Эндшпиль // Endgame

Сквозь грохот музыки и невнятную болтовню в ушах Тобио звенит пронзительный смех, звук, который он давно не слышал, но который всё ещё так хорошо знаком, всё ещё имеет тот же восторженный звон, всё ещё такой же веселый и беззаботный, что если и можно было представить счастье каким-то звуком, то это был бы именно он. А ещё он по-прежнему заставляет сердце Тобио беспомощно — раздражающе — колотиться в груди. Его взгляд притягивается к источнику звука, и он снова вспоминает, что не смех, а человек, которому он принадлежит, является причиной этого сбоя в физиологии Тобио. Хината стоит на столе и во всю глотку поет какую-то шлягерную поп-музыку. Бокуто-сан присоединяется к нему, и теперь они добавляют в свою песню странные, нескоординированные танцевальные движения, которые включают в себя много покачиваний бедрами. Тобио старается не пялиться слишком пристально на то, как Хината покачивает ими то в одну, то в другую сторону, и это совсем не сексуально, нет, это только заставляет его выглядеть полным тупицей, глупым, подвыпившим тупицей, и Тобио щелкает языком и отводит глаза. Именно вся эта хаотичная какофония и незнакомая атмосфера вечеринки делают Тобио странным, путают его разум и эмоции, пробуждая чувства, которые давно должны были быть похоронены в самой глубокой бездне небытия, где никто не может их увидеть или заметить, даже сам Тобио. Потому что это ошибка, аберрантная ошибка для Тобио — позволить Хинате всё ещё влиять на него после всего этого времени. — Эй, Кагеяма-кун! Я вызываю тебя на конкурс пения! — кричит Хината в микрофон, указывая пальцем прямо на Тобио, в его глазах безошибочно читается отблеск на вызов. Тобио усмехается. — Тупица, — он допивает остатки своего напитка. — Я в деле. А может, он просто скучает по своему лучшему другу больше, чем ему хотелось бы признавать, и, хотя они поддерживали связь, он скучал по ссорам и дурацким соревнованиям с Хинатой вживую, и это единственная причина, по которой он позволяет втянуть себя в этот нелепый поединок, ведь он не может довольствоваться тем мизерным отрывом в четыре очка, который у него есть с их давнишних соревнований, не так ли? Караоке-вечеринка продолжается, и на самом деле приятно снова пообщаться с ребятами из Карасуно и другими игроками из Черных Шакалов, но все слишком поглощены моментом, до сих пор находясь на пике адреналина от недавно завершившегося матча. Тобио не имеет ни малейшего представления о том, что делает вечеринку дикой, но это, должно быть, именно из-за этого, совместно со всей громкой, быстрой музыкой, оглушающей его уши, смешанной с криками, песнопениями и хохотом, и бесконечным изобилием еды и напитков. Однако Тобио придерживается газировки, и его глаза подергиваются, пальцы судорожно сжимаются, когда он наблюдает, как Хината делает глоток из своей третьей бутылки пива, и не то чтобы Кагеяма вел счет. Щеки Хинаты светятся румяным оттенком, вплоть до кончиков ушей и затылка, как будто его волосы слили свой цвет с кожей. Он также ведет себя очень громко, весь такой хихикающий и улыбающийся, а это о чем-то да говорит, учитывая, что это Хината во всей своей… Хинатовской сущности. — Ты всю ночь пялился на моего диагонального, Тобио-кун. Глаза Тобио резко отрываются от Хинаты, чтобы посмотреть на обладателя этого наливного, надменного голоса. — Неправда, — говорит он. Атсуму лукаво усмехается. — У тебя не очень хорошо получается быть незаметным, — он делает глоток из своей бутылки пива и причмокивает губами. — Только слепой не заметил бы, как ты пялишь лазерные лучи на Шоё-куна. — Это не так, — настаивает Тобио. — Он просто… он слишком много пьет, — и это правда; Хината пьёт так много, что это немного настораживает. Тобио никогда не считал его любителем выпить — эта черта, как предполагалось, присуща