Цветы Бога Смерти

      

«Те, кто считает, что идеальный мир существует, начинают ненавидеть тот, что не идеален, и приносят боль окружающим. Во имя идеала справедливости у таких людей страдают всегда слабые, кто попался под руку. Требовать от мира справедливости значит держать в руке нож». Bungou Stray Dogs

Главное здание Ассоциации Хантеров, город N. Ноябрь. — Мои соболезнования, Ренджи.       Ответом ему было молчание и каменное выражение лица. Жалость к себе секретаря Нетеро волновала Ренджи также сильно, как лежащий на дороге камень.       Бинс устало вздохнул и, сцепив руки в замок перед собой, продолжил говорить уже более официозным тоном, к которому привык. — Что ж, я… кхм. Прошу прощения. Я ознакомился с ответом Комиссии по обеспечению международной безопасности на твое заявление. Если давать краткий отчёт, то по их мнению расследованием преступления и поиском виновных должны заниматься организации, контролирующие внутреннюю безопасность республики… — Теракт.       Повисла растерянная пауза. Бинс заморгал так, будто в него плеснули водой. — Прости? — Это теракт, не преступление. Вооруженная атака. Терроризм это ведь угроза международной безопасности? — Да, но… — А при угрозе международной безопасности Ассоциация Хантеров может вмешаться в расследование внутри какого-либо суверенного субъекта? — Да, но только в исключительных случаях, которые требуют тщательного обсуждения, сбора информации, их анализа. Надо получить согласие министерства внутренних дел республики, потом отправить заявление разрешительному агентству международной политики, и все это не так уж быстро, самое меньшее несколько месяцев… — Месяцев? — перебил его Ренджи. — Если найти ублюдков, которые убили четыреста человек, вам нужно месяцы собирать комиссию и что-то там обсуждать, то Ассоциация превратилась в еще более мерзко смердящий бюрократический кусок дерьма, чем я думал.       Бинс посмотрел на него взглядом, который должен был его осадить, но Ренджи, как обычно, просто проигнорировал чужое недовольство. — Послушай, я все понимаю, правда, но твои эмоции не помогут изменить законы. Разве новый глава Нурарихён не объявил, что нападение совершили неизвестные террористы-камикадзе и что расследованием уже занимаются власти? — Я бы тоже на их месте так сказал, если бы не имел ни малейшего понятия о том, кто это сделал, но надо как-то успокоить народ. Или имел, но не хотел говорить, чтобы не подставляться. — скептичным тоном заметил Ренджи. — Я думал, Ассоциация поборец справедливости, какой себя выставляет перед общественностью, а на деле вы все просто как обычно боитесь взять на себя ответственность.       Лицо Бинса окаменело. — Прости за то, что говорю это, но с твоим характером тебе не то что хантером становится не следовало, тебя вообще из клетки выпускать нельзя.       Ренджи чуть не поперхнулся воздухом. Жизнь в очередной раз доказала ему, что она все ещё полна чудес, одно из которых он только что открыл — у Бинса-таки есть чувство юмора. — Если тебе так сильно нужна помощь Ассоциации, поговори с Мизайстомом. — невозмутимо предложил Бинс, тщательно игнорируя кривую ухмылку Ренджи. — Он соберёт группу людей, которые будут вести расследование в отношении данного инцидента, и все будет на официальном уровне. Или на неофициальном, как угодно. — В каком смысле на «неофициальном»? — не понял он. Повисло молчание. Ренджи достаточно наблюдательный и много, бесчисленное количество раз видел выражение лица человека, которого вынуждали говорить то, чего он говорить не хотел — беглый взгляд в сторону, поджатые губы, попытка взять какую-то вещь в руки, чтобы сконцентрироваться, что Бинс и сделал — мизинцем он подтянул к себе валяющуюся на столе ручку. — Э-э, понимаешь… — нерешительное начало ответа было встречено его прямым взглядом, и Бинс понял, что не сможет говорить обтекаемо. — Ладно, ты ведь знаешь, что шахта, где добывают в Нурарихён радужные алмазы, принадлежит не только республике? — Я знаю, что карьер Гилай не монополизирован. Большая часть принадлежит Нурарихён, оставшаяся находится под контролем V5. — Верно-верно… Ну так вот, теперь он монополизирован. — Что? Кем это? — Королевством Какин. Эта информация строго засекречена. Произошли некоторые изменения в государственном аппарате республики после выборов и… я, честно говоря, толком не знаю деталей, политикой ведь мы не занимаемся, но теперь Касане и прилежащие к ней ландшафты, на которой добываются полезные ископаемые, находятся под контролем королевства.       На лице Ренджи, видимо, так красноречиво читался вопрос «Да что ты такое несешь?», что Бинс, с видом человека, утомившегося говорить непреложную истину, потер переносицу и начал пояснять: — Я так понимаю, республика бедная, а содержание такой огромной шахты стоит очень дорого, тем более восстановить все с нуля… Нужны колоссальные средства. Король Какина предложил помощь новому правительству республики в обмен на то, что первые десять лет шахту монополизирует королевство. Республика будет получать какие-то отчисления, а потом, если сможет, выкупит долю… Или всю. — Сможет… — медленно повторил Ренджи, пытаясь как-то совместить полученную информацию с собственной логикой. Он очень сомневался, что Бинс его обманывает, но все это звучало такой жуткой околесицей, что он даже не мог решить, стоит ли верить ему словам секретаря.       По его лицу Бинс догадался, что Ренджи пришёл к очень неприятному выводу.       Нурарихён не сможет ничего вернуть — она не просто бедная, а нищая, причем до такой степени, что выживала лишь за счет поддержки стран «Большой Пятерки», а у Какина было столько деньжищ, что до их богатства республике как до Вергероса на карачках. Но если Нурарихён поверил в обещания Какина, то либо у всех членов правительства во время выборов одновременно поехала крыша, либо…       Либо выборы были скомпрометированы.       Ренджи пока не мог сообразить, где там собаки зарыты, но круг поиска значительно сузился. — Что за черт... — Судя по всему, тебе надо все хорошенько обдумать. — раздался голос Бинса, полный надежд на то, что Ренджи под впечатлением от полученной информации прекратит тратить его время, но, как говорится, надежды приводят к разочарованиям. — Погоди… — вот и ожидаемый вздох разбитых надежд. — Если теперь так обстоят дела, то территория, где находятся шахты, охраняют войска Какина. Я так понимаю, дело надо начинать оттуда. Что для этого требуется?       Бинс озадаченно посмотрел на него. Затем он наклонился вниз, выдвинул один из ящиков стола и с некоторым трудом выложил на него целую гору пухлых папок в синих обложках, в каждой из которых было подшито такое количество бумаги, что Ренджи вопросительно вздёрнул бровь. — Чтобы расследовать дело в Касане, нужно разрешение властей Какина. Ты не знаешь как сложно с ними договариваться. Их волнуют только они сами: своя территория, своя безопасность, свои ресурсы. Знаешь, почему при наличии огромного влияния и паритета между армиями великих стран они не входят в «Большую пятёрку»? Отойдём от факта, что они долгое время были изолированной от мира социалистической империей, это не самое важное — на мировой арене Какин не идет ни на какие уступки и компромиссы, он не собирается делится ни с кем своими богатствами, но охотно использует возможности присоединить к себе новые территории и поиметь с них максимально возможную прибыль. К тому же, Какин — закрытая страна, туда даже хантером нужна виза и разрешение на проезд. — Хорошо, я тебя понял. Дай мне разрешение и я поеду поговорю с кем надо… с кем там надо говорить? С королем? — Ни в коем случае! — воскликнул Бинс, вскакивая с места и хлопая ладонями по поверхности стола. Ренджи аж дёрнулся от неожиданности. — Нет, нет, нет, об этом не может и речи. Ты… Ренджи, слов у меня нет, я думал, что Джин Фрикс самый непредсказуемый самодур из всех, кого я знаю, но ты просто псих! Если ты собираешься самолично решать свои вопросы с правительством Какина, то я отзову твою лицензию и лишу тебя статуса хантера! — Ты не можешь этого сделать. — недоверчиво хмыкнул Ренджи. Или может? За что там лицензию вообще отбирают? Последний раз он читал правила лет двадцать назад — ну как читал, пробежался взглядом. — Самое худшее, что может случится, меня поймают и казнят, так что все в порядке, можешь не беспокоиться ни за свой зад, ни за зад Ассоциации. — При чем тут это? Ты хоть понимаешь, что несёшь?! То есть, такой расклад тебя совершенно устраивает: если повезёт — прекрасно, если нет, ничего страшного, меня просто поймают и убьют! Господи, помоги… Так, послушай. Если бы дело было лично в тебе, я бы и слова не сказал, делай что хочешь, но твое безрассудство подставит всю Ассоциации. Охотников в Какине, мягко говоря, недолюбливают, а если ты начнёшь вендетту на своих условиях, они могут объявить нас преступниками. — Как-будто у вас и так с этим нет никаких проблем.       Со скрежетом повисла тишина. Бинс выпрямился на стуле. — Что ты сейчас сказал?       Ренджи досадливо цыкнул. Вот же ж… Метеор и все те денежные махинации, которые кто-то проворачивал через Ассоциацию занимали мысли Ренджи в последнюю очередь, но каким-то образом они все же попали ему на язык. Сейчас это ходячее бобовое недоразумение пристанет к нему с расспросами, на которые из-за Морау он ответить не мог. Теперь оставалось либо молиться, чтобы Бинс не начал пытать, либо уходить от вопросов и ждать, когда тот угомониться, но скорее коровы начнут летать, чем это произойдёт. — О чем это ты? — Ни о чем. — Что значит «как будто нет проблем?» — То и значит, как будто нет никаких проблем, не цепляйся к словам. —Ты же понимаешь, что это не ответ, Ренджи. — Не нравится ответ — не задавай вопрос. И вообще, чего ты пристал ко мне, ты же секретарь Ассоциации, тебе лучше знать, что в ней происходит.       Нарастающее напряжение так и ширилось между ними. — Не стоит лукавить хотя бы передо мной. Ты же все время строишь из себя человека, который все знает лучше других. — парировал Бинс; на лице трещинами проступало плохо скрываемое негодование. — Ты сам скажешь в чем дело или мне позвать кого-то из дознавательского отдела? — Боже, как страшно, мне угрожает говорящая фасолина. — полунасмешливым тоном откомментировал угрозу Ренджи.       Наступившая тишина, казалось, будет длится вечно. — Может, я и лучше знаю, что происходит в Ассоциации, но ты ее подчинённый, а значит должен следовать правилам, которые подписывал, когда получал свою лицензию.       Он поморщился — Бинс начал жестить, а это значит что его сейчас ждёт нравоучительная лекция, и колкий ответ уже почти вылетел с языка…       И Бинс заметил это. И вышел из себя. — Закрой свой рот, сейчас я говорю! Я хорошо тебя знаю, Ренджи, однако позволь напомнить, что именно ты пришёл ко мне за помощью, и вместо того, чтобы проявить хотя бы элементарную вежливость, ты заявляешь, что плевать хотел на правила и сделаешь так, как тебе хочется! Ты что, совсем страх потерял?! — озлобленно процедил секретарь. — Я уже давно не жду от тебя понимания, но своим эгоизмом и заносчивостью ты перешёл всякие границы. Игнорирование устава, вопиющая наглость, ноль уважения к руководству — ты правда считаешь, что имеешь право требовать от меня что-то?! Вместо этого ты бы лучше подумал, что у тебя остался в живых один, и пока что единственный родственник. Сколько этой девочке лет? Семь? Восемь? — Не смей, мать твою, лезть в мою жизнь. — отрывисто и зло прорычал Ренджи, теряя остатки самообладания, которое и так не входило в число его качеств. — Тогда перестань вести себя так, словно лучше всех все знаешь, и тогда, возможно, люди протянут тебе руку помощи. — нравоучительно ответил Бинс.       