Эймон окидывает взором свиток, исписанный безупречным почерком, и в отчаянии швыряет его в угол комнаты. Когда-то сделанная Госсеном статуэтка с грохотом летит на пол, но Эймона это мало волнует.
И хоть этот брак пошёл бы только на пользу очаровательному бандиту, за которым безыскусно ухаживал младший Пэксли, Эймона эта новость приводила в волнение. Он чувствует, как в сердце беспощадно взрезаются острые клинки, а на душу опускается тяжёлый камень тоски.
С этого дня Госсен свободен в своём выборе. Теперь он может обойти хоть весь мир со своей якобы излюбленной женой (главную роль сыграло его проклятие, и то, что Гвиневра — единственная наследница из дома Барокко, получившая герцогство своего отца), в то время как Эймон вынужден безвылазно сидеть в замке Аберлин. Сейчас, покинутый Госсеном, он напоминал жалкого талисмана, нежели великого герцога, что защищал проклятое дитя.
Он внимательно смотрит за арочные окна особняка, и его взгляд мрачнеет.
Многие думают, что любовь Эймона к Госсену так же обязательна, как любовь Госсена к Эймону. Мелкие шалости Госсена могли с лёгкостью превратить ленивое утро Эймона в продуктивный день. Младший требовал лишь определённой любезности со стороны родственников, чтобы скрывать свои похождения. Только родословная и тянущиеся друг за другом бесчисленные секреты объединяли семейство Пэксли.
Госсен ни разу не упоминал имена своих сестёр и братьев при разговоре с Клаудом, который был любовью всей его жизни. Госсен прекрасно знал, что за ним следят люди Эймона.
В юности Эймон был единственным близким человеком для Госсена, а со смертью родителей и вовсе стал бесполезен. Пусть так. Даже если он менее важен, чем Гвиневра из дома Барокко. Даже если особая связь между ними — лишь потаённый секрет Госсена. В конце концов, они оба будут погребены навсегда, чтобы нежеланная правда не вышла наружу.
Эймон улыбнулся от мысли, что, может быть, просто может быть, маленький Госсен хочет оставить симпатичного бродягу рядом с собой.
«Думаю, он заслуживает проклятия», — промелькнуло в голове Эймона. Он злорадно заулыбался про себя, пока снаружи — за арочным окном — не послышался грохот.
Золотистые лучи заката проникли в комнату. Эймон не мог пошевелиться.
— Я снова видел этого арфиста сегодня, — слова Госсена звучат словно издалека.
— Он прекрасен, как и его голос, брат, — с натянутой улыбкой сказал Эймон.
Шрам на щеке защипал кожу. Эймон сложил руки на груди, сдерживая гнев.
— Госсен... Мой дорогой Госсен... Как дворянин, ты обязан скрывать то, что тебе нравится. Твои тайны не должны всплыть наружу.
***
Он смог бы управиться с герцогством, отдалившимся от него братом, войной или даже беспамятством. Но в этом списке никогда не появится белокурый рыцарь, что стоял перед ним прямо сейчас.
— Ланселот... Что тебе нужно?
Он знал, что Ланселот, в отличие от его хитрого младшего брата, никогда не полюбит никого, кроме Одетты.
— Ванна, вино и, возможно, ты.
***
— Не ври мне.
— Разве я когда-то врал тебе, Госсен?
— Тот самый арфист! Он обнажённый лежал в ванной, около твоей комнаты. За всю неделю я встретил его аж три раза!
Эймон изумлённо заморгал, и его губы дрогнули. Однако...
— Я буду в порядке, только если он не будет целовать меня каждый день.
Эймон застыл, повергнутый в шок.
***
— Не волнуйся, Госсен. Я бы женился на этой... Гвиневре, да? Лишь бы насолить твоему брату.
Желание приковать Госсена к себе навсегда — вот в чём заключалось разочарование Эймона.