и Тобио, но, похоже, это уже не тот случай. Возможно, это связано с тем, что время, проведенное в Бразилии, сделало его более развязным. Тобио не знает, что с этим делать. Дело не в том, что это плохо, просто… всё так-то по другому. — Может, тебе стоит выпить чего-нибудь нормального, — говорит Атсуму, указывая на содовую в руке Тобио. — Мне нормально. Атсуму насмешливо качает головой и обнимает Тобио за плечи. — Ц-ц-Ц. Расслабься немного! Сделай глоток-другой, и, может, тогда у тебя наконец отрастут яйца, чтобы признаться в своей вечной любви некоей веселой оранжевой головке. Тобио выплевывает содовую обратно в банку. — Вечной люб… чего?! — выдыхает он и резво отшатываясь от Атсуму, который дьявольски ухмыляется ему. — Ой, да ладно, Тобио-кун. Как я уже сказал, ты хреново это скрываешь, и все знают, что ты сохнешь по Шоё-куну. — Я не… сохну по Хинате, — бормочет Тобио, вытирая нос и рот тыльной стороной ладони, чувствуя, как буквально жаром пылает его лицо. — Коне-е-е-е-ечно, — тянет второй связующий. — Хотя, я имею в виду, я не виню тебя. Шоё-кун уже не тот Чиби-чан со старшей школы, — он наклоняет голову в сторону Хинаты и подмигивает. — Но я полагаю, он нравится тебе не только этим. И прежде чем Тобио успевает ответить, Атсуму допивает остатки своего напитка и хлопает его по спине. — Собери своё дерьмо в кучу, ладно, Тобио-кун? — и с этими словами он уходит за другой бутылкой, оставляя Тобио в замешательстве и, признаться, немного раздраженным. Единственное дерьмо, которое нуждается в каком-либо сборе, — это пьяный бардак, которым сейчас является Хината, но еще более насущным является то, что, похоже, никого это не беспокоит, кто-то даже подбадривает его, когда он снова начинает танцевать, держа в руке еще одну свежую бутылку. Тобио решает, что ему тоже стоит — это же вечеринка, в конце концов, и он смотрит на бутылку пива на столе, и прежде чем окончательно передумать, он откладывает свою содовую и берет алкогольный напиток. Он смотрит на янтарную жидкость с легким недоверием, от нее сильно веет солодовым ароматом, от чего Тобио морщит нос. Он подносит бутылку к губам и делает один робкий глоток. Дерьмо. Он делает еще один, и на этом его краткосрочные отношения с пивом заканчиваются с концами, и он снова берет в руки свой драгоценный газированный напиток. К концу вечера Тобио — единственный, кто остается трезвым, и он чувствует себя вполне самодовольным, особенно видя рассеянные, пропитанные алкоголем состояния своих друзей. Но этот маленький гордый момент сходит с рельсов, когда ему в руки пихают очень тяжелого, едва приходящего в сознание тупицу. — Забери его с собой домой, акей? Кагеяма? Твоя квартира ведь рядом, верно? Ты не против, правда? Он слишком пьян, чтобы ехать на автобусе, а мы едем в бар на вечеринку-афтепати после вечеринки, — быстро выпаливает Бокуто, не давая Тобио возможности ответить, не говоря уже о том, чтобы понять, что, черт возьми, вообще происходит прямо сейчас. — Эээ… — Класс! Позаботься о нем, акей? Пока! — Без шуток, ясно? — Я не— — Не слушай его, Тобио-кун. Делайте всё что хотите! — У тебя есть бизнес, Кагеям-а-а-ам-м-м~? — Заткнись, тупи— Ой-эй! Не спи на тротуаре! — Спокойной ночи, вы двое! — Эй. Подождите! Вы не можете— Отчаянные протесты Тобио остаются без внимания, в промежутках между попытками оттащить Хинату от асфальта и удержать себя от того, чтобы присоединиться к Хинате в куче на земле — черт, этот тупица тяжелый — а все, что брюнет может делать, это сиротливо смотреть на удаляющиеся фигуры их товарищей, и теперь он остался нянчиться с пьяным дебилом. — Тупица, вставай, или я оставлю тебя здесь, — угрожает Тобио, поднимая Хинату с того места, где он облокотился на столб. — Ты бы не смог, — бормочет Хината, его голова мотается вперед и