* * *
С самого утра Катя была как на иголках. Да ещё и после ужасной ночи, одну половину которой она меряла шагами свою комнату или лежала, таращась в потолок, а другую — смотрела разнообразные «весёлые» сны, обливаясь холодным потом… Одним словом, день задался. Настроение было, мягко говоря, паршивым. Усталость от этого дешёвого фарса накопилась такая, что уже даже мстить расхотелось. Осталось только одно единственное желание — поскорее расквитаться со всем, выдрать с корнем этот лист своей жизни, а потом, может, и календарь целиком сжечь. И начать всё заново. Скоро уже. Совсем скоро. Половина дня позади, осталось только передать размноженный треклятый отчёт не менее треклятому Жданову, написать заявление об уходе и покинуть здание. Желательно сделать это во время совета, чтобы никто не мешал и не пытался остановить, а уж для того, чтобы отговориться от участия в заседании, Катя была готова буквально на всё: от прямого неповиновения до имитации жутких недугов. Да тут и имитировать-то было бы нечего — каждый раз, когда ей на глаза попадался Жданов, к горлу неизменно подкатывала тошнота. То ли от боли, то ли просто противен стал, то ли всё сразу — кто ж его разберёт. Жаль только мобильный выключить не выйдет — Юлиана просила всегда быть на связи. Причём так настоятельно просила, что приходилось теперь таскать его постоянно в кармане, а не на дне сумки, как это было раньше. В любом случае, план был отличный — незамысловатый, быстрый, максимально не нервотрепательный. Только вот одно «но» вдруг нарисовалось. Говорила же мама: подслушивать нехорошо… Размножив отчёт и решив не откладывать всё в долгий ящик, Катя решительно прошагала через пустую приёмную прямиком к кабинету, где находились Жданов с Малиновским. Покрепче прижав к груди стопку папок, она занесла кулак, приготовившись постучать в дверь, но остановилась, услышав по ту сторону голос Жданова. — ...Куда я её отправлю? В какую командировку? — Не знаю, в Африку, в… Антарктиду, в Лапландию к Санта Клаусу, пускай у него там секретаршей поработает. Куда угодно, лишь бы туда самолёты летали только раз в месяц и не садились. Чтобы она не смогла тебе приехать и свадьбу испортить. — Как я объясню ей, что это нужно? Она не настолько наивна… чтоб поверить в фиктивную свадьбу, в смысле, брак с Кирой. — А ты убеди её как-то. Давай-давай, тебе же удалось её уговорить сделать поддельный отчёт, ну и… действуй таким же образом, подкрепи свои слова крепким поцелуем, э-э, для верности номер в отеле сними. Подействует безотказно. — Всё, достал, Малиновский. Дай спокойно подумать. — Думай быстрее. — Ну, конечно, логика в твоих словах есть. Если Катя на время исчезнет, я почувствую себя свободным. Не будет этого груза обязательств, Кира успокоится. А дальше всё пойдёт по твоему плану… По какому именно плану Катя уже не слышала: в ушах зазвенело и застучало, перед глазами всё смазалось, но только на секунду. Ярость, мгновенно затопившая всё её существо, помутила разум, но помогла зрению сфокусироваться. Главным образом на чьей-то руке, обёрнутой в тёмно-синюю материю — не её ли? — которая вопреки здравому смыслу и всем возможным логическим доводам, вместо того, чтобы отпустить дверную ручку и убраться восвояси вместе со своей хозяйкой, дёрнула за неё, рывком распахивая дверь, к огромному удивлению двух мужчин в кабинете. «Господи… Какие же… какие же они… как же…» — Нет, даже слово не находилось. Все мысли смешались, столько всего хотелось сказать, заявить, ПРООРАТЬ им… о том, какие же они… как же она устала, как её тошнило от одного только их вида, как она ненавидела… его, их обоих. Как хотелось ураганом ворваться внутрь, рвать и метать, разгромить к чёрту всю мебель, со всей дури отметелить их обоих — его — отхлестать по наглой самодовольной физиономии, пока звон пощёчин не перекроет звон в ушах… ГОСПОДИ! Как же она его НЕНАВИДЕЛА. Настолько сладким казалось это видение, что мышцы рук непроизвольно сократились, позволяя папкам со злосчастным отчётом с громким стуком разлететься по полу прямо под ногами Жданова — она даже не заметила, как оказалась в двух шагах от него — разрушив оглушительную тишину. На одно мгновение — или вечность — Катя, застыв, словно изваяние, встретилась взглядом с Андреем, который тоже замер, комично приоткрыв рот и выпучив глаза, в которых явно читалась паника. «Туки-туки, Жданов», — пронеслость в голове, а потом кто-то из них моргнул (кажется), и вязкое наваждение, сковавшее комнату, с треском лопнуло, безжалостно выбросив их из этого короткого, но бесконечного, застывшего вне времени мгновения, и мир с бешеной