Разозлившись, он так быстро выскочил из кабинета Бинса, что не видел, куда идёт.       Очнулся он только в конце длинного безликого коридора, остервенело нажимающим кнопку вызова лифта. Подняв замыленный от гнева взгляд наверх, Ренджи с ужасом увидел, что лифт движется аж с самого низа, и будет плестись наверх по бесконечным пролетам аж сорок два этажа. — Твою мать, быстрее, давай. — лифт завис между вторым и третьим этажом, не собираясь сдвигаться с места. Гудение поднимающегося троса в глубине шахты перехлёстывалось со звоном в ушах, пока в конце-концов он не выдержал, и пошел быстрым шагом в сторону лестницы, по которой, наверное, на такой высоте никто в жизни не ходил.       Ренджи уселся на лестнице. В ушах звенело так, что казалось вот-вот лопнут барабанные перепонки, а в голове грохотало набатом имя, одно единственное имя, имевшее для него значение. Зажав уши ладонями (звон от этого не стих, а скорее усилился), он замер на ступени, пытаясь все обдумать.       Какого хрена он его отчитывает, словно какого-то провинившегося сопливого школьника?! Плевать он хотел на весь этот нищий город, и на всех тех никчёмных деревенщин, которые там сейчас гниют посреди пустыни. Он его ненавидел. Ренджи родился с ненавистью к нему, и возненавидел ещё больше, когда ещё в детстве понял, какой ад ждёт каждого, кому не посчастливилось родиться в Касане. Любой вменяемый человек на его месте хотел оттуда сбежать и никогда не возвращаться. Только ради Реви он приезжал туда снова и снова, потому что... Она его сестра, и он ее любил.       А теперь Реви мертва, она умерла, и он ничего не может исправить. Единственное, чего он хотел, по-настоящему хотел, чтобы ее убийцы ползали перед ним на коленях, моля о пощаде, а он, после того, как насладится пытками, принёс бы их голову к ней на могилу. Но он даже с этим не способен справиться...       Как бы не хотел Ренджи признавать, но Бинс прав. У него связаны руки. В Какин невозможно проехать без спецразрешения и въездной визы. Старику Сейширо пришлось очень сильно постараться, чтобы Ренджи получил однодневное разрешение и пограничная служба пропустила их через границу Какина, чтобы он смог оставить Рику. Незаметно попасть туда практически нереально, а Ренджи, если так, по-честному, далеко не мастер комуфляжа и незаметного проникновения. Хантеры там считаются потенциальной угрозой безопасности для страны, поэтому практически все, у кого есть лицензия, работают на королевскую семью, а правила въезда для тех, кто не является гражданами Какина, ещё строже, чем для обычных туристов.       Тщательно взвесив все варианты, Ренджи остановился на трех: переступить через гордость и просить о помощи Мезайстома, имевшего специальную следственную лицензию, согласиться на схему Бинса или действовать самому, наплевав на риски. Первый вариант ему не нравился из-за того, что Мизайстом проголосовал за его вступление в Зодиак даже несмотря на мнение Ренджи о самой организации, и после того, как он не слишком-то вежливо отказался и откланялся, теперь просить о помощи Зодиак было…напряжно.       Второй вариант был сам по себе слишком сложным, долгим и вполне мог не привести к нужному результату из-за того, что будут вовлечены слишком много людей, для которых бумажная сторона вопроса куда важнее, чем практическая. Да еще перед Бинсем извиняться придется. А третий… Ренджи, конечно, согласен взять на себя все риски и готов даже, покрепче стиснув зубы, если что-то пойдёт не так, подставить себя под огонь, чтобы отвести его от Ассоциации, но если быть до конца откровенным, то после новости о монополизации шахты он уже все понимал — теракт такого масштаба планировался давно, людьми, имевшими власть куда более значимую, чем имеет ее Ассоциация, и с которой никакому, даже самому влиятельному хантеру не потягаться.       Через двадцать минут Ренджи спустился на двадцатый этаж, где находился штаб Комитета по расследованию преступлений. У него не было контакта Мизайстома, но он надеялся застать его на месте — в отличие от остальных членов Зодиака, он работал непосредственно на Ассоциацию, и чаще других появлялся в главном здании.       Он так ушел в себя, что выскочившая из-за угла девушка врезалась прямиком в него. — Ой, простите пожалуйста! — пролепетала она, отстраняясь, после чего задрала голову и взглянула ему в лицо. — О…       Бледная кожа на щеках вспыхнула, заалела и стала одного цвета с ее волосами, красными, как георгин. Почему-то при взгляде на них он подумал о Шиго. Эта женщина знает всех и вся, слышит все разговоры между своими и не своими. Как что случится — Шиго за неделю до того расскажет. Может, у неё есть какие-то связи в Какине? — Чего тебе? — грубовато хмыкнул он, заметив, что девушка все ещё стоит и пялиться на него. Маленький, словно у ребёнка, рот открылся, затем закрылся и та, проскочив мимо него, побежала в другой конец этажа.       Тут же забыв о столкновении, Ренджи направился к отделу, где по его мнению мог находится кабинет Мизайстома, как услышал позади себя смутно знакомый голос: — Не ожидал тебя здесь увидеть.       Самый большой минус главного здания Ассоциации Хантеров — это постоянно натыкаться на людей, которые желают с ним поболтать когда он находится в отвратном настроении. Или у него просто гребаный талант встречать здесь того, кого меньше всего он хочет увидеть.       Привалившись к стене, перед ним стоял Джин Фрикс. Здесь он был таким же частым гостем, как сам Ренджи — то есть появлялся раз в пять-шесть лет и потом примерно на столько же исчезал. — Взаимно. — нехотя буркнул Ренджи, едва повернув голову. — Слышал о том, что произошло в Нурарихен. Хочешь найти того, кто это сделал?       От ощущения, что все вокруг были осведомлены о его личной жизни и намерениях лучше, чем он сам, стало противно, и злость, только подутихшая, разогрелось вновь вперемешку с раздражением. — Не твое дело. Давай ты не будешь задавать вопросы о том, что тебя не касается, ясно?       Тот и бровью не повёл. — Твоя враждебность наталкивает на вывод, что ты не получил то, зачем пришёл, но тут ничего не поделаешь — Ассоциация не слишком любит вмешиваться в дела других стран. — Какая часть из «не твое дело» тебе непонятна? — ровным тоном спросил Ренджи, правда ровность эта грозилась вот-вот превратится в острые углы.       Джин, в отличие от Бинса, был нахрапистым и непробиваемым. — Хотя, если честно, я удивился, когда увидел тебя. — говорил дальше Джин, будто страдал глухотой и не услышал, что сказал Ренджи. — Я всегда считал, что ты делаешь все по-своему и не делишься ни с кем своими планами. — Вот именно, поэтому я тебе и сказал оставить меня в покое.        Ренджи от досады скрипнул зубами. Стало ясно, что тот намеренно испытывал его, выводя из себя, но мотив продолжал оставаться загадкой. Они не были ни друзьями, ни приятелями, даже знакомыми их назвать можно было с натяжкой, так как кроме имени и способности нэн Ренджи о Фриксе не знал ровным счётом ничего. Их объединяло лишь одно — лицензия хантера.       Джин уставился на него с цепким интересом. — Смерть всегда следует за убийцами. Жить рука об руку со смертью…— смотря ему в глаза, сказал Джин, и кривая усмешка мелькнула на тонких губах. — Должно быть, работа, на которой рискуешь душой, просто прекрасна. — Поднабрался заносчивости, флиртуя с Паристоном, а, Фрикс? — спокойно произнес Ренджи, игнорируя чужое ехидство. — Нет, родился с ним. Предпочитаю оттачивать врожденные таланты, а не заимствовать их.       Янтарные глаза Джина хищно сверкнули, когда он увидел, как на лице Ренджи промелькнуло смятение — точно кот, увидевший, как мышь нырнула в расставленную ловушку. — Концепция твоих способностей немного расходится со словами. — Ренджи не отводил глаза. — Ты ведь копируешь чужие техники, не так ли? — Ага, а ты? — мгновенно ответил тот.       Ему все меньше нравился этот его взгляд. Джин обладал какой-то сверхъестественной способностью замечать каждую эмоцию на чужом лице, поэтому нельзя было давать ему повод догадаться, что Ренджи почти перестал держать себя в руках. Его разгоревшийся азарт распространялся по воздуху подобно угарному газу, заставляя нервную систему реагировать участившимся сердцебиением и слегка сбитым дыханием, что любой хороший хантер — а Джин действительно был хорош — расценит, как страх. — Я пошёл.       Насмешливо вскинута бровь. — Жаль, а я надеялся, что у нас с тобой будет увлекательная беседа. Я слышал, у тебя талант находить слабые места человека и безжалостно прохаживаться по ним.       Ренджи заставил себя улыбнуться, но вид у Джина стал ещё наглее. — Извини, что разочаровал. — Да ничего. Может, в следующий раз. Я бы пригласил тебя выпить, но знаю, что у тебя много дел. — Я бы все равно с тобой никуда не пошел. — грубо бросил в ответ, проходя мимо. Хотелось намеренно задеть плечом, чтобы остудить свой гнев, но для Фрикса это не будет оскорблением, а станет лишь поводом для очередной провокации. — Наверное, неприятно, когда кто-то знает, что твои способности на самом деле не твои? Что? Ренджи прошиб безобразный холодный пот. — Понятие не имею, о чем ты. — Не волнуйся, у тебя мастерски получается скрывать это. — безмятежно произнес Джин.— Мне просто интересно, как это у тебя получилось. Не волнуйся, получу я ответ или нет, я все равно никому ничего не скажу. — Не знаю, что ты там собирался говорить, ты несёшь какой-то бред.— язык еле ворочался; собственный голос доносился до него словно со дна моря. Нет. Не может быть. Чушь это все. Он блефует. Откуда он мог узнать? Это просто невозможно.       Джин отцепился от стены, у которой стоял, и сделал к нему шаг вперед.       Его аура — сильная, подавляющая, опасная — мгновенно, за долю секунды заполнила собой весь коридор ровным, немигающим огнем, который высасывал весь кислород и превращал каждое слово Ренджи, каждое движение в полную чушь. — Сколько бы я не наблюдал за тобой, ты никогда не используешь рэн в полную силу. Сначала я думал, что ты сдерживаешься, потому что твоя нэн настолько велика, что сотрёт того, кто стоит перед тобой в порошок. Но потом я осознал, что дело не в этом… Такое ощущение, что твоя аура тебе не доверяет. Она не подчиняется тебе полностью. Если кто-то, кто не принадлежит тебе, начинает сопротивляться, значит ты не можешь его полностью контролировать. Понимаешь, к чему я клоню? — Нет. Мне это неинтересно. — прорычал Ренджи; по хребту пополз страх, влажными, липкими пальцами постепенно сжимая в тиски. Тело становилось все непослушнее, казалось, сделай он шаг, то позорно рухнул бы на колени. Нет. Нет… Дело вовсе не в теле…       Ренджи стиснул зубы. Ошеломляющий талант, которым обладал Джин, поставил бы его на колени, и он бы ничего не смог сделать. Черт подери, как это возможно? Как… — Желаю удачи. — донеслось до него, и затем, с присвистом, Джин исчез, и рэн вместе с ним рассеялось.       Ренджи не мог пошевелиться. Если бы он даже послал сигнал в конечности, чтобы убраться отсюда, то вряд ли бы получил от них ответ. Нэн Джина не просто парализовала его, а отключила любую реакцию на окружающий мир напрочь, потому что он далеко не сразу увидел, как из другого конца коридора, приоткрыв стеклянную дверь, ему энергично машет Паристон.       