назад. Затем он зубасто улыбается Тобио. — Ты этого не сделаешь, потому что мы дву-у-у-у-у-зьяа-а-а Тобио вздыхает. — Ты должен помочь мне с этим, Хината. — Ладно, ладно. Помощь, — Хината встает—или пытается встать. Его ноги дрожат, и Тобио приходится ухватиться за его куртку, чтобы тот не упал лицом на цемент. — Тупица, — упрекает Тобио. — Зачем ты так много выпил? Хината просто легкомысленно смеется в лицо Тобио, изо рта резко пахнет алкоголем, и это должно быть совершенно отвратительно, но идиотское, предательское сердце Тобио говорит об обратном. Две руки крепко цепляются за руку Тобио, когда они начинают идти в направлении его квартиры. Это не так уж и далеко, всего несколько кварталов прямо, но со всеми этими покачиваниями и шарканьями —а Хината гоняется за каждой бездомной кошкой, которую они встречают на дороге— кажется, что они прошли весь путь до Токио и обратно, прежде чем, наконец, наконец, добрались до квартиры Тобио. Отпирать дверь приходится с небольшим трудом, потому что Хината цепляется за него, как пиявка, и он старается не отвлекаться на теплое дыхание рыжеволосого на своей шее, или на то, как он практически обнимает его, бедрами и ногами непроизвольно трясь с Тобио в местах, которые совсем не должны были соприкасаться, особенно уязвимыми, ничего не подозревающими идиотами. Оказавшись внутри, Хината с измученным вздохом падает лицом вниз на диван Тобио и вскоре начинает дремать. — Ой, сначала сними куртку и обувь, — говорит Тобио, толкая Хинату коленом в плечо. — Придурок, вставай. В ответ ему раздается жалобный, приглушенный стон, но Хината неохотно поднимается, и Тобио помогает ему снять куртку. Он отмахивается от любых посторонних мыслей, связанных с тем фактом, что он раздевает Хинату в своей квартире, но непосредственная близость и безумное, пьяное хихиканье Хинаты совсем не помогают. — Ямаяма-кун слишком милый, — невнятно говорит Хината, одаривая его глупой улыбкой, щеки порозовели, волосы растрепались. Тобио отводит взгляд. — Заткнись, — бормочет он и вместо этого тянется вниз, чтобы стянуть с второго кроссовки. Хината снова плюхается обратно, когда Тобио заканчивает. — Я принесу воды, — говорит Тобио. Не дожидаясь ответа, он идёт на кухню, берёт молоко, пьёт прямо из пакета и несколько раз ударяется головой о дверцу холодильника. Что. Это. Блядь. Такое. Серьёзно — какого хрена?! Такая ситуация — это плохо, очень, очень плохо, и туго скованные чувства, которые начали распутываться с вечеринки — блядь, да что там, с того самого момента, как он увидел Хинату около туалета — вырываются наружу, как какой-то голодный, бешеный демон. Тобио делает резкий вдох и медленно выпускает его через рот. Он просто должен пройти через это, он не мог просто бросить Хинату, пьяного и беспомощного на улице. Друзья помогают друг другу, и это то, кем он должен быть прямо сейчас, каким он нужен Хинате. С помощью быстрого поиска в интернете он собирает для Хинаты средства для вытрезвления, имеющееся в его инвентаре: чашку кофе и кувшин холодной воды. Не очень много, но этого вполне достаточно. Он читает в статье, что вымывание алкоголя помогает предположительно «отрезветь» человеку, а потребление жидкости, по-видимому, помогает ускорить весь процесс мочеиспускания. Тобио приносит свой набор лекарств обратно к храпящей куче на диване. — Тупица, проснись, — приказывает Тобио, но в ответ ему слышится только фырканье и бессвязное бормотание. Он присаживается на корточки и щиплет другого мужчину за щеку, и с раздраженным ворчанием Хината садится. — У меня голова… болит, — мямлит он, налитые кровью карие глаза моргают и остекленевают, оглядывая комнату, прежде чем вернуться к брюнету. Он ухмыляется, затем его рука поднимается, чтобы прикоснуться к щеке Тобио. — Каге-еяма-а-а, — мурлычет он, приближая