скоростью завертелся вновь. «Всё пропало», — забыв про вмиг отхлынувшую ярость, только и успела подумать Катя, прежде чем сломя голову броситься прочь, к выходу из кабинета, так и не произнеся ни слова. К чёрту эту работу с её отчётами и советами, к чёрту этих людей, вечно глядящих на неё свысока, к чёрту Жданова с его глазами, губами и жестокими признаниями, к чёрту все планы… абсолютно всё к чёрту. Катя понеслась к выходу, едва прислушиваясь к еле слышимым за глухими ударами сердца топотом двух пар ног и до боли знакомым голосом, крикнувшим: «КАТЯ, ПОСТОЙ!». Это было не важно. Только бы добраться до двери… Только бы он не догнал, не успел поймать, запереть обратно в золотую клетку из сладких обещаний и мучительных надежд. При одной только мысли об этом ей вдруг стало страшно. В груди защемило, перед глазами снова выросла пелена. Шаг, другой, третий, четвёртый, и вот она — спасительная дверь кабинета Малиновского, наполовину открытая. Катя протянула руку и схватилась за ручку, готовясь распахнуть дверь пошире, но другая рука — гораздо больше и сильнее — резко потянула дверь в обратную сторону, наоборот, захлопывая её перед самым носом. — Кать… Катюш, это не то, что ты подумала, всё совсем не так. Ты неправильно всё поняла, я не это имел ввиду. Кать… — полушёпотом завёл старую песню Жданов, положив свободную руку ей на плечо, но Катя не слушала. Старалась не слушать. Она закрыла глаза, делая равномерные глубокие вдохи, чтобы успокоить внезапный приступ паники и усмирить бешено колотящееся сердце. Всё должно было быть не так, но это ничего. Как всегда говорил папа: где наша не пропадала. Она обязательно найдёт выход, и первая задача на пути к этому — вернуть контроль над собой, очистить голову от всего ненужного и начать мыслить трезво. Выкрутиться из этой ситуации будет довольно легко — Андрей ведь не знал, что ей известно об инструкции, только об одном этом разговоре. Да и тут возможностей куча: взять хотя бы один стопроцентный вариант — прикинуться оглохшей дурой: толком ничего не слышала, не поняла, о чём речь, и тому подобное. Затем проглотить любые предложенные объяснения, и спокойно ретироваться, позволив сладкой парочке продолжить радостно обсуждать её судьбу. — Кать, посмотрите на меня, пожалуйста… Посмотреть на него… как же. — …давайте вернёмся в мой кабинет и там спокойно поговорим. Пожалуйста, Катюш, это важно. — Пять секунд тишины. — Кать. Ага. Хотя идея сама по себе неплоха — она ведь и так планировала вернуться к себе. Ещё же заявление об уходе написать нужно. А вот с «посмотрите на меня» всё сложнее. Этого делать явно не стоило: в данный момент Катя не могла дать себе никаких гарантий, что увидев лицо Жданова, сможет сдержаться и не высказать ему всё, что она о нём думала. От повисшего напряжения в кабинете становилось трудно дышать, а это грозило новыми необдуманными шагами, поэтому Катя, не оборачиваясь и не произнося ни слова, уверенным движением распахнула дверь (на сей раз беспрепятственно) и направилась к кабинету президента. Очевидно, Жданов воспринял это как согласие и, помедлив лишь пару секунд, — видимо для того, чтобы получить последние инструкции от своего наставника — последовал за ней. В коридоре кипела обычная жизнь: туда-сюда сновали сотрудники, со всех сторон слышались разговоры, где-то вдали опять чем-то возмущалась вечно недовольная Клочкова, кто-то заливисто смеялся. Катя шла, как в тумане. Раньше в подобной ситуации она бы, наверное, жутко нервничала, продумывала различные варианты развития событий, свои слова и реакции, сейчас же она не чувствовала ничего, кроме пустоты, дикой усталости и нарастающего раздражения. С какой стати они решили, что могут распоряжаться её жизнью? Что имеют права помыкать ею, вытирать об неё ноги? Не имеют. Никто не имеет, в особенности тот, кто сейчас шёл на шаг позади неё. Возомнил себя властителем судеб? «Сейчас я покажу тебе, Андрюша, кто здесь чем владеет, — мысленно пообещала Катя, злясь с каждым шагом всё больше. — Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним». И действительно, подумалось вдруг, зачем ждать совета? К чему устраивать весь этот спектакль? Надоело. К моменту, когда впереди замаячила нужная дверь, Пушкарёва уже твёрдо приняла решение безотлагательно расставить все точки над «и». В конце концов, какая разница, уйдёт она сейчас или на пару часов позже? Дальнейшие её планы от этого не изменятся, зато отличная возможность высказать прямо в глаза этому… человеку всё, что накопилось за последние дни, наоборот, пропадёт. Ещё три шага, и они на месте. Толчком открыв дверь, Катя вошла