Как только тот заметил, что Ренджи обратил на него внимание, то сразу же выскочил из кабинета и чуть ли не бегом направился к нему. — Здравствуй, Ренджи! А я как раз искал тебя!       Молчание. Пот катился с него градом. Как он узнал?       Развернувшись с огромным усилием, Ренджи прошёл мимо Паристона, даже не посмотрев на него. — Говорил с Джином? — нервный хохоток. — Вечно он всем неприятности доставляет, прошу прощения за него, делает то что ему вздумается… — Не трогай меня. — хрипло продавил он из себя слова.       Паристон — чертова крыса, да чтоб ты сдох уже наконец — резво оббежал его с левой стороны и преградил дорогу. — Ты не понял меня, придурок? — Ой, ужас-то какой, ну и морда у тебя… Прости-прости, что надоедаю, вижу, ты сейчас совсем не в настроении, но у меня к тебе есть предложение. Я могу помочь тебе найти тех, кто тебе нужен. — Что?… — Я говорю, что я могу тебе найти наемных убийц из Какина.       Сквозь затуманенный мозг до него начало потихоньку доходить, что говорит Паристон. — С чего ты…с чего ты взял, что я тебе поверю? — Я не настолько самоуверен, чтобы надеяться на то, что ты сразу воспримешь мои слова всерьез. Но раз уж ты здесь, напрашивается вывод, что ты совсем отчаялся и пришел к Мизайстому, я прав?       После слов «пойдём, не стоит говорить о таком у всех на виду», ноги Ренджи, не слушавшиеся своего хозяина ещё пару минут назад, сами понесли его за Паристоном в конец офисного коридора, за стеклянную прозрачную дверь, в приёмную с диванчиками и кофейным столиком, где была ещё одна дверь, тяжёлая, деревянная, через которую они вошли и попали в зал, где собирались члены Зодиака.       Паристон сделал приглашающий жест на стул, стоящий возле левого угла длинного стола, а сам сел рядом, на тот, что стоял посередине, очевидно предназначенный для того, кто вёл собрание.       На стене едва слышно тикали стрелки часов, тишину, повисшую в кабинете, нарушали звуки стройки за окном: громыхание металлических балок, которые переносил по воздуху строительный кран, резкие возгласы рабочих на строительный лесах, гудение бетономешалок и треск перфораторов на верхних этажах, вид на которые был прямо из окон зала. Ренджи перевёл глаза на раскинутые по столу листы документов, и зацепился за содержание одного из них. — Ты читал рапорт? — Когда я беседовал с представителем комиссии по международной безопасности он попался мне на глаза. Вижу, дела у тебя сейчас не ахти. То, что случилось с твоей семьей такая трагедия, прямо душу рвёт на части.       Голос Паристона звучал со столь правдоподобной, убедительной печалью, что Ренджи сразу не нашлось, что сказать, и вместо нормального ответа он неопределённо промычал. — Из него я также узнал, что твоя племянница смогла выжить. Настоящее чудо, ведь там погибло столько человек, четыреста тридцать семь, если я не ошибаюсь. Новая власть республики ничего не собирается делать, чтобы выяснить, кто виновники этого ужасного происшествия?       «Что…что я сейчас делаю? Почему я слушаю этого пустозвона? Что ему вообще от меня надо?» — из-за Джина Ренджи все ещё находился в полном разладе с реальностью и не мог ответить себе ни на один вопрос, постоянно отвлекаясь на терзающие голову мысли, которые не давали ему ни на чем сосредоточиться. То, что говорил Паристон доходило до него не сразу, будто сигнал шел откуда-то с далёкого космического спутника, которому приходится преодолевать миллионы световых лет, чтобы попасть к нему мозг. —…твои племянники и сестра, Рива… — Реви. — автоматически поправил Ренджи. — Мою сестру зовут Реви.       Паристон захлопал глазами. — Да, точно, дико извиняюсь! Страшно много погибших, вот я и запамятовал маленько. В голове не укладывается, как все это могло произойти.       «Произойти? Что?» — подумал Ренджи, и только потом понял, что сказал это вслух. — Ренджи…. мне кажется, у тебя до сих пор шок. — заботливым тоном произнес Паристон и быстро заморгал своими огромными тёмными глазищами. — Если тебе нужно время, чтобы взять себя в руки, только скажи и я сразу заткнусь.       И тут он очнулся. Сама мысль о том, что Паристон мог о ком-то заботиться содержала настолько глубокое непонимание всей его сущности, что ему стало даже смешно. — Ты сказал, что можешь помочь найти убийц. Я тебя слушаю.       Тот, видимо, слегка растерялся от того, как быстро переменился Ренджи, и ответил после короткой паузы. — Что ж, раз так, тогда перейдём к делу. Есть предположение, что власти Какина послали своих людей устроить массовый теракт в Касане с целью дестабилизировать ситуацию в Нурарихён, чтобы во время выборов поставить туда во главе правительства своего человека. Доказать это почти невозможно, и как сказал Бинс, если мы начнём разбираться во всем сами, то Какин быстренько объявит Ассоциацию Охотников преступной организацией и ситуация из неважной станет просто катастрофической. — Что значит «как сказал Бинс»? — перебил Ренджи.       На губах Паристона застыла фальшивая улыбка. — Могу я не отвечать на этот вопрос? Если я скажу, то загоню себя в компрометирующую ситуацию, чего бы мне хотелось избежать. — Да ты уже своими словами только что загнал себя в компрометирующую ситуацию. — хмыкнул Ренджи. — Ха-ха, и правда! Ну, что поделать, теперь только сделать вид, что ты не задавал вопрос, а я ничего не сказал, верно? — Слушай, крысятник, ты реально думаешь, что нам надо притвориться, будто ничего не было, хотя я десять минут назад сидел в кабинете у Бинса? — Да, а че такого-то?       Паристон продолжал давить лыбу. Ренджи долго смотрел на него, не понимая, почему вдруг ему стало не по себе. И дело было не в его фразе, не в том, что Паристон одним своим существованием его бесил, и даже не отголоски ауры Джина, слабо вибрирующая по хребту.       Улыбающаяся физиономия Паристона сбивала с толку…       В кабинете Бинса у Крысы стояла прослушка, в этом не могло быть никаких сомнений. Но что ещё он скрывает?       «Я знаю, что ты догадался о прослушке, но тебе же плевать, не так ли?» — читалось в тёмных глазах напротив. — У меня есть связи в Какине, которые помогут выйти на тех, кто спланировал теракт, либо имеющих достоверную информацию о том, кто бы мог в нем участвовать. В любом случае, тебе там нужны свои люди, потому что народ там, скажем так, специфичный и весьма непредсказуемый. Я обещаю предоставить тебе всю информацию о властях Какина, которую имею, а также контакты проверенных людей в их службе безопасности. Разумеется, все будет строго между нами. А если тебе понадобиться въезд в страну, то я составлю анонимное разрешение без проверки пограничной службы. Придется как следует попотеть, но что не сделаешь ради цели, правда?       Паристон так это сказал, что он учуял подвох. — Я чувствую, будет продолжение. — Интуиция тебе верно подсказывает. Взамен ты окажешь мне небольшую услугу. Уверяю, она тебе немного будет стоить.       Он поднялся с места и обошёл вытянутый овальный стол с двенадцатью стульями для каждого члена Зодиака. На противоположном его конце лежал офисный портфель, с виду совершенно обычный, из кожи коричневого цвета.       «Есть ли в этой комнате прослушка? Если да, то остальные члены Зодиака должны о ней знать, а значит этот зал не является основным для обсуждения дел, в которые они не хотят посвящать Крысу. Если так, то прослушав записи Паристон должен был об этом догадаться, а значит его хотя бы можно дослушать до конца. Другой вопрос, если Паристон обсуждает что-то здесь, как сейчас, то прослушку мог поставить один из членов Зодиака. Не то, чтобы меня это волновало, но если в Какине дело примет неприятное развитие событий, то у меня будут большие проблемы».       Паристон вернулся и протянул ему фотографию.       На ней был изображён мужчина с длинными чёрными волосами, подвязанными сверху и черной бородой, а на лице самым примечательным был шрам, имеющий Х-образную форму. — Этого человека зовут Бейонд. — произнес Паристон, когда Ренджи положил фото на стол. — Я хочу, чтобы ты его нашёл. — Задавать вопрос кто это, я, разумеется, не должен. — Да нет, почему же, ты можешь спросить, но я не смогу тебе ответить. Это все что я могу сказать. — Прелестно. — саркастично ответил Ренджи. — Хоть что-то, кроме его имени, я могу узнать? — Да, я дал тебе его фотографию, теперь ты знаешь как он выглядит. — Ты у меня сейчас по шее получишь, отвечай нормально. Паристон сделал вид, что задумался. Вышло очень правдоподобно. — Пожалуй, только то, что он не хантер, и тщательно скрывает своё существование. — наконец ответил он. — И почему ты меня просишь об этом?      Крыса вопросительно вскинул брови. — Что за глупый вопрос, Ренджи. Все знают, что ты можешь найти кого угодно и неважно, кто это будет, поэтому я доверяю найти Бейонда тебе. Тем более, для тебя, хантера с двумя звёздами, моя просьба не должна вызывать затруднений. — сообщил Паристон, к его удивлению, без капли лести. — Ну как, ты согласен?       Паристон хитрый, скрытный, абсолютно непредсказуемый, и Ренджи лишь под страхом смерти признается, что тот — первый и пока что единственный человек, про мотивы которого он не имеет ни малейшего представления. Ни единого, даже намёка. На этом ярком, неизменно улыбчивом лице невозможно увидеть отражение хоть одной мысли.       Не поддающаяся контролю неведомая тварь. — Я согласен.       Паристон вскинул голову и посмотрел на него с каким-то детским восторгом. — Замечательно! — он резко поддался вперёд, ложась на стол охренительно дорогим пиджаком. — Ты даже представить себе не можешь как я рад, что ты согласился! Ты невероятно выручишь меня. — Только не забудь о нашем уговоре. — Чес-слово, как только ты приведёшь его, я обещаю сделать все что в моих силах, чтобы тебе помочь!       «Чтобы Крыса что-то обещала? В жизни не поверю. Если ты меня обманешь, то сдохнешь так быстро, что не успеешь запачкать кровью свой костюм».       Видимо, Паристон прочитал мысли Ренджи в его глазах, потому что улыбка исчезла с его лица. — Хочешь узнать, почему Нетеро позвал тебя в Зодиак? — И почему же? — спросил Ренджи после небольшой паузы — смена тона Крысы его насторожила, ведь тот в любой ситуации сохранял подчёркнуто любезный и оптимистичный вид, сколько бы вёдер оскорблений и презрения не выливалось ему за шиворот дизайнерской рубашки. — Потому что я попросил.       Наступило молчание, на фоне которого звуки передвижения строительного крана и тарахтение экскаватора за окном только усилились. — Ты мне нравишься, Ренджи. Ты готов браться за то, на что другие не способны, но не потому что не могут сделать, а потому что не хотят марать руки. Что самое замечательное, ты отлично знаешь об этом и тебя это нисколько не смущает. Можно сказать, ты даже этим гордишься. Тебе доверяют дела, которые Ассоциация не может принимать публично, ведь за это ее не похвалят. Кто-то должен делать неблагодарную, грязную работу, и ты выполняешь ее просто безупречно. — Паристон, скажи, какого знать, что тебя все ненавидят?       Конечно, эти слова никак не могли задеть непробиваемого Паристона, однако он не ожидал, что тот в ответ улыбнётся.       Первый раз Ренджи увидел искреннюю улыбку на его лице. Это было истинное лицо Паристона. — Не так уж плохо. Обычно люди счастливы, когда они любимы и любят. Я же чувствую себя счастливым, когда меня ненавидят. Когда я разрываю на куски и причиняю непоправимый вред тому, что мне дорого. Разве это так странно? — Как сказать, многие бы сказали, что ты больной на голову. — ответил Ренджи. Услышанные слова его не впечатлили, и когда он начал думать о причине, ему сразу же расхотелось это делать, потому что…       Потому что иначе он признает тот факт, что Паристон понимал его сущность куда лучше, чем все остальные.       