависим от этого запаха, от Кобблпота, который каждый день будто дразнит его своим присутствием. «Эд, я хочу видеть тебя на встрече сегодня», «Эд, не мог бы ты помочь мне», «Эд, я так ценю твою заботу». «Ты настоящий друг, Эд.» Эдвард чувствует горький осадок на языке, оставшийся от этих слов. Для него всё это больше не любовь. Это — безумие, граничащее с глубокой зависимостью, переросшее в нечто, что он хотел бы прекратить, но уже не мог. Он честно пытался бороться, старался выкинуть дурацкие фиалки из головы, потому что «смирись, Эд, он никогда не поймёт, вы всего лишь друзья, забудь об этом», но в итоге каждый раз возвращался в комнату Освальда, в эту священную обитель, бог которой никогда не услышит его молитв. Эдвард чувствует себя жалким. Эдвард продолжает приходить. Как и всегда, он стучится в дверь, чтобы точно удостовериться, что Кобблпота нет внутри. Услышав желанную тишину, входит, вдыхая полной грудью — так, словно до этого его лишали возможности дышать. Он ощущает, как вернулся домой. И тут же, подобно дикому зверю, бросается к гардеробу и обхватывает ближайшую рубашку руками. При ощущении знакомой фактуры ткани и её запаха на губах проскальзывает болезненная улыбка. Как бы он желал, чтобы это был сам Освальд. За всё время, проведённое вместе, он сумел стать для Эдварда тем, кем никогда не смогла бы стать Кристен или любая другая девушка, в которую он когда-то был влюблён. Кобблпот стал абсолютно всем. Его личным избавителем от рутины жизни, тянувшейся годами до появления Освальда. Тем, кто смог вдохнуть в Нигму тягу к существованию, смог принять его, несмотря на все странности характера и поведения, для других ставшими объектами насмешек и поводом для издевательств. Так что неважно, насколько ничтожным Эд будет казаться перед другими, пока у него есть Освальд, пока у него не отнимут этот аромат, потому что в жизни не бывает ничего постоянного; он готов прятаться, скрывая свои намерения, готов подставлять, лгать и убивать ради своего идеала Бога… — Эд. Сердце пропускает несколько ударов. Наверное, на мгновение даже перестаёт биться вообще. Эдвард медленно поднимает голову и видит в дверном проёме Освальда. В его удивлённых глазах Эд различает целую палитру разных эмоций, но боится дать название хотя бы одной. Всё внутри сжимается от волнения. Он мгновенно отбрасывает рубашку и встаёт с пола, как будто ничего не произошло. Ему определённо конец. Эдвард умоляюще смотрит на своего друга, чувствуя, как болезненно сводит мышцы в теле, как поджимаются и дрожат губы, не в силах произнести ни слова. Наконец он выдавливает из себя хриплое: — Освальд, я могу всё объяснить… Некоторое время Кобблпот с молчаливой задумчивостью разглядывает рубашку на полу, заставляя нервы Эда натягиваться до предела. А затем медленно приближается к нему — и, нет, ему показалось, иначе невозможно… Снисходительно, как-то нездорово улыбается. — А я всё ждал, когда наконец смогу подловить тебя за этим занятием. Ком в горле мгновенно сменяется нехваткой воздуха. — Что?.. — шокировано прошептал он, не желая верить в услышанное. Гнетущую тишину вдруг нарушил смех. Освальд рассмеялся. — Ох, Эд. Ты правда думал, будто я не замечаю того, что происходит в моём собственном особняке, с моим лучшим другом? Ольга уже давно рассказала мне, что видела, как ты по нескольку раз в неделю заглядываешь ко мне в комнату, а дальше… Что ж, мне оставалось просто наблюдать. Эд вдруг почувствовал, как произвольно отпадает его челюсть. — Но как же… И ты ничего не сказал?! Почему ты молчал всё это время? Освальд неловко улыбнулся и пожал плечами. — Не знаю. Может, потому что я что-то в этом нашёл. Эдвард судорожно вздохнул; весь его мир, кропотливо выстроенный на протяжении нескольких месяцев, рушился за считанные секунды. — Присядь, — он указывает на кровать, и только когда Эд покорно садится перед ним, решает заговорить вновь. Всё это время Освальд неосознанно теребит краешек платка в своём фраке. — Я хотел сказать тебе, но... честно говоря, я боялся быть отвергнутым. Не думаю, что вынес бы отказ от такого привлекательного мужчины, как ты. Кобблпот улыбается, но делает это как-то нервно. Будто и сам волнуется не меньше, просто лучше скрывается. — Я боялся попросить о серьёзном разговоре раньше, чем всё дошло… до того, до чего дошло. Освальд подходит чуть ближе и приподнимает подбородок Нигмы, задумчиво вглядываясь в чужие глаза. — Я понял, когда ты начал смотреть на меня так, как смотришь сейчас — с надеждой и неравнодушием. Прямо скажем, иногда ты просто пожирал меня взглядом, — он беззлобно усмехается, давая Эду понять, что не хочет упрекнуть или задеть его своими словами. Эд невольно облизывает пересохшие губы, стараясь не обращать внимания на приятные прикосновения. — И что теперь?.. Ты уволишь меня? Выгонишь из особняка? — на середине фразы голос предательски надламывается. — Не захочешь больше видеть и отправишь подальше, чтобы потом приказать убить своими же подчинёнными? Кобблпот