внутрь и остановилась посередине кабинета. Сделав глубокий вдох, она развернулась к своему мучителю. Жданов замер шагах в пяти и молчал, но выглядел как-то неуверенно, не как обычно. — Ты ничего не хочешь мне рассказать… Андрей? — мягким вкрадчивым голосом начала Катя, наблюдая, как глаза Жданова нервно забегали по сторонам, как на лбу его образовалась складка, рот несколько раз приоткрылся, будто он и вправду собирался говорить. — Катюш, я… То, что ты услышала, точнее, что бы ты ни услышала, это не то, что ты подумала. — А разве вы сказали что-то новое или необычное? Жданов побелел окончательно, явно сложив в уме два и два. Наконец-то. И вдруг стало как-то легко… и говорить совсем расхотелось. Да и о чём, собственно, теперь говорить? — Кать… Катюш, я люблю тебя, я правда тебя люблю… Андрей шагнул было вперёд, но Катя остановила его, вытянув вперёд дрожащую руку. — Нет, Андрюш. Хватит. Если есть в тебе хоть капля уважения ко мне, если ты действительно любишь меня хоть совсем чуть-чуть… — её голос стих до шёпота, — хватит. Остановись. Пожалуйста… — По щекам побежали непрошенные слёзы. — Ты… ты даже не представляешь, что ты сделал со мной… Д… Да я и сама виновата. Не надо было… Я ведь знала, с самого начала знала, что так будет. Не могло не быть. — Я люблю тебя… — Нет, — Катя покачала головой. — Отпусти меня… Пожалуйста, просто отпусти меня. Я не могу здесь дышать, мне нужен воздух. Кабинет погрузился в абсолютную тишину. Катя стояла, беспомощно глядя в глаза Андрею, который также беспомощно смотрел на неё, и пыталась найти в себе силы развернуться и уйти, прекрасно понимая, какую огромную часть своей души она волей или неволей бросает здесь. С ним. Но и оставаться тоже не было сил. Катя закрыла глаза, глубоко вдохнула и сделала шаг назад. Потом ещё один. И ещё. И вот она уже развернулась и устремилась к своей каморке, двигаясь скорее на автопилоте: глаза застилали слёзы. В какой-то момент ей показалось, что она услышала позади себя шаги, и прибавила ходу, чуть не бегом перекрывая последние пару метров до заветной двери, распахнула её и с облегчением захлопнула за собой. Прислушалась — но по ту сторону была только тишина. Слава богу. Собралась в рекордное время — даже спичка, наверное, догореть бы не успела — папа точно бы гордился… Да и собирать-то было особо нечего. Пара фотографий родителей, какие-то безделушки в ящиках, пальто… Вот и все пожитки. Поддельный отчёт так и остался на полу в кабинете Малиновского, настоящий хранился только в компьютере. Ещё несколько мгновений ушло на то, чтобы написать заявление об уходе. «Директору… тра-та-та… Жданову Андрею Павловичу от… тра-та-та… Прошу уволить меня по собственному желанию. Число. Подпись». Конец истории. Подумав, внизу карандашом приписала пароль от компьютера. А то придётся увольнять ещё одного случайно оказавшегося не в то время не в том месте системного администратора. В последний раз окинула взглядом каморку. Странно… Катя ожидала приступ тоски, боли, отчаяния — хоть что-нибудь, но, к своему удивлению, не чувствовала ничего. Совсем ничего, будто из-за шока и переизбытка эмоций, мозг начал блокировать все болезненные ощущения и на смену агонии пришло блаженное онемение. Ну что ж… Как говорится в одной старой пословице, на безрыбье и рак рыба, на бесптичье и… Усмехнувшись сама себе, Катя потуже завязала шарф, накинула сумку на плечо и направилась было на выход, но остановилась и оглянулась на заявление, мирно лежащее на столе. В голове снова зазвучал голос отца, в очередной раз внушающий ей, что «Пушкарёвы не трусы и всегда всё делают правильно, по совести». «Да, подвела я тебя, пап… — с грустью подумала Катя. — Но больше такого не повторится, я обещаю. А ты знаешь, я всегда выполняю свои обещания». Так что сделав глубокий вдох и схватив листок, она уверенным шагом покинула комнату. Жданов сидел за своим столом, опустив голову и закрыв лицо руками, но услышав звук открывающейся двери, воспрянул. — Вот, — сказала Катя, не дав ему возможности даже открыть рот, и положила заявление на стол. — Не поминайте лихом, Андрей Палыч. И развернувшись на сто восемьдесят градусов, Катя пулей вылетела из кабинета, из приёмной, из здания… только бы не видеть его полные боли глаза и слезу, бегущую по щеке. Хотя чего уж там — в память врезалось так, что не вытравить. И только на следующий день под утро, проревев много часов в подушку в одном из отелей Египта, она вдруг осознала что же на самом деле это значило… Но впереди были недели духоты, тяжёлой работы на проекте и над собой, а там, кто знает… Порой и в жизни случаются сказки.* * *