Мёртвые продолжат танцевать

Солнце шлёпнуло мазок света на примастившуюся на асфальте лужу, пока с неба-решето валили гарцующие струи дождевой воды, а влажные капли воздуха подрагивали в утренней прохладе. Дэвид вздохнул, остановившись на полпути, под козырьком многоэтажки, осматривая одинокий двор, усеянный цепью зелёнокроных гигантов и монолитными глыбами с маленькими оконцами, в которые едва закрадывался солнечный свет. Влажные комья его тёмных волос небрежным грузом висели на шее, тонкие губы жались в единую непроницаемую линию, а тронутый печальной строгостью взгляд стремился вдаль, огибая тихие, наполовину спящие улицы, причудливые старые кварталы, тянущиеся стройной вереницей вдоль раздробленных дорожек и старинных домишек, чью величавую стать исщербляли глубокие трещины, всаженные в фасад словно кракелюры на масляных полотнах венецианских художников эпохи Возрождения, а высохшая многовековая краска давно облупилась. Достав из бокового кармана своего бордового пальто пачку сигарилл, юноша выудил одну, сунул меж зубов, ловко чирканул спичкой, поднося вспыхнувший огонёк к кончику и закурил, блаженно выдыхая. Едкий табачный дым взымавал в небо, рассеиваясь и лихорадочно пританцовывая. Повсюду не виднелось ни зги, лишь редкие проходимцы вдруг всплывали в недрах дорог, лениво волоча ноги на встречу новому дню. Дэвиду казалось, что мир погрузился в эфемерное оцепенение, купаясь в мареве обострённых ощущений: глухой стук дождевой влаги, вибрации собственного дыхания и пение утренних птиц сливались в единый узел новоявленных чувств. Однако резко выхватив из водоворота размышлений, позади вдруг созрела плотная щербатая фигура, вцепившись толстыми пальцами-клешнями в его плечо. То был Карлос, грубоватый, чудовищно своенравный, но одаренный испанец. Мать была его наполовину ирландкой и на треть датчанкой, и посему Карлосу достались цвета молодой зелени глаза и курчавые рыжеватые копны волос, контрастируя с его чуть смугловатой кожей и независимым характером. Карлос знал несколько языков, помимо родного испанского, датский, ирландский, древнюю латынь и изучал некоторые другие. Куда бы не шёл, он всегда нёс с собою карманную Библию на дне потрёпанных брюк и, при случае, читал Евангелие наизусть, однако больше из неутомимой учёной любознательности, нежели из истинной веры, он был агностиком. Дэвид впервые встретил Карлоса в далёком детстве, когда тот, юный шалец, весь измазанный уличной грязью и кровоподтёками, гнался за соседскими мальчуганами, сжимая в ладонях поломанную сухую ветку, пока не угадил по собственному недосмотру в придорожную яму. Дэвид помог ему подняться, протянув руку, едва зачинщики драки скрылись прочь, и с тех самых пор между ними выстроилась глубинная дружеская связь, где смелость, бурность нрава и неустрашимое мужество перед любыми опасностями юного испанца сочетались с английской вежливостью, скромной обособленностью и тягой к подлинным знаниям, коим Дэвид был обязан своему покойному деду. — Hola, viejo amigo! (исп. "Привет, старый друг"),— громко выдавил из себя Карлос, разинув рот в широкой улыбке и демонстрируя собеседнику кромку своих белых зубов. — Hola, mi Сarlo, como estas?(исп. "Привет, мой Карло, как твои дела?") Дэвид поднял голову, глядя на синюю ткань неба. Тучи окончательно рассеялись, не проронив больше ни капли влаги. — Неплохо, а ты что же, pendejo(исп."дурак"), дымишь тут и прогуливаешь утренние лекции? И в конце концов, где же твоя любезность, не угостишь табачком своего amigo?, — с некоторой издёвкой в голосе проблеял Карлос, потянувшись к заветной пачке сигарет. Дэвид передал другу тоненькую палочку табачного изделия, вновь щёлкая спичкой. — У меня ещё ровно полчаса до начала занятий, а вот что до тебя, ошиваться в такую рань не по твоей части. — ткнув своего собеседника в бок, Дэвид сделал несколько шагов вперёд. — И, насколько мне не изменяет память, ты обещал своей младшей сестре завязать с курением, когда она застукала тебя тогда с трубкой моего дедушки. При этих словах, воспоминания живо заполнили коробку его сознания, вонзаясь шквалом жалящих насекомых в ещё неокрепший от пережитых чудовищных событий ум. Тревожное оцепенение отразилось на его лице, по скулам заходили желваки. Что не смогло утечь вспять от пронзительного взгляда испанца. — Amigo, не вороши прошлое, тебе просто необходимо сейчас развеяться, несмотря на наше скверное положение дел. Карлос приобнял Дэвида за шею, пытаясь приободрить старого друга этим тёплым жестом. — Я не сожалею о прошлом. В конце концов omnia habet principium et finem( лат.всё имеет начало и конец), идём в наш старый сквер. При этих словах Дэвид скрутил вдвое дотлевший окурок и кинул в ближайшую урну.