качает головой и прикладывает палец к губам Нигмы прежде, чем тот продолжит пылкую речь. — О, мой дорогой Эдвард. Для умнейшего человека, которого я знаю, ты порой бываешь слишком глуп. Единственное, о чем я тебя прошу, — просто постарайся и хоть раз в жизни доверься вот этому, а не этому, — он поочерёдно указывает на его сердце и голову. — Поверь, иногда так будет правильней. Эд смущённо отводит взгляд. Всё это — касания Освальда, его признание, его запах совсем близко — так неожиданно, и он не знает, может ли ответить... — Освальд, я не знаю, могу ли я... Кобблпот опускается перед ним на одно колено и едва наклоняет голову, любуясь таким Эдом Нигмой — тяжело дышащим, раскрасневшимся от волнения, смотрящим на него с щенячьим обожанием. — Мой милый, прекрасный Эдвард. Может ли хоть что-то в мире быть красивее и наивнее тебя?.. Он с любовной нежностью заключает его лицо в свои ладони. — Не вини себя в том, над чем неподвластен. Отпусти то, что тебя мучает. Эдвард доверяет, механически закрывает глаза, и всё происходит само собой: Освальд настойчиво, с такой знакомой в обычных ситуациях требовательностью прикасается к его губам. С осторожным интересом пробует их на вкус, и, убедившись, что Эд готов ответить тем же, откровенно дразнится и слегка прикусывает его нижнюю губу. Нигма изумлённо распахивает глаза и давится вздохом, хочет что-то сказать, но Освальд притягивает его к себе, завлекая на кровать, и вновь целует. Шелковые простыни тут же сминаются под их весом. В этот момент для слов нет времени и причин. Тепло чужих касаний стремительно расползается от губ до кончиков пальцев. Нигма глухо стонет, сжимая его плечи до синяков, желая вобрать всё, что только сможет; новые ощущения опьяняют, заставляя хотеть Кобблпота ещё больше, чем вообще возможно. Освальд с усилием отстраняется от чужих губ и нависает над Эдом. Его щеки раскраснелись и горят так же, как у самого Нигмы. Голос Кобблпота звучит непривычно хрипло: — Так сложно поверить в то, что кто-то может разделять твои сложные мысли? В такой-то умной голове их наверняка целый клубок, правда, Эд? Разгорячённое дыхание приятно греет шею; Эдвард прикрывает глаза. Пространство вокруг — сплошное электричество, иначе он не может объяснить эти привлекательные искры в глазах напротив. Нигма неуверенно касается губами его щеки, и всё это так-по детски наивно, но Освальд и впрямь особенный, потому что понимает, что нужно делать. Перехватывает его лицо рукой и направляет в нужную сторону, к своим губам. А потом делает то, от чего Нигма окончательно теряет контроль. Освальд нежно обнимает его, ласково, но слегка нетерпеливо скользит руками по спине, оставляя свой фиалковый запах повсюду. И от этого маленького жеста эмоции, сдерживаемые одной только силой воли, безудержно разливаются за край. Эдвард вдруг опускает взгляд и одним быстрым движением обвивает Кобблпота, притягиваясь нему, как сильный магнит, утыкается в плечо. На мгновение тот растерянно застывает на месте, но тут же обхватывает чужую спину руками. Какая-то часть Эда хочет плакать, другая, напротив, истерически смеяться. В этот момент что-то внутри него неизбежно ломается. Он сам не замечает этого до того, как пара солёных капель не скатывается по щекам и оставляет на одежде мокрые пятна. Кобблпот тревожно вздрагивает, почувствовав чужие слёзы; не теряя ни секунды самообладания, он садится на кровати и крепче прижимает Эдварда к себе. — Тише, тише… Эд, всё хорошо. Я рядом, видишь? Он утешающе гладит Нигму по спине. — Знаешь, — продолжил Освальд, — ты ведь не единственный, кто когда-то сомневался в себе. В том, кто тебе нравится, и имеют ли значение… ну, его внешние признаки. — И что же ты понял? — тихо спрашивает Нигма, поднимая голову. — Что это не так уж и важно. Тыльной стороной руки он вытирает тонкие дорожки под глазами. Лишь в присутствии Кобблпота Эд может позволить себе такую слабость, как слёзы. — Прости, — приглушенно шепчет он, — я не знаю, что со мной происходит, и что мне нужно делать… Ему нравится эта сторона Нигмы — не холодный и расчётливый гений, но обычный, растерянный человек; практически ребёнок, не знающий самых банальных истин жизни. Готэм может знать одну сторону Эдварда, но он удостоился чести узнать обе. — Всё в порядке, Эд. Поверь, ты уже сделал больше, чем достаточно. Освальд прячет улыбку в чужой груди, в чужом сбивчивом дыхании, и крепче обнимает в ответ, зная, что сейчас это нужно как никогда. Они ещё успеют разобраться со всем. Он просто не может позволить Эдварду и дальше сомневаться и ненавидеть себя за то, кем тот является. Им ещё слишком многое нужно пройти вместе, слишком многому научить друг друга. «Нигма, — мысленно замечает он, — пахнет как чёрный кофе и терпкий розмарин. В меру горький, совсем не приторный, но и не должен таким быть.» Кобблпот вдыхает и едва слышно усмехается. Всё как он себе представлял. И даже во много раз лучше. Загадочник из зеркала довольно улыбается ему в ответ.