По смятению, возникшему у него на лице, Крыса догадался: — Многие, но только не ты. Мы ведь с тобой очень похожи, Ренджи. Нас не волнуют власть и положение, мы любим играть и получать удовольствие, не интересуясь победой или поражением. — он сложил руки перед собой в замок. — Должен сказать, я счастлив быть зрителем: наблюдать за развитием событий, за тем, как персонажи растут и меняются, двигая сюжет. Пока мне интересно, я готов быть зрителем вечно, принимая лишь косвенное участие в сюжете…и за тобой мне наблюдать интереснее всего. Ты невероятно увлекательный герой. Жду не дождусь когда узнаю, что же ты будешь делать дальше.       «Тебя невозможно раскусить. Проще всего узнать, что ты задумал, если я буду играть по твоим правилам. Хорошо, Паристон, я найду для тебя этого Бейонда и выполню твое условие. Я тебе разыграю такую пьесу, концовки которой даже ты, расчётливый крысятник, ожидать не будешь». — Скажи-ка. — Ренджи откинулся на стуле.— Ты говорил, что ты чувствуешь себя счастливым, когда причиняешь вред тому, что тебе дорого. Что насчёт людей, которых ты ненавидишь? — Проблемка…— задумчиво протянул Паристон, стуча большими пальцами друг об друга. — Пока не нашёлся человек, которого бы я всерьёз ненавидел. Но если такое случится…то мне самому интересно, что же я буду делать. Храм Шинкогёку. То же время. — Ты был прав. Твой ученик справился просто превосходно.       Сейширо усмехнулся. — Товар оправдал ожидания? — спросил он, скорее как утверждение, а не вопрос. — Безусловно. — ответили с того конца. —Теперь я в полной мере понимаю, почему алый оттенок глаз клана Курута считается одним из прекраснейших на всем свете. Они так свежи и чисты… — Должно быть, глазные яблоки были сняты с чистокровного представителя клана. От кровосмешения с людьми из внешнего мира их цвет мутнеет, алый оттенок блекнет и радужка становится бордово-красной.       Послышалось презрительное фырканье, в полной мере выражающее все отношение принца к осквернению крови. — Это глаза ребёнка или взрослого?       «Таких подробностей я не узнавал… После того, как Ренджи выполнил задание, прошло несколько дней, прежде чем я ему позвонил, но тогда как раз произошло нападение на Касане, и мы почти не обсуждали, как все прошло. Однако, зная его, можно почти со стопроцентной уверенностью предположить, что глазные яблоки принадлежат взрослому — чем сильнее противник, тем больше его поглощает жажда крови, а с ребёнком он бы не смог в полной мере поразвлечься прежде, чем убить». — Взрослый. Пол он не сказал. — Надеюсь, это женщина. — зачем-то сообщил ему Церидних. — Ты позвонил спустя месяц, чтобы поговорить об алых глазах? Если ты хочешь ещё одну пару, то теперь знаешь к кому обратиться. — Вовсе нет, дорогой друг, глаза тут не причём. Мой отец сегодня подписал указ. — раздался голос Церидниха.       «Все как он и планировал» — подумал Сейширо, глядя на цветущие багряным разлапистые листья клёна. — «И даже время почти угадал». — Поздравляю. «Радужные» шахты теперь ваши? — Конечно. Теперь они монополизированы и полностью принадлежат королевству, собственно, как и весь Нурарихен. Сначала этот тип, Паристон, показался мне лживым и мутным, хотя, впрочем брать своих слов назад я не буду, но немного поговорив с ним он показался мне весьма занимательным. Интересно, какую выгоду он получит от осуществления плана?... — И сколько займёт подготовка? — спросил Сейширо, делая для себя заметку побольше узнать об этом Паристоне. — Где-то около десяти лет. — последовал ответ. — С денежными ресурсами, которые мы получим от добычи алмазов, может быть и меньше. Для того, чтобы обойти запрет о переходе во внешний мир, подписанный трусами из «Большой пятерки», и организовать полномасштабное путешествие на Темный Континент, нам понадобится заключить множество соглашений с другими странами, чтобы все прошло гладко, но в конце-концов мы добьёмся того, чего хотим. — Отец многое тебе доверяет. — хмыкнул Сейширо.       На губах Цериндиха проскользнула ленивая улыбка.       Его рука держала стеклянный футляр в виде цилиндра, крышка которого была выполнена из дорого металла, украшенного россыпью полупрозрачных, мутно-фиолетовых камней, таафеитов. Их таинственный мерцающий блеск оттенял алый цвет, придавая им восхитительный фалунский оттенок. В наполненной формалином сосуде плавали два глазных яблока, взор которых был направлен прямо в глаза принца.       Нет, ему определено не хватит только одной пары глаз. Если бы собрать целую коллекцию, скажем, из двенадцати пар — женщины, мужчины, дети клана Курута, связанные родственными связями, духовными… Церидних не любил, когда похожих предметов становилось слишком много, они начинали раздражать его, привыкшего наслаждаться уникальным искусством, но для этих прекрасных глаз он сделает исключение. — Никто и не говорил, что отец мне доверяет. — несколько задумчиво сообщил Церидних так, будто размышлял над фразой Сейширо все то время, что царило молчание. — Я узнаю его планы через собственные источники, о которых, если быть в курсе текущей расстановки сил как в стране, так и в мире, и без посторонних совсем не трудно догадаться. Просто мне важны детали. Самое интересное начнётся, когда прозвучит сигнал к отплытию Чёрного кита. — Даже так…— Сейширо усмехнулся. — Ясно. Желаю удачи.       Когда он вернулся, книга уже лежала на краю стола, а шахматные фигуры были расставлены. — Сегодня ты закончила раньше, чем обычно. — заметил мужчина, присаживаясь напротив. — Вижу, тебе нравится мой подарок. — Да, большое спасибо. — Рика заерзала на месте; ей не терпелось начать игру. — Шахматы отлично развивают важность, сложность и неизбежность выбора, поэтому мне они нравятся. Ренджи тоже неравнодушен к настольным играм. Особенно ему нравятся шоги. Ты когда-нибудь в них играла? — Сейширо посмотрел на таймеры, стоящие сбоку от шахматной доски, и нажал на один из них. — Начинай. — Дома был набор, но мы в него ни разу не играли — правила оказались слишком сложные, а когда Нацуки их не понимает, он сразу психует и наотрез отказывается пробовать сыграть хотя бы одну партию. — сказала Рика, выдвигая пешку вперёд. Щелчок. Таймер остановился. — Твой брат, должно быть, был довольно вспыльчивым парнем. — поделился догадкой Сейширо, ходя конем. Щелчок. — Он был ужасно упрямым. Если ему что-то взбредёт в голову, его никто не переубедит. Нацуки не сыграл бы в шоги даже под страхом смерти. — Неужели его так напугали правила? — усмехнулся монах. — Его пугала необходимость читать длинный сложный текст до конца. — ответила Рика с чуть заметным смущением, словно ее вынудили выдать тайну. Щелчок.       Девочка смотрела на доску, раздумывая над очередным ходом. Мужчина неосознанно задержал взгляд на сосредоточенном лице. Рика была тихим и проницательным ребенком, проявлявшим необычайную зрелость для своего возраста и то, как сильно она привязана к родным говорило о том, что друзей у неё, скорее всего, никогда не было. В Шинкогеку Рика жила на расстоянии от других, и из-за своей обособленности не пыталась сблизиться с кем-либо. За все время лишь несколько детей подходили к ней, чтобы пригласить в игру или завязать разговор, и всякий раз она искренне благодарила, но неизменно отказывалась, предпочитая держаться в стороне. Даже в бытовых ситуациях ее способность мыслить и действовать без предрассудков, а также оценивать вещи непредвзято, вызывала в его душе будоражащий восторг.       В его внутренние размышления ворвался щелчок таймера, стоящий возле белых фигур, за которые играла Рика. — Сейширо-сан… — Да? — слегка рассеяно ответил монах, неспешно переключая внимание на свои фигуры, чтобы подумать над ходом. — Есть ли в шахматах какой-нибудь…план, благодаря которому точно можно выиграть? — она поставила указательный палец на доску. — То есть, я хочу сказать, есть ли способ обыграть соперника даже при самом невыигрышном раскладе. — В шахматах нет универсальной выигрышной стратегии, ведь в таком случае игра бы не вызывала интереса.        Чёрный ферзь сделал ход вперёд. Между тонкими бровями пролегла складка, выдававшая ее напряжение. Сейширо, сыгравший уже несколько десятков партий с ней, знал, как настороженно она относилась к этой фигуре, и все из-за ее непредсказуемости. Нет, всесильности. Ферзь, безусловно, сильнейшая игровая фигура. — Шахматы — это игра, которая на девяносто девять процентов опирается на способность разрабатывать тактику.       В лице девочки читался немой вопрос. — Умение стратегически мысль, предсказывать ходы противника и контратаковать — основа шахмат. — пояснил Сейширо, ставя таймер на паузу. — Есть два типа игроков: — он поднял большой и средний палец буквой «V». — те, кто размышляют о следующем ходе, основываясь на убеждении, что все игроки действуют более-менее одинаково в определённых ситуациях во время партии, и те, кто изучают своего соперника — жесты, позы, положение тела, направление взгляда, изменение мимики, они прогоняют любую мелочь через безжалостный фильтр, и если заметят хоть что-то, тебе конец.       Рика, казалось, позабыла об игре, несмотря на то, что стрелки таймера так и продолжали двигаться. — В детстве я мечтал стать гроссмейстером. — продолжил Сейширо после того, как кивком головы указал на доску, предлагая продолжить; Рика, погрузившаяся с головой в беседу, тут же встрепенулась и потянулась к своим фигурам. — Это чемпионы в шахматах, высшее звание, которое может получить игрок. Все детство я провёл за доской, переставляя фигуры, часами читая книги о шахматных стратегиях. Но увы, не вышло. Сколько бы я не упорствовал, с головой не погружался в книги, не тратил колоссальное количество времени, партия за партией, мне не хватило одной важной мелочи, позволившей бы мне стать лучшим…— ладья сбросила пешку с доски и поставила королю шах. — таланта. Любопытство, настойчивость и упорная выносливость приведут к неплохим результатам, но лишь талант сможет привести к великой победе. Когда я это понял, то мои надежды были разбиты, и я бросил играть. — Если у вас не получилось стать гро… — Рика запнулась, не зная, как выговорить слово. — грос…мес…чемпионом по шахматам, вы выбрали быть монахом? — Нет. Я стал хантером. — Кем? — Хантер. — повторил он. —Это слово тебе о чем-нибудь говорит? — Э-э-э… — на самом деле говорило, конечно, и даже не то чтоб словами, так, мысль, которая вспорхнула и исчезла, не успев оформиться. — Нацуки постоянно болтал о том, что хочет быть хантером. Если честно, я так и не поняла, что он имеет ввиду, то есть, кто они вообще такие. — Хантеры — люди, которые посвящают свою жизнь охотой за тем, что является для них высшим приоритетом. — терпеливо пояснял Сейширо. — Специальная лицензия, которую они получаются после прохождения жесточайшего экзамена, даёт огромную свободу и возможности для достижения собственных целей. Весьма странно, что ты ничего не знаешь о хантерах, потому что Ренджи как раз им является. Разве он ничего не говорил об этом?       