лицо. Его глаза прикрыты, тонкие ресницы трепещут. Розовый язычок высовывается, чтобы провести по его потрескавшимся губам. — Ч-что? — Тобио не слышит себя из-за оглушительного стука в груди. Хината ухмыляется еще шире, а затем его теплая рука, лежащая на щеке Тобио, замирает, его голова откидывается и падает на плечо Тобио, заставляя того вздрогнуть. — Болит голова, — бормочет Хината в изгибе шеи Тобио. Темноволосый вздыхает. Так нежно, как только может, он отцепляет Хинату от своей шеи и толкает его назад, чтобы тот прислонился к дивану. — Вот, выпей это, — он протягивает ему кофе и помогает выпить его, заметно своими большими руками обхватывая маленькие руки Хинаты. Тот же не слишком суетится, когда Тобио уговаривает его допить кофеин; либо его сонное состояние делает его податливым, либо он действительно хочет протрезветь. — Пей больше воды. Затем прими холодный душ. Я одолжу тебе кое-какую одежду, — говорит Тобио, и Хината ошеломленно кивает, осторожно беря стакан воды, который протягивает ему Кагеяма. Выпив еще три стакана воды, он торопливо спешит в ванную. А когда возвращается, выглядит относительно менее пьяным, более бодрым после душа, хотя все еще остается этот нечеткий, туманный взгляд и небольшое отсутствие изящества и координации в его движениях, когда он прогуливается по гостиной. Одежда Тобио свободно свисает на нем, несмотря на весь его вес, ему все равно приходится закатывать рукава до локтей, а подол спортивных штанов — до лодыжек. Это сильно напоминает Тобио обо всех тех ночевках в старшей школе, о ночах, прожженных просмотром волейбольных видео, или фильмов, или еще раз разговорами о волейболе, и вместе с этими приятными воспоминаниями возвращаются те чувства, которые он пытается держать на замке, заставляя их вернуться в свою клетку, туда, где им место — одиноким и, с надеждой, забытым. Ему никогда особенно не везло с этим, но что еще он может сделать? — Я больше никогда не буду пить, — ворчит Хината, плюхаясь на диван напротив Тобио. — Сейчас тебе лучше? Рыжеволосый на мгновение замолкает, на самом деле обдумывая вопрос. — Лучше, — решает он. — Я так много выпиписал. Лицо Тобио искажается от отвращения. — Отвратительно. — У неё был странный цвет… — Хватит рассказывать. — …и пахло тоже странно. Тобио швыряет подушку в это отвратительное дерьмо, и Хината, смеясь, ловко отбивает ее рукой. Она приземляется на ковер у его ног, и он поднимает ее, обхватывает руками, кладет подбородок на подушку и снова осматривает квартиру Тобио. — Хмх. Полагаю, это вполне ожидаемо, что ты живешь в такой простой, пустой квартире, — размышляет он, все еще блуждая глазами. — Что ты имеешь в виду? Хината пожимает плечами, отмахиваясь от Тобио. — Ну, ты же олимпийский атлет. У тебя есть контракты и все такое. Я предполагал, что у тебя будут люксовые апартаменты. Тобио хмурится, сбитый с толку. — Зачем мне какие-то шикарные апартаменты? Фырканье, а затем: — Да. Я знал, что ты это скажешь, — легкая улыбка выглядывает из-под наволочки на его руках. — И все же мне это нравится. Это так похоже на тебя. Пристальный взгляд Тобио фокусируется на этих янтарных глазах, игнорируя покалывание тепла, накапливающееся на кончиках его ушей. — Ты все еще пьян, не так ли? Крошечная улыбка растягивается в озорную ухмылку. — Просто навеселе. — Тебе нужно немного поспать. — Не-а, — Хината подтягивает ноги, скрещивая их. Он перестает обнимать подушку и вместо этого обхватывает лодыжки, наклоняясь вперед. — У нас не было времени наверстать упущенное с тех пор, как я вернулся. Как ты? Ты хорошо питаешься? Конечно, хорошо. Учебный центр Адлеров большой? Не сомневаюсь. Кстати, я смотрел твою рекламу «Пауэр Карри». Ты выглядел в ней таким тупым! — Я в порядке, — кратко отвечает Тобио, поскольку Хината в основном сам ответил на собственные вопросы. За исключением того, что глупо выглядит. Он ерзает на стуле, ища более удобную позу, и, в конце концов, решает повторить позу Хинаты, колени неуклюже свисают со стула. — А как насчет тебя? Это бросает Хинату в пучину болтовни, и, к всеобщему удивлению, пьяный Хината такой же разговорчивый и навязчивый, как и обычный Хината, но, как ни странно, это вызывает у Тобио странное чувство облегчения. Он все тот же надоедливый мелкий засранец, но теперь, вокруг него появилась новая атмосфера уверенности, хотя, по иронии судьбы, он все еще чересчур увлекается самыми случайными вещами, глаза сверкают детским восторгом, а щеки еще больше краснеют по мере того, как он продолжает бормотать. Всё ещё заставляя грудь Тобио сжиматься при виде него. — Бразильцы тоже действительно дружелюбны, и почти все знают, как играть в волейбол. Ну, по крайней мере, на том пляже, где я часто бывал, — говорит Хината, его голос становится более четким и менее хриплым, хотя в нем все еще слышится хрипотца. Он продолжает. — Я встретил много разных людей, и знаешь, были времена, когда я— Наступает очень долгая пауза, и Хината не смотрит в глаза; внезапно он находит что-то очень интересное на ковре, зубами прикусывая нижнюю губу. Лоб Тобио морщится. — Ты что? — Были времена, когда мне становилось любопытно, — бормочет Хината. Он… всё ещё понятия не имеет, о чем говорит Хината. «Любопытно?» Другой мужчина вскидывает руки вверх. — Агх! Любопытно, ну, знаешь, каково это — пойти на свидание! Быть с кем-то! Ох. — Ох, — что-то острое вонзается в грудь Тобио. И он игнорирует это. — Так почему ты этого не сделал? — А ты как думаешь? — Волейбол, — инстинктивно отвечает Тобио. — Да, это так. Очевидно. Но есть ещё… — Хината замолкает, затем сухо усмехается. — Я имею в виду, я просто не хочу разочаровывать, и каждый раз, представляя себя с кем-то другим, я чувствую, что предаю, хотя… это глупо. Это просто так глупо. Это вообще ничего не проясняет, но что-то зацепило Тобио во всей этой тираде Хинаты. — С кем-то… другим? Хината по-прежнему отказывается встречаться взглядом с Тобио, его лицо становится пунцовым. Он плюхается на диван. — Да… как я уже и сказал, это глупо, — бормочет он. — Не то чтобы я ожидал, что что-то изменится, когда я вернусь, потому что с чего бы это, верно? Я просто… действительно… скучаю по ним… Янтарные глаза обращаются к Тобио, больше не затуманенные и отстраненные. В них внезапная острота, с интенсивностью удара молнии, которая, кажется, пронзает Тобио насквозь, обнажая то, что лучше сохранять нераскрытым, разворачивая глупые, неуместные концепции, такие как надежда и ожидания. Так что Тобио делает то, что он всегда делает. Он отводит взгляд. Проходят секунды долгого, неловкого молчания, пока Хината не прерывает его коротким, невеселым смехом. — Да. Как я и думал. Глупо, — шепчет он, будто не собираясь произносить эти слова вслух. И в них есть что-то еще, что-то, что Тобио не может точно определить. Он снова переводит взгляд на своего друга, только чтобы обнаружить, что Хината всё ещё смотрит на него. — Итак, что с тобой происходит? Помимо съемок в дурацких рекламных роликах, конечно, — поддразнивает Хината с улыбкой, той же дурацкой, широкой, которую он надевает, когда считает себя смешным, особенно засчет Тобио. — Ничего такого. Все по-старому, по-старому. Тренируюсь, играю в волейбол, — бесстрастно отвечает Тобио. Хината подбадривает его восторженным кивком. — Я все еще рано встаю, чтобы пробежаться, но, думаю, не смогу сделать этого завтра, потому что, ну, уже поздно, и из-за того, что ты здесь, я не смогу толком выспаться. Так что все испорчено. Достаточно одного взгляда на Хинату и миллисекунды, чтобы Тобио понял, что он только что сказал что-то совершенно, вконец тупое. Хотя даже слово «тупой» кажется преуменьшением того, насколько ужасающе идиотским был поток мусора, который только что вырвался у него изо рта. — Подожди, это не… — начинает он, но Хината уже подбирает свою брошенную куртку с подлокотника дивана. — Мне жаль, что я испортил твоё расписание, — говорит он, но в этом нет злобы; только смирение, и это ещё хуже. Хината наклоняется, чтобы надеть кроссовки, и его теперь уже сухие волосы падают ему на глаза, скрывая лицо, его слова почти так же неразборчивы. — Я не— я не хотел навязываться. — Хината, это… это не то, что я имел в виду… — умоляет Тобио. — Я знаю. Я знаю, что ты не это имел в виду, — он выпрямляется, вставая, и Тобио вскакивает со своего места. Он делает шаг вперед, но Хината отступает, обходя диван. — Всё нормально, правда, — говорит Хината, легкая улыбка растягивает его губы, призванная ободрить, но все происходит совершенно наоборот, и каждый шаг, который Хината делает, чтобы дистанцироваться от Тобио, — это еще один удар в искалеченную грудь. — Я просто уйду. Спасибо за… заботу обо мне, и еще раз, прости меня. Тобио делает один большой шаг и хватает Хинату за запястье. — Нет, нет, подожди. Как ты вообще доберешься до дома? Ты пьян, и в это время нет автобусов, и… «И я беспокоюсь о тебе». Но даже в этой ситуации эти слова упрямо застревают у него в горле, он до сих пор чертовски гордый, чтобы произносить их вслух. — Я не настолько пьян. И я найду способ, — говорит Хината необычно спокойно, и он осторожно отрывает руку Тобио от своего запястья. И самое досадное, что Тобио позволяет ему это. — Еще раз спасибо, Кагеяма, и я действительно извиняюсь за беспокойство. — Нет, подожди. Хината— Но уже только эхо закрывающейся двери в пустой, унылой квартире Тобио отвечает ему. Он сжимает кулак, тупые ногти образовывают полумесяцы на ладонях. Он хочет заглушить боль, разрывающую его грудь, но это уже слишком. Внезапно всего становится слишком много: его разочарований, его сомнений. Его чувств. И он так устал убегать от них, позволять им ускользать у него из рук. Он устал от необходимости постоянно сдерживать себя, хотя сдерживание никогда не было для него проблемой, особенно с единственным человеком, который всегда подталкивал его вперед. Он никогда ничего так не боялся в своей жизни, но в то же время он никогда ни в чём не был так уверен. Пришло время встретиться лицом к лицу со своими демонами, и оказалось, что у его: дикие оранжевые волосы, большие выразительные глаза и лучезарная улыбка, соперничающая с солнцем. Который смотрит на Тобио, когда тот открывает дверь, крошечная рука выставлена для стука, и Тобио чуть не врезается в него в спешке. Мгновение они, не мигая, смотрят друг на друга, а затем, — Хината— — Кагеяма, я— — Я — первый, — вмешивается Тобио. — Нет! — Хината визжит, и Тобио рефлекторно зажимает рот рукой. — Ты разбудишь все здание! — шипит он, затем медленно убирает ладонь с лица Хинаты. — Извини, — говорит Хината гораздо более приемлемым тоном. Затем он начинает ерзать, теребя подол своей куртки. — Я просто… умх… Я забыл кое-что. Тобио моргает. — Ох, — прилив уверенности, которым он обладал всего несколько секунд назад, быстро иссякает, но он расправляет плечи. — Я могу подать, но сначала я должен кое-что сказать. Хината быстро качает головой. — Нет. нет. Это— это прямо здесь. — Что ты— — Я скучаю по тебе, — выпаливает Хината, его покрасневшие глаза — он плакал? — мглисты и широко раскрыты, когда он смотрит на Тобио. — Я— я скучаю по тебе. Я скучаю по тебе так сильно, ты идиот, тупой придурок! Я говорил о тебе! Но ты такой беспечный тупица, и тебе все равно, и ты такой глупый, но я еще глупее, потому что я все еще… Я все еще— Слова переоценивают, решил Тобио в ту долю секунды, а он всегда был человеком действия, так что к черту слова, и вместо