Рика неопределённо пожала плечами. Приезжая домой пару раз в год, дядя особо не говорил о том, чем конкретно он занимается, и всякий раз, когда Нацуки задавал вопросы о его работе, они с мамой перекидывались странными взглядами, словно брат касался темы, которая негласно находилась под запретом. — Нет. Но если быть хантером, значит обманывать, постоянно подводить и бросать близких, то я никогда им не стану.       Сейширо склонил голову, ожидая пояснений. Рика толкнула пальцем чёрную пешку, которую «съела» два хода назад — та повалилась на стол и в тишине покатилась по гладкой поверхности, пока не упала в подставленную ладонь. — С тех пор, как Нацуки исполнилось десять, дядя Ренджи каждый год говорил ему, что первого сентября, в день его рождения, он обязательно отвезёт его на аукцион в Йоркшин, но именно в это время у него всегда находились другие дела. Он говорил маме, что поможет ей с ремонтом дома, но всякий раз, спустя какое-то время, когда о нем заходила речь, ему уже не было до этого никакого дела. Моему старшему брату, Ишиде, он обещал помочь с университетом, но снова не сдержал слова. С мамой они постоянно ссорились из-за этого и каждый раз он обещал все исправить. Я… люблю дядю Ренджи. Это правда. Но я знаю, что когда он снова и снова их обманывал, им было больно. Я не могу понять, когда человек обещает быть другим, зная, что причинил боль, но заканчивается все тем же самым.       «Она не знает, чем занимается Ренджи. Вероятно, он скрывал от своих родственников, что является охотником за головами, либо об этом знала только Реви, но не говорила своим детям. Стоит ли ей ещё больше разочароваться в нем сейчас или оставить эту неприятную деталь, чтобы использовать ее в будущем?» — подумал Сейширо, глядя на неё. — Ренджи действительно человек ненадёжный, и с этим ничего нельзя поделать. — заметил Сейширо, беря с подставки чайник и разливая напиток по чашкам. — Его душа находится в полном хаосе из-за эмоций, которыми он не умеет управлять. Жадность, эгоизм, заносчивость, гордыня… Человек слабеет, когда не может контролировать свои чувства, и чтобы их скрыть начинает врать другим. Его попытки разобраться с собственной жизнью и своим предназначением приносили боль другим людям, в том числе и вам. — Предназначением? — Ренджи пришёл к нам в храм, когда ему было семнадцать. Он желал приключений, богатства, славы, всеобщего признания, но совершенно не знал как их получить и, по правде говоря, зачем ему все это нужно. Он не понимал, чего на самом деле хочет. Мало просто желать стать хантером и уж совсем самонадеянно думать, что если ты прошёл экзамен, то получишь все и сразу, стоит лишь показать свою лицензию. Хантеры действительно удивительные люди, уникальные и непосредственные. «Жадность и азарт, вот что делает из обычного человека настоящего хантера». Вот как думают все. Ничего подобного. Настоящим хантером станет тот, кто имеет цель, ради которой он готов пойти на все, пожертвовать чем угодно. — Хотите сказать, я не должна винить его за то, что он всегда ставит себя в приоритет? — сказала Рика. — Замечательно. Я рада, что он настоящий хантер. Надеюсь, теперь он всем доволен, ведь больше не нужно никому давать ложных надежд и никто не будет отвлекать его от своих целей. — Когда-нибудь ты поймёшь. — Это вряд ли. — сухо бросила она. После двух поставленных шахов нарастало напряжение. Рика смотрела на фигуры, а в голове при этом ширилась пустота. Что делать? Предугадать его ходы было практически нереально, она пыталась, да и по правде говоря она не знала, как вообще правильно составлять стратегию… как Сейширо это назвал? Контратаки? Из-за всего этого приходилось либо уходить от атаки, либо защищаться своей фигурой.       До конца не уверенная в правильности своего решения, Рика передвинула коня назад, тем самым закрыв короля. — Не стоит так ходить. Твой король под ударом, совершенно верно, но я бы посоветовал тебе повнимательнее поглядеть на своего ферзя — нет-нет, на своего ферзя. F5.— качнул головой Сейширо.       Кивок. Ферзь пошёл по заданному направлению, и Рика остановила таймер. — Ты уже знаешь, чем хочешь стать, когда вырастешь? — Не знаю… я люблю животных. — ответила она, подумав. — Только не думаю, что есть профессия, где платят за то, чтобы ты целый день игрался с ними. — Хотя было бы отлично. — заметил Сейширо, подмигнув ей. Она прыснула смешком и нажала на таймер. — Ишида хотел стать архитектором, и какое-то время мама раз в неделю отвозила его на художественные уроки в столице, но ему пришлось бросить школу и… — Рика.       Девочка подняла голову. — Ты все время рассказываешь о свой семье. Неужели не было чего-то, что бы ты хотела лично для себя? — Все, что мне хотелось — увидеть, как исполняются их с Нацуки мечты. — тихо ответила она.       В отличие от амбициозного Нацуки, строившего грандиозные планы на будущее, имевшего миллионы желаний от мечты купить новую часть игры на Джойстейшен до собственного дирижабля, каждый день приносил ей радость и счастье тем, что у неё были люди, которые ее любили, и которых можно было любить в ответ. Ишида мечтал о том, чтобы заняться любимым делом, мама тоже хотела чего-то… Наверное, взрослея, людям уже недостаточно радоваться тому, что они имеют. Счастье становится скоротечным, выходит срок годности, и чтобы снова его почувствовать, нужно исполнить ещё одно, очередное, желание. Возвращение в начальную точку, новый круг, и порочный цикл замыкается. — Я понимаю тебя, Рика. Отчасти… Но все же мне печально это слышать. Самопожертвенность, доброта, честность… личности, вроде тебя, должны выбирать глобальные цели. Сила и решимость что-либо изменить, качества, которыми большинство людей обделены, могут превратить обыкновенного человека в лидера, способного разрушить устоявшийся порядок и повести за собой людей в новый мир. — Микито-сан говорит, что только боги способны распоряжаться судьбой. — Довольно малодушно с ее стороны говорить подобное. Судьба в руках у богов, но то, как мы будем менять ее течение зависит только от нас. Если человек убеждён в своей идее и готов пойти ради неё на все, то богам останется только разводить руки, удивляясь его неограниченному потенциалу. Люди — скот, слепо повинующейся чужой воле, однако есть те, кто способен изменить мир и это не зависит от их положения или крови. Уникальная порода людей, рождающаяся согласно золотым законам вселенной. Разве ты не хочешь быть одними из них? — Я не хочу. — не раздумывая ответила Рика. — Почему же? — Мне это не нужно. — Разве ты бы не хотела мир, в котором с другими никогда не произойдёт то, что случилось с тобой? — Мне кажется, вы задаёте слишком сложные вопросы. — сказала Рика; ее голос ее изменился, и в нежный, детский тембр прорезалась интонация раздражённого взрослого. — Я могу пойти слоном налево? — Мне кажется, ты задаёшь слишком странные вопросы. — передразнил ее Сейширо с улыбкой, проигнорировав ее грубость. — Если на тебя кто-то нападет, ты будешь спрашивать своего противника, можно ли тебе убежать? — Вы не мой противник. — А кто же я тебе?       Она неловко пожала плечами, скулы порозовели. — Наверное, друг. — пробормотала Рика.       Умилительное зрелище — после его ответа снова последовал этот жест плечами, будто она отнекивалась, но при этом лицо покраснело ещё больше.       Чёрный конь «съел» одну из белых пешек Рики. Ещё один ход, и ее королю придётся туго. — Так. — Рика сидела, призадумавшись, пристально смотрела на шахматные фигуры. — Что ты об этом думаешь?       Последовало долгое молчание. Выражение лица Рики становилось все более хмурым, пока не стало совсем уж мрачным. Ей было приятно, что Сейширо обращался с ней на равных, как с компаньоном и собеседником, но монах порой задавал такие вопросы, на которые она не имела ни малейшего понятия, как нужно отвечать. — Я бы хотела мир, где моя семья была бы жива. — наконец сказала Рика. — Но раз это невозможно, то мне остаётся только жить в этом, как бы мне это не нравилось. — и, после того, как передвинула королеву вперёд, добавила. — У меня нет мечты. Без них она не имеет никакого смысла.       Не объяснить, что все вокруг стало серым, холодным, спеленутым в саван из печали и горя. И вечного ожидания, что ее вдруг тронут за плечо и выдернут из слишком затянувшегося кошмарного сна. — Вы задавали тот же вопрос дяде Ренджи? — спросила Рика, чтобы перевести разговор на другую тему. — Хм… честно говоря, не припомню. В свои семнадцать он был слегка туповат, поэтому мы не обсуждали с ним такие серьёзные темы. Его больше волновало, будет ли на ужин онигири с тунцом чем представление об идеальном мире. — пешка передвинулась вперёд. — Шах и мат, малышка Исаги. Игра окончена.       От мысли о том, что после ужина придётся идти в крошечную комнату в самой дальней части жилого дома настроение окончательно скисло. В неприветливом полумраке полупустого помещения все казалось чужим, одиноким, холодным. Первое время Рика пыталась убедить себя, что это ощущение у неё чужеродности из-за того, что она привыкала к новому дому, но на самом деле все было куда более очевиднее — там ее никто не ждал.       Когда они шли по саду, мимо них медленно семенила госпожа Кёко, самая старая мико Шинкогёку. В тот момент, когда они поравнялись, Рика, вышколенная бесконечными правилами Микито, мгновенно притормозила и вежливо поклонилась.       Старая мико, заметив их, покосилась на неё неодобрительным взглядом и, к лёгкому удивлению, крайне неодобрительно, практически укоризненно, на Сейширо, который, в отличие от Рики, даже не шелохнулся. — Я каждый день с ней здороваюсь, но она никогда не отвечает мне. — пробормотала она, когда мико отошла на достаточное расстояние.       Мужчина небрежно отмахнулся. — Не переживай, эта бабка давно кроме голосов в своей голове ничего не слышит, вот тебе и не отвечает.       Рика прыснула от смеха. Сейширо, бывало, поддавался любви к философским рассуждениям и вечным вопросам о судьбе, предназначении, смысле жизни и смерти, чем вводил ее в полную растерянность — в такие моменты Рика изо всех сил старалась выжать из себя что-то умное, чтобы не разочаровать его. Но порой он выдавал что-то настолько прямолинейное и приземлённое, что она никак не могла сдержать смех.       Когда они дошли до озера, начало темнеть. Небо стало гранитно-серого цвета, словно старая газетная бумага. Дул уже по-зимнему холодный ветер, и Рика, поёжившись, засунула руки в складки шерстяной юката, стараясь согреться.       Голые деревья напоминали высаженные в ряд скелеты. Вечером их гнетущие, помертвевшие мрачные аллеи напоминали дорогу, ведущую в заколдованный лес, где, как в сказке о затерявшемся путнике, исчезнешь с концами, ни лоскутка не останется, и никто никогда тебя не найдёт.       Сейширо остановил Исаги за плечо лёгким прикосновением руки. Рика повернулась к нему. Глаза этой девочки притянули бы к себе любой взгляд — серебро, окаймленное чёрным кольцом, как у горного ирбиса. — Рика. — она видела, как тот пытается подобрать нужные слова, — уже полгода прошло. Тебе нужно жить дальше и двигаться вперёд. — Я знаю… — осипшим голосом проговорила Рика. — Нельзя зарываться в своё горе и отказываться поднимать голову. Такая жизнь все равно что медленная смерть.       Их больше нет. Надо отпустить. По-другому никак. Она чувствовала себя так, словно попала в открытый океан без спасательного жилета, без компаса и карты, без малейшего понимания, что делать дальше. Казалось, что она потеряла какой-то внутренний ориентир, и все страхи беспорядочно метались в голове, больше ничем не заглушаемые. Неужели ее жизнь навсегда останется такой никчёмной…пустой. Бесполезной.

Спустя три месяца

Ханами, праздник Цветения Сакуры       С утра весь храм стоял на ушах.       Каннуши Йошинори с самого утра бегал между постройками храмового комплекса, приказным тоном раздавая распоряжения, прикрикивая на бегающих мико помладше, шугая их, словно стайку непоседливых воробьев, то и дело останавливал торопящихся мико постарше, поручая им в очередной раз убраться в хайдэн, протереть синтай, поправить в вазах цветы, проверить, подготовлены ли все покои и ещё сотни, которые никто не успевал сделать из-за того, что каннуши требовал выполнить все новые и новые.       Рика смахнула с лица отросшую челку и продолжила дальше идти по тропинке. Вокруг не было ни души.       В двадцати минутах ходьбы от храма, там, где заканчивался сад и начинался лес, находилась лужайка с уединённым, заросшим прудом с высокой травой. На траве, под цветущей сливой, лежал парень в обычной одежде монаха. Парень резко дернулся, и едва было не потянулся к прислонённому к стволу костылю, но увидев, что это она, успокоился. — А, это ты. — приветливо махнул он.— Чего так долго? — Извини, пришлось задержаться.       Его звали Такахаси.       Ему было одиннадцать. Он жил в храме с самого детства и практически вырос в нем.       В первый день их знакомства Такахаси во всех красках и подробностях описал, как в четыре года он попал в аварию, в которой умерла его мать, и провёл почти две недели без сознания, как врачи боролись за его жизнь, а потом он подхватил инфекцию, из-за которой стал хромать, и пролежал в больнице ещё полгода. Медицинские счета и лекарства стали непосильной денежной ношей для отца, и он отдал Такахаси в храм. — Отец посадил меня вон на эту лавку и сказал сидеть ждать его, а он пойдёт купит мне мороженое. С тех пор я его больше не видел. — с весёлой смешинкой подттожил парень. В его рассказе не звучала ни боль, ни печаль, ни отголоски одиночества, неизменно сопровождавшее тенью всех, у кого была похожая судьба, и Рика поняла — он не жалел себя и не терпел, когда жалели его. — Прикольно, правда?       У Такахаси были чёрные волосы, торчащие в разные стороны, смугловатая кожа, медового цвета глаза. Он был хилым и болезненным — это да ещё и его хромота не привлекали к нему сверстников, и в итоге он стал ребенком, с которым никто из храмовых детей не водился. Он был болтливым, немного недалеким, но не глупым и за словом в карман не лез.       И его ответ на ее вопрос, как он попал в Шинкогёку, только подтвердил это. — Нет. Не вижу ничего забавного. — честно призналась Рика.       Такахаси пожал плечами. — Могу порыдать, если хочешь. Слёзы ведь добавят трагичности истории о моей судьбе? Ах! — он театрально закатил глаза и приложил ладонь ко лбу, словно девица, готовая вот-вот упасть в обморок, и воскликнул. — Боже мой, за что? За что ты так жесток ко мне! Бедный я и несчастный, почему я так страдаю, как несправедливо со мной обошлась жизнь! Лучше б я умер!       Такахаси повалился на траву и до того драматично стал изображал мучительную агонию страданий, что Рика не смогла удержаться и рассмеялась.       Как только он услышал ее смех, то прекратил кривляние и, продолжая лежать земле, поглядел на неё одним глазом — из-за их чудного цвета взгляд у него был лукавый и немного безжалостный. — Я за тобой давно наблюдаю и никогда не видел, чтоб ты улыбалась. — прямо сказал он. — Всякий раз, когда тебя замечал, то размышлял, о чем же думает эта мрачная нелюдимая девочка?       Слова Такахаси совершенно не задели ее, напротив — она насмешливо вздёрнула бровь и парировала: — О том, почему какой-то хромой всезнайка постоянно на неё пялиться. — Может быть, я хочу с тобой дружить. — А если я не хочу? — Рика почувствовала в словах Такахаси подвох. Не то, чтобы он лгал ей. Он явно сказал то, что было у него на уме. Здесь крылось какое-то предчувствие, что согласие необратимо поменяет ее жизнь и прошлая, та, где ещё жили призраки мамы, Нацуки, Ишиды, исчезнет навсегда. Дверь захлопнется, потеряется ключ и больше никогда она не сможет в неё заглянуть. И ей стало страшно.       «Нельзя зарываться в своё горе и отказываться поднимать голову. Такая жизнь все равно что медленная смерть».       Она не слишком вежливо отвернулась, ослеплённая нежеланным всплеском эмоций. Все правильно, все верно, конечно, так надо… «Неужели тебе какие-то люди важнее, чем твоя семья?» — тихий шепоток разливался в голове. — «Променяешь ее на друзей, и они не будут рады, ведь ты предашь их…»       Не поэтому ли она так долго отстранялась ото всех? Как будто если она заведёт друзей, если у неё будут близкие связи с кем-то, то она позабудет о своей семье. Каждый раз, когда кто-то из детей подходил к ней, чтобы позвать поиграть или просто поговорить, внутри будто кто-то жал на кнопку, не давая ей и шанса на то, чтобы это случилось. Через какое-то время, постоянно слыша отказы, к ней перестали подходить, но одиночество при этом только усиливалось, отравляя и без того нерадостное существование. Верно. Не жизнь. Существование.       И тут Рика услышала ответ. — Тогда, сколько бы времени не потребовалось, я буду спрашивать, хочешь ли ты стать моим другом до тех пор, пока ты не скажешь «да».       Изнутри, из самой крови, рванулось нечто инстинктивное, то, чего она не могла описать словами — чувство, похожее на то, что Рика испытывала рядом с Нацуки и повторившееся, когда Сейширо положил ей свою руку на плечо в первый день в Шинкогёку — этому человеку можно доверять.       Их знакомство случилось в самом конце ноября, когда осень вот-вот должна была отдать власть зиме, и с тех пор в ее жизни появился первый и, пока что единственный друг-ровесник.       Некоторые события сопровождаются неизбежными переменами — в ее случае, дружба с Такахаси ещё больше отдалила от неё других детей, живущих в храме. — А зачем ты с ним дружишь? — однажды недоуменно спросила Канае, когда увидела, как она ждёт поднимающегося по лестнице Такахаси. — С чего бы мне с ним не дружить? — спокойно спросила Рика, поворачиваясь к ней.       Мико сморщила нос, и выражение лица изменилось на плохо скрываемое отвращение. — Он же урод. Да ещё и калека, ты только посмотри как он ходит. Даже смотреть тошно на такое ничтожество, а уж ещё и разговаривать с ним, ну нет уж, гадость какая. — не замечая, как сквозь безразличие на чужом лице медленно проступает злость, мико серьезно продолжила. — Все постоянно жалуются, что от него много проблем. Я считаю это все потому, что у него с детства не было родителей и никто его не учил, как надо себя вести. Я советую тебе его игнорировать, чтобы тоже не стать изгоем. Ты ведь этого не хочешь? — А я хочу, чтобы ты закрыла свой рот. Сейчас же.       Канае замолчала и уставилась на неё так, словно она на ее глазах превратилась в ядовитую ящерицу. —Дура! — выпалила Канае и убежала прочь.       В этот момент Такахаси добрался до последней ступеньки — едва его ноги коснулись травы, измотанный долгим подъёмом он весь сложился пополам, пытаясь отдышаться. Рика протянула руку, чтобы помочь ему, но тот лишь вяло отпихнул ее. — Что, опять кто-то оскорбил твой инстинкт справедливости? — выдавливая из себя слова сквозь шумные вздохи со смешком проговорил парень. — Чудная ты, ей-богу…       Долго прохлаждаться им никто не дал — меньше, чем через час Микито-сан выгнала их со спрятанной в лесу тайной (как им казалось) лужайке на кухню, где поставила миски с рисовой мукой и водой. — Только не говорите, что нам надо из всего сделать тесто! — отчаянно выпалил Такахаси. — Здесь же муки килограмм десять! — Двенадцать. И ты все верно понял. — кивнула Микито-сан. — Раз уж вы ничем не заняты… — Вообще-то, мы пахали как бурлаки все утро, да? — он обернулся к ней за поддержкой и Рика с готовностью закивала — от мытья, а затем полирования воском полов в ритуальном зале у неё отнимались руки и ноги, а Такахаси еле стоял даже с помощью костыля. — Устали так, что еле на ногах стоим, сжальтесь, Микито-сан, можно нам отдохнуть, пожа… — Как только сделаете все, отдыхайте сколько хотите. — прервала жалобную речь парня Микито-сан и, уже выходя из кухни, добавила. — Справитесь до вечера, завтра будете свободны. — Ну да, конечно, как будто так все и будет. —проворчал Такахаси, обреченно глядя на миску, размером больше напоминающее целое ведро, и фыркнул, обращаясь к Рике. — готовься к весёлой ночке, потому что до утра мы отсюда ни за что не уйдём… — Нам этого никак не избежать? — устало простонала Рика, смотря на ведро, словно если она будет пялиться в него достаточно долго, то количество содержимого в ней уменьшиться. — Ты можешь поныть, конечно, но, боюсь, добьёшься только того, что Микито-сан разозлиться и к этим ведрам присоединятся вон те мешки. — Рика протянула руку Такахаси и помогла ему сесть. — Ты когда-нибудь чистила без перерыва шесть мешков картошки? — Нет. — А я вот да. — И что? — То, что я чуть не сдох. Это было месяца два назад, во время зимнего фестиваля. Я тогда здорово накосячил —протирал в хондэне подставку, где стоял шинтай, и случайно его уронил. От него целый кусок отвалился. В качестве наказания Микито-сан притащила меня на кухню, показала на мешки и сказала, что если я до утра не справлюсь, то меня ждёт настоящий капец, хотя я даже не представляю, что может быть хуже… Я чистил проклятую картошку до четырёх утра, и решил отдохнуть, ну и случайно уснул. На утро Микито-сан заходит на кухню… короче, я, пожалуй, все-таки подробности опущу, но орала она долго-предолго, у меня чуть барабанные перепонки не лопнули.       Видно было, ему так и хотелось, чтоб она начала из него подробности вытягивать, но Рика не видела в его истории ничего забавного, хоть рассказывал он ее и правда смешно.       Такахаси вздохнул и ущипнул себя за нос. — Ладно, чем быстрее начнём, тем быстрее закончим. — деловито произнес он и зачерпнул в миску поменьше — гораздо меньше — рисовой муки. — Слушай…— через пару минут начала она. — Чего? — Сейширо-сан сказал, что сегодня в храм приезжает какой-то важный человек. — хоть и монах просил его называть просто «Сейширо», при других она произносила его имя с уважительным обращением. — Я слышала, он тут вроде главный, даже главнее каннуши. — А-а, — протянул Такахаси, догадавшись. — Я понял, о ком ты, но я и сам толком ничего о нем не знаю. Этот вежливый богатый дядька с целой толпой прислуги приезжает сюда каждый год. Не помню, как его зовут, что-то на «г». Он на короткой ноге с каннуши Йошинори, когда этот мужик здесь они с ним все время вдвоём везде ходят. — Он тоже каннуши?       Такахаси пожал плечами, поскреб щеку. — Не, вряд ли. Я так не думаю. — Тогда что он здесь делает? — Да ничего. Нет, правда. Гуляет, пялиться на цветочки, смотрит выступление мико, потом идёт с каннуши в Наорайдэн и не выходит оттуда несколько часов. — Прекратите сплетничать. — жестко осадил их голос.       В проеме стояла Микито, держа в руках большую миску, доверху наполненную рисовой мукой, и смерила детей неодобрительным взглядом. — Я, кажется, говорила, чтобы вы занимались делом. Хотите во время Ханами чистить весь день ритуальный зал?       В глазах Такахаси читался откровенный ужас. — Извините-извините, Микито-сан, мы сейчас все доделаем! — он согнулся и начал месить тесто с таким усердием, будто от этого теста зависит его жизнь, и шикнул. — Потом поговорим. — Имейте ввиду, вы должны вести себя безупречно, чтобы не опорочить храм перед Гирей-самой. — А кто такой Гирей? — спросила Рика. — Господин Гирей. — поправила Микито и хлопнула ладонью по пальцам. — Не сыпь слишком много муки, тесто получится тугим, я же показывала, сколько нужно. — Его клан Йонебаяши являются покровителями нашего храма. Вам что, никто не сказал?        Рика и Такахаси синхронно переглянулись и покачали головой. — Микито-сан, от старших мико не добьёшься даже того, что будет на обед, а вы говорите «не сказал». — Не умничай. — отмахнулась Микито, и отобрала у него из рук мерный стаканчик. — Сколько раз повторяла, будешь лить так много воды тесто превратиться в жижу. Сам его Гирей-саме подавать и будешь. — Да кто такой ваш Гирей-сама? — буркнул Такахаси, беря с круглого деревянного подноса лопатку, чтобы размешать массу. — Он глава клана. Раз в пять лет по традиции клан Йонебаяши берет себе воспитанников из Шинкогёку. — Микито стряхнула муку, протянула руку в сторону и приоткрыла дверь сёдзи. — Видите этих мальчика и девочку?       Помещение, где они сидели, находилось в глубине храмового комплекса, рядом с жилыми домами, где жили каннуши, мико и другие служители Шинкогеку, и представляла из себя одноэтажное вытянутое здание, окружённой галереей. Оно было скрыто от посторонних глаз за небольшим садом.       Возле аллеи с цветущими сакурами стоял красивый молодой мужчина в окружении незнакомых людей и каннуши Иошинори с двумя старшими мико, его ближайшими помощницами. У него были серые гладкие волосы, собранные красной лентой в низкий хвост и светлая кожа. С такого расстояния хорошо рассмотреть черты его лица никак не получалось, но его глаза были узкими и светлыми, скрытыми за строгими очками с прямоугольной оправой и серебристыми дужками, спрятанными за прядями волос, а в скате скул читалась несомненная принадлежность к аристократии. Его одежда состояла из безрукавного белого хаори, наручей из белой ткани, прикрывающих тыльную часть ладони, чёрных брюк, расклешенных книзу, и чёрной водолазки. На поясе хаори поддерживал оби с узором из хризантем. Чуть поодаль за мужчиной следовала охрана с холодным равнодушием на лицах, а совсем близко, за спиной, стояли подросткового возраста девушка с парнем.       Пока Рика их разглядывала, к сёдзи подполз Такахаси, и громко сопел ей в ухо, стараясь тоже получше разглядеть необычную процессию. — В следующем году им исполнится пятнадцать и их отправят продолжать обучение в столицу, к королевской семье Хойгоджо. Быть выбранным кланом Йонебаяши большая честь. — Серьезно что ли? Королевская семья? — громко воскликнул Такахаси, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности. Рика бросила через плечо на него недовольный взгляд — Такахаси показал ей язык и дразняще дёрнул за хвост. — Хватит баловаться. — отдёрнула их Микито и сделала размашистый жест. —Заканчивайте свой дивертисмент и продолжайте работать.       Они послушались и сели на место. Такахаси, вытянув ноги, поставил между ними миску, мерный стаканчик и с видом мученика стал просеивать муку. — А что такое «дивертисмент»? — шикнул Такахаси. — Не спрашивай, я на учёного по-твоему похожа?       Прошло сорок минут. К тому времени скорбная мина Такахаси превратилась в гримасу невыносимых страданий, и Рика, время от времени ловившая на себе его взгляд, прекрасно его понимала. То, что у них уже отваливались руки это ладно, настоящая беда была в смертельной скуке того, что Микито окрестила так называемой «работой»: от просеивания целого ведра рисовой муки через крохотное ситце и так занятие невеселое, но от того, что это происходило в гробовой тишине можно было рехнутся. — Микито-са-ан. — раздался в тишине голос Такахаси. — Вы так интересно говорили про господина Гирея, может быть расскажете что-нибудь ещё? Мы с Рикой удовольствием послушаем, да? — Да-да! — И мы ни за что не будет отвлекаться! — прибавил он, хлопая глазами, словно невинный агнец. — Тем более, никто во всем храме не знает историю так, как вы, Микито-сама, даже каннуши Йошинори…       Уважительное обращение, специально вставленное им, подействовало на Микито, потому как услышав его, она подняла на парня глаза и уголки ее губ дёрнулись. Что-что Такахаси умел, так это убедительно врать. Тут у него своего рода талант. — Ладно. Но если я увижу, что вы халтурите, то получите ещё по два килограмма каждый, ясно? Они переглянулись и с готовностью закивали, конечно-конечно. — Клан Йонебаяши один из трёх знатных кланов Какина, которые подчиняются семье Хойгоджо. — терпеливо поясняла Микито, продолжая замешивать тесто в новой миске. — Есть три наиболее высокопоставленных представителя знати, которые имеют политическое, военное или культурное влияние на страну, и клан Йонебаяши одни из них. Уже практически пятнадцать поколений они жертвуют средства в наш храм и помогают некоторым его воспитанникам, как я уже сказала. Йонебаяши очень уважаемый клан, специализирующийся на ведении исторического и культурного очерка королевства. — А как они выбирают детей? — спросил Такахаси.       На лице Микито пролегла тень задумчивости. — Я не знаю. — наконец, сказала она. — Как правило отбор проходит в июне и присутствуют на нем каннуши Йошинори, Касиваба-сан, ответственный за обучение мико, и ещё несколько служителей храма. Избранными могут быть как обучающиеся при храме мальчики, так и девочки. Возраст, насколько я понимаю, значения не имеет. — Микито положила упругий ком теста на чистый деревянный поднос и накрыла его полотенцем. — Замечу, что выбирают только из воспитанников храма, к коим вы вдвоём не относитесь, поэтому уповать на что-то, я вам не советую. — Не очень-то и хотелось. — буркнул Такахаси, видно, что разочарованный. — Вот и замечательно. — сказала старшая мико с ноткой колкости. — Тогда ты не будешь возражать, если я попрошу тебя принести со склада сахарную пудру.       «Как-будто я имею право отказаться» — ворчливо добавил Такахаси так, чтобы услышала только Рика. Она сделала вид, что закашлялась, чтобы скрыть смех, но все равно получила укоризненный взгляд Микито. Положив ладонь на приземистый столик, он поднял лежавший возле него костыль, поставил его рядом и, перенеся опору, рывком поднялся, после чего, сделав два-три неловких шага, словно заново учился ходить, развернулся и пошёл вперёд.       «Зачем она послала на склад Такахаси, если я здесь?» — недоуменно подумала Рика. Она посмотрела на старшую мико, невозмутимо сидевшую напротив. Куда сподручнее, если бы пошла Рика, и дело было вовсе не в том, что она лучше и быстрее двигалась, дело было в самой Микито: та абсолютно не терпела медлительности и нерешительности от кого-либо, даже от Такахаси, который и так выжимал из себя все силы, стоило только Микито о чём-то его попросить.       Внезапно позади раздался чудовищный грохот. — Такахаси! — прикрикнула Микито. Рика вихрем развернулась.       В дальнем конце комнаты лежала опрокинутая деревянная стремянка, а возле неё растянулся парень; деревянный костыль, служивший ему опорой, отлетел к седзе и, судя по лежащей на боку приземистой керамической вазе, врезался прямо в неё. — Блин, Микито-сан, извините, я щас…— прокряхтел парень, опираясь локтем об пол, привставая, и пытаясь одновременно дотянутся до костыля.       Рика вскочила с места и подбежала к нему, на ходу захватив валяющуюся деревяшку. — Вот, держи, давай помогу.       Он посмотрел на неё немного удивлённо. — Все в порядке, правда. Ничего страшного. — проскочила дерганая, нервозная нотка. — Я сам. — Не спорь, давай. — она присела на одно колено и положила его руку себе на плечо. Такахаси, стыдливо отведя глаза в сторону, взял одной рукой костыль, после чего, неустойчиво удерживаясь, поставил его как опору. Рика, ощущая давление на шее и плече от его руки, медленно поднялась, чтобы сохранить равновесие и дать ему перенести вес с ее тела на костыль.       Такахаси, бросив на неё беглый неуверенный взгляд, едва заметно кивнул, и направился к складку. Казалось, ему было стыдно за то, что она увидела его слабость и ей пришлось ему помогать.       После того, как он вернулся и сел на место, Микито, молчавшая с того момента, как он упал, сказала: — Уходи. Твоя помощь больше не требуется. — Но… — Повторюсь, твоя помощь не нужна. От тебя здесь не будет никакой пользы, только мешаться под ногами будешь. Давай, быстро.       Старшая мико прервала начавшиеся возражения наклоном головы, демонстрирующий настолько очевидную непреклонность, что Такахаси не оставалось ничего иного, как с трудом подняться с места, взять костыль и под глухие стуки последних об дощатый пол, уйти из кухни. — Думаешь, сделала хорошее дело? — Микито заметила, как Рика провожает его взглядом. В водянистых глазах беспокойными волнами плескалась тревога. — Гордишься собой?       Молчание. — Когда Такахаси исполнится шестнадцать, ему придётся уйти из храма. Твоя жалость не поможет ему научиться выживать самому. — С чего вы взяли, что я жалею его? — хмуро спросила Рика. — Он должен был подняться сам. — в ее голосе слышалось нечто, не похожее на любой другой голос. Слова ее резали, словно ножи. — Ему нужно усвоить, что люди жестоки к калекам и не станут помогать ему всякий раз, когда он будет падать, а от жалости он размякнет. Надо рассчитывать только на себя и не надеяться на то, что кто-то возьмёт за тебя ответственность. — Почему вы думаете, что никто ему не поможет? Послушать вас, так все люди — беспощадные чудовища. — это у неё вышло уж как-то слишком злобно, но Микито и глазом не моргнула. — Ты, верно, равняешь всех по своей мертвой семье? Конечно, они были к тебе добры, ведь они тебя любили. Но кроме них ты никому не нужна. А если ты мне не веришь, просто вспомни слова своего отца, который пожелал тебе либо покончить, либо торговать собой.       «Ты, старая карга, да что с тобой такое?!» — подумала Рика, уставившись прямо ей в глаза. — В мире полно хороших людей, только, видимо, вам они не попадались.       Улыбка коснулась уголков морщинистого рта. — Да что ты о нем знаешь, наивная девчонка? — хлестко сказала мико, выпрямив спину. — Наслушалась речей этого взбалмошного самолюбца о том, что у каждого есть своё предназначение, о судьбе и истинном смысле жизни? Подобные философские рассуждения хороши в стенах храма, но в реальном мире никого не волнует твоя судьба — большинству людей там каждый день приходится не жить, а выживать. Беспокойство по поводу смысла жизни — это роскошь, позволительная для беззаботной знати. И судьбу этого мальчонки я прочитаю тебе без омикудзи* и кагуры* — он умрет, не дожив до совершеннолетия, от голода, холода или руки бандитов, прося подаяния на улицах. — Вы… как вы можете такое говорить?! — «Как вы можете». — передразнила ее старшая мико, беря очередную клубнику. — Могу, потому что знаю. И тебе следует запомнить мои слова, потому что добродетель не несёт за собой ничего, кроме ещё больших страданий.       Ледяной колючий взгляд царапал лицо старшей мико, но та встретила его совершенно спокойно. — Если хочешь ещё что-то сказать, то самое время оставить это при себе. — произнесла Микито с едкой усмешкой.       «Праведное негодование» — это гнев из-за острого чувство несправедливости. — Что с вами не так?! — разозлившись, выплюнула Рика: начав говорить, она уже не могла остановится. — Какое право вы имеете насмехаться над ним, оскорблять и превращать его жизнь в ад? Потому что на двух ногах ходите? То, что он калека, не делает его отребьем или изгоем! У него будет жизнь, которую он заслуживает, и не вам решать, какая его ждёт судьба!       Это было неправильно, но ей было плевать. Позволив себе лишнее, нет, какое там лишнее — в глазах старшей мико непростительную грубость, она наверняка заплатит за то, что не смогла прикусить язык и промолчать. И ладно. И плевать. Та заслужила каждое произнесенное ей слово. — Продолжай работать. — требовательным тоном произнесла мико. — Я закончила. — выпалила Рика, отодвигая от себя миску с тестом. — Мне нужно ещё сделать уборку. — Ты ее закончила утром. — отрезала Микито. — Сядь на место и прекрати своевольничать. Если ты не можешь держать под контролем свои эмоции, то замолчи и займись делом.       Непонятное давящее чувство клокотало откуда-то изнутри, сжимая в тисках глотку.       Поняв, что Микито не станет сейчас высказываться по поводу ее поведения, а сделает это позже, найдя для этого зрителей, чтобы отчитать ее с позором, Рика резко поднялась с места. — Нет. Я пойду. Извините. — еле протолкнув слова сквозь застрявший ком, после короткого поклона, в котором не было ни капли уважения к мико, она развернулась и пошла к выходу. — Куда это ты собралась? Немедленно вернись на место и работай! — приказала Микито, уперев в неё тяжёлый взгляд, но она уже открыла седзи. — Извините. — процедила сквозь зубы Рика, но не повернулась, и захлопнула створки.       Такахаси она нашла в самом конце энагвы. Он сидел, свесив ноги между деревянными брусьями, и откинувшись на выставленные назад вытянутые руки. Глаза его были прикрыты, а лицо подставлено первым, робким весенним лучам солнца.       Услышав шаги, он лениво приоткрыл один глаз. — Судя по твоему виду, Микито-сан нешуточно тебя взбесила. — протянул он и, обернув ладонью лодыжку, подтянул ее к себе, чтобы она могла усесться рядом с ним. — Не обращай внимание. Я вообще считаю, что в прошлой жизни она наверняка убивала топором детей и ела младенцев.       Рика молча стиснула зубы, устраиваясь рядом с Такахаси, и ощутила, как лица касается изучающий взгляд. — Ты всегда говоришь то, что у тебя на уме? — Не знаю. — односложно ответила она. — Поэтому ты никому не нравишься. — шутливо констатировал Такахаси. — Меня это не волнует. — отрезала Рика.       Такахаси, вскинув бровь, уставился на неё медово-коричными глазами. — Извини. — виноватым тоном произнес он, посерьёзнев. — Дело не в тебе. Это ведь из-за меня с тобой никто не хочет дружить.       Между ними повисла такая неприятная тишина, что ей стало стыдно. Ну и как объяснить, что дело вовсе не в нем? Если бы он только знал, что предложи ей дружбу хоть каждый ребёнок в Шинкогёку, она все равно выберет его.       В этот момент между гибкими древесными стволами сакуры мелькнула процессия, которую они недавно наблюдали. Светловолосый мужчина с благодушной улыбкой погладил Канае по голове. Та тут же зарделась, как маковый цвет, и лицо маленькой мико озарила смущенная улыбка. Тот продолжал ей что-то говорить, а Канае с благоговением глядела на Гирея, кивая и отвечая на фразы. — Смотри-ка. — презрительно фыркнул Такахаси. — Блин, я так и знал, что она первой к нему прискачет! Вот ведь коза ушлая! — Я и не знала, что она тебе настолько не нравится. — рассмеявшись, сказала Рика.       Парень завёл глаза к небу; за все время жизни в Шинкогёку, Такахаси первый смог рассмешить ее так, что у неё бока болели от хохота. Так, как смешил ее только Нацуки. Она почти услышала, как брат это произносит — лёгким, беспечным голосом. — Найди мне человека, которому она нравится. — Касиваба-сан от неё восторге. — Если б мне было девяносто два, я тоже был бы в восторге от того, что еще вижу живых людей. Эти богачи берут только тех, кто им понравился. Милых, симпатичных детей, вроде Канае, которые все время улыбаются и говорят «да, господин» и «нет, господин», «большое спасибо, господин». — А ты бы хотел, чтобы тебя выбрали? — Конечно, хотел бы. — серьезно сказал Такахаси, зачёсывая пятерней вечно лохматые волосы назад. — Не говори только, что ты нет. Жить в огромном роскошном доме, красивая одежда, каждый день вкусная еда, а потом отправят в столицу к королевской семье, да кто б отказался от такого. Ха! В столицу! Я всю жизнь прожил в деревне и никогда не видел города. Если б у меня была возможность понравится этому мужику, я бы в лепёшку расшибился, чтобы он меня забрал. — Такахаси положил подбородок на перекладину. — А он наверняка выберет какой-нибудь тепличный цветочек вроде Канае. — Она симпатичная. — заметила Рика, не зная, что ещё сказать — других достоинств у неё она как-то не заметила. — Симпатичная, но тупая. — словно прочитав ее мысли подхватил Такахаси. — Погляди только, Канае такая идиотка, что непонятно, как она и говорить-то научилась. Не будь она со смазливым лицом и если б ее не отдали в мико, ее единственный шанс , ну, наверное, только выйти замуж. А сынок каннуши, Рёко — он просто забился бы в угол и подох там от голода, как морская свинка, которую забыли покормить. — Теперь я понимаю, почему с тобой никто дружить не хочет. — съехидничала Рика, за что получила тычок под рёбра. — С тобой, если ты уже забыла, тоже. — насмешливым тоном заметил Такахаси. — Насчет того, что раз мы не воспитанники, то нас не выберут, думаю, Микито-сан соврала. Так что, хоть ты и мелкая, имей ввиду, тебя тоже могут взять. Ты нравишься взрослым. — В каком смысле? — не поняла она.       Он постучал ей по виску костяшками пальцев, соображай, мол. — В смысле, ты скромная и вежливая, а ещё тихоня. Они от таких детей в восторге. — рассудительно завёл Такахаси. — Вон как Сейширо с тобой носиться, а он на короткой ноге с каннуши Йошинори. Если ты попросишь, он за тебя замолвит словечко.       Ей не хотелось говорить, что все это только потому, что Сейширо знаком с ее дядей. — Если хочешь, я за тебя могу попросить, тогда этот Гирей возьмёт тебя. — предложила Рика.       Молчание. Он повернул голову и долго смотрел, пока она, не выдержав, тоже не повернулась, и как только они столкнулись взглядами, Такахаси резко отвернулся. — Нет, беру свои слова обратно. Все-таки ты непроходимая тупица. — мрачно усмехнулся парень. — Не будь такой наивной, Рика. Микито права. Я хромой калека, который и шага не сделает сам без костыля. Никто меня никуда не возьмёт. И Сейширо, и каннуши скажут тебе тоже самое.       Для него было все совершенно очевидно. Находясь среди людей, воспринимающих надежду на светлое будущее как блажь, яркие цветные краски, которыми был окрашен мир, становились все более блеклыми, пока постепенно не превратились в безобразное грязно-серое месиво, поэтому слова Микито его не задевали. Для ребенка с физическим изъяном, нелюбимого и никому не нужного, унижения уже давно воспринимались как нечто обыденное.       Отвратительно.       Меня от этого тошнит. — Все хотел спросить…откуда ты? Большинство воспитанников храма из Какина, но у тебя немного другая речь. — Касане. Это в Нурарихен.       На переносице пролегла морщинка раздумья. — Не слышал о таком. Как ты здесь оказалась?       Хоть они с Такахаси поладили, ей не слишком-то хотелось делиться подробностями того, что произошло. — Дядя оставил меня здесь, после того, как мамы и братьев не стало. — быстро ответила Рика, надеясь, что он не будет больше ничего спрашивать. — Блин, соболезную… А почему он тебя с собой не забрал? — Если он когда-нибудь вернётся, я у него это обязательно спрошу. — с кривой улыбкой ответила она.       Такахаси невесело хохотнул. — Да, гениально. Я своему папане тоже задам этот вопрос.       Воцарилась тишина. Мартовский воздух ещё не успел напитаться весной, но холод, пробирающий до костей, день за днём постепенно уходил, оставляя бесконечный снег, пепельно-серое небо, короткие неясные дни и длинные ночи. Пока они разговаривали, небо постепенно укрывалось тёмнотой, но на горизонте ещё догорали пурпурно-фиолетовые всполохи сгустившихся сумерек. По всему храму один за другим загорались фонари, рассеивая вокруг себя тёплое желто-лимонное свечение. Вечерний воздух разгонял по траве упавшие лепестки с цветущей сакуры, трепал за колосья зеленовато-серые, ещё молодые верески, колокольчики вейгелы и бутоны ладанника. — Я слышал, что ты сказала Микито-сан. — нарушил тишину Такахаси. — Ты правда так думаешь? Ну… все что ты говорила? Рика сидела, подтянув колени к груди и положив на них подбородок. После того, как Такахаси задал вопрос, она слегка наклонила голову и встретилась с направленным на неё взглядом золотистых глаз, в глубине которых пряталась непонятная ей эмоция. — Люди, которые унижают других из-за их слабостей, отвратительны. — призналась она. — Я знаю, есть те, кто получают удовольствие, причиняя другим страдания. Я отказываюсь понимать это. — Отказывайся сколько угодно, но ты ничего не сможешь изменить. — Хочешь сказать, что не станешь защищать себя, когда тебе будут говорить в лицо, что ты инвалид, калека и отброс? — Я уже привык. Да и сама подумай, что я могу ответить? Что это неправда? Что я не такой? — подернул плечом, отвернулся. — Не надо меня защищать. Так уж вышло, что нам с тобой просто не повезло. Смирись. А если ты наивно думаешь, что тебя ждёт какое-то великое предназначение, то лучше забудь об этом, потому что разочарование больнее всего.       Он проводил взглядом удаляющуюся толпу людей, сопровождающих Гирея.

***

— Жизнь не переставая бьет ключом, и лишь раз в году она останавливается, когда наступает весна и народ Какина на миг замирает, чтобы полюбоваться потрясающим по красоте зрелищем — цветением Сакуры. — ярко-голубые, полные света глаза неотрывно смотрели на то, как свет пробивается сквозь бархатную, нежно-розовую крону. — Воспринять красивое как таковое можно только потому, что красота недолговечна и мимолётна и исчезает до того, как успеет превратиться в нечто привычное и будничное.       Иошинори услужливо кивнул, показывая, что он согласен с мужчиной. — Через два дня выборы нового крестного отца… — осторожно начал каннуши. — Все верно. И я собираюсь от души поразвлечься на них. — сообщил Гирей, изящным жестом смахивая с косодэ упавший лепесток. — Мой дорогой отец скончался и теперь я должен занять его место. Однако есть одна крохотна проблема, от которой мне необходимо избавиться.       Ладонь мужчины скользнула в складки роскошного хакама и вытянула оттуда сложенный несколько раз листок. Каннуши взял его из рук Йонебаяши и раскрыл. — Этому человеку заказали мою голову. Вы не могли бы решить этот вопрос?       Йошинори ответил не сразу — прочитав до конца, он увидел имя наемника и не смог мгновенно совладать с эмоциями. — Что-то не так? — тон Гирея стал заметно холоднее, когда он заметил нервозность, секундной судорогой исказившей лицо каннуши. — Я… — поднимать глаза было нельзя. Это чудовище все поймёт. — Да, разумеется.       На губах Гирея появилась улыбка. — Тогда я жду, когда вы принесёте мне голову одного из семьи Золдик. Она станет прекрасным подарком ко дню рождения принца Церидниха.