этого он тянет Хинату обратно в свою квартиру. В ту же секунду, как дверь закрывается, Тобио обхватывает ладонями его теплые, румяные щеки и позволяет своим губам проделать всю работу так, что это невозможно выразить словами. Весь воздух в легких Тобио почти выбит, когда он прижимается ртом к губам Хинаты, но это не столько от резкости его действий, сколько от ошеломляющей волны облегчения, бегущей по его венам, согревающей его, напоминающей ему обо всех сотнях, тысячах раз, когда он хотел сделать это, и осознания того, что он на самом деле это делает, наконец, достаточно, чтобы утонуть в нём. Хината издает приглушенный звук удивления от внезапного вторжения Тобио, что вполне понятно, но затем его руки тянутся и обвиваются вокруг шеи Тобио, нетерпеливо прижимаясь, и целуя его в ответ, прижимаясь языком к складке губ, заставляя Тобио ахнуть. Пользуясь этим, быстро погружаясь в рот Кагеямы, словно умирал от желания сделать это, и Тобио издает недостойный, скулящий звук, который он и не знал, что может издавать. И это нехорошо — сегодня Тобио ни за что не проиграет Хинате дважды подряд — поэтому он приподнимает голову Хинаты вверх, наклоняя её лучше, встречая теплую гладкостью своего языка, вплетенного в его с той же пылкостью, толкая Хинату дальше вглубь своей квартиры. Он позволяет мышечной памяти овладеть собой, что довольно сложно, когда все собственные чувства теряются из-за сильного вкуса пива во рту Хинаты, смешивающегося с их прерывистым дыханием, когда он ведет их в свою спальню настолько хорошо, насколько только может. Он даже не замечает, что они на ходу рвут одежду; сначала куртка Хинаты, затем толстовка Кагеямы, и прежде, чем они оба это осознают, Хината плюхается на его кровать, когда он нависает над ним, оба без футболок, только в нижнем белье. Дыхание Тобио становится глубоким и мелким, и он замечает, что у Хинаты тоже, но он не смотрит в лицо Тобио; он увлеченно рассматривает его торс, пристально глядя в беспомощном изумлении, почти мечтательном, отсутствующим взглядом, когда его маленькие мозолистые руки начинают шарить, блуждая груди и животу. — Вау, — выдыхает Хината почти с благоговением. — Кагеяма, ты потрясающий. Что-то замыкает в голове Тобио. — З-заткнись… — он задыхается, а Хината безумно хихикает, и это выбивает брюнета из колеи. — Ты пьян. — Хмм, — хмыкает Хината, теперь его руки бегают вверх и вниз по руке Тобио. Он задумчиво моргает. — Да, я вроде как, да. — Значит, ты совсем не… Хината хватает его за бицепс, чтобы притянуть его ещё ниже, и Кагеяма заваливается на твердую грудь Хинаты с приглушенным «ммпф!». Радикальные изменения в телосложении Хинаты были заметны, но когда Тобио находится буквально в непосредственной близости от него, он в полной мере понимает, насколько сильно, и он не может удержаться от того… чтобы не восхититься и самостоятельно, прижавшись лицом, ладонью прикасаясь к тонизированной груди. Он слышит ритмичные, глухие удары сердца Хинаты, и оно колотится так же, как и его собственное. Нерешительно Тобио поднимает лицо, чтобы посмотреть на мужчину под ним, и делает резкий вдох от вихря эмоций, который видит в этих янтарных глазах… Из всех сотен различных эмоций, на которые способны эти глаза, это первый раз, когда он видит что-то подобное. — Кагеяма, — шепчет Хината, и он, Тобио, ещё никогда не слышал, чтобы Хината так произносил его имя. — Моя голова, может быть, сейчас и бя-я-як-к-кх, мое сердце заходится от всех у-у-у-ух и гува-а-а-а.Как это всегда бывает рядом с тобой. Хотя, возможно, в десять раз больше гува-а-а-а теперь, когда мы делаем это. — То есть, ты правда этого хочешь? — прищуривается Тобио, даже когда наклоняется ближе, пока их лбы не соприкасаются. Хината закрывает глаза и делает самый маленький кивок. — Хочу. И более того… — его глаза распахиваются как раз в тот момент, когда его рука обхватывает затылок Тобио, а затем шепчет: — Я хочу тебя. Тобио понятия не имеет, кто двигается первым. Откровенно, ему все равно, не сейчас, когда целовать Хинату по ощущениям почти так же хорошо, как возбуждение, которое он испытывает, когда подбрасывает идеальный пас — это так хорошо, независимо от того, насколько небрежно и беспорядочно это на самом деле (поцелуи, а не его броски). Хината такой теплый под ним, что, несмотря на твердые мышцы и объем, в нем есть мягкость, а в губах и того больше, они ласкают губы Тобио, как бархат. Легкий привкус пива проникает в рот Тобио с каждым толчком языка Хинаты, и на вкус он такой сладкий, совсем не похожий на его очень короткую и горькую встречу с алкогольным напитком. Это пьянящий, дурманящий вкус, парализующий настолько, что можно потерять себя, потерять контроль, и этот поток мыслей возвращает его в царство сомнений, и он нерешительно отстраняется, хотя каждая фибра в нем говорит ему «не надо». — Что не так? — задыхаясь, спрашивает Хината, крошечные бантики морщатся, надуваются, а красный глянцевый блеск на его губах соблазняет Тобио запечатлеть их снова. — Ты уверен, что это не пиво? — настаивает он, ища хоть какой-то проблеск правды в этих медовых глазах. Хината вздыхает. Его ладони тянутся вверх, чтобы удержать лицо Тобио на месте, сжимая его щеки вместе, и подаётся, чтобы запечатлеть мягкий, целомудренный поцелуй на губах, прежде чем ответить. — Я пьян, да. Но не пиво заставляет меня делать это. Я хочу этого давно, очень давно, Кагеяма. Так что, да, я уверен, что это не просто какой-то импульс, вызванный алкоголем, — после чего хватка на лице Тобио ослабевает. — Если только… если только для тебя это не… Тобио отшатывается и выпрямляется. — Чего?! Я даже не пил! — Может, ты просто пользуешься ситуацией, потому что я пьян! — Хината кричит в лицо Тобио, когда тот резко встает. — Какого хрена? За кого ты меня принимаешь?! Хината фыркает. — Не знаю. Ты олимпийский атлет. У тебя, типа, армия фанатов, может, ты каждый вторник занимаешься подобными вещами. — Как ты можешь… У меня даже не хватило смелости сказать тебе о своих чувствах еще в старшей школе, а теперь ты спрашиваешь меня, целуюсь ли я «просто» с кем попало? — Ты— что? СТАРШАЯ ШКОЛА?! — Хината вскрикивает, и Тобио отводит взгляд, хмурясь на пространство между их коленями, кровать скрипит, а простыни сдвигаются, когда Хината приближается на несколько дюймов. — Кагеяма, что ты имел в виду, говоря про старшую школу? — Разве это уже не должно быть очевидным? — ворчит Тобио. — Нет, не очевидно, — Хината переминается с ноги на ногу, кладя руку поверх сжатого кулака Кагеямы, вцепившегося в простыню. — Скажи мне. Пожалуйста. Брюнет прерывисто выдыхает. — Ты— я— к тебе— я-я— — У тебя инсульт? — Я все это время был влюблен в тебя. Теперь счастлив? — выпаливает Тобио, и его лицо пылает таким жаром, что оно раскаляется, как печь, когда Хината хихикает. Теперь он прямо перед лицом Тобио, практически сидит на его коленях, и делает именно это, ухмыляясь как маньяк. Кагеяма старается не хрипеть, когда Хината наваливается на него всем весом. — Я, — шепчет Хината, утыкаясь головой в пле́чи Тобио, — очень, очень счастлив, — улыбается он, затем отстраняется и надувает губы. — Погоди-ка. То есть, ты хочешь сказать, что мы могли бы заниматься этим еще в школе?! Тобио моргает. — Этим? — Этим, — говорит Хината, улыбаясь, пока снова и снова целует Кагеяму, руки обвиваются вокруг его шеи, отчаянно прижимаясь к нему, и Тобио цепляется так же безнадежно, одной рукой запутываясь в мандариново-рыжих волосах Хинаты, другой обхватывая торс, прижимая его ближе к себе, боясь отпустить хотя бы на долю секунды. Не разрывая их губы в поцелуи, брюнет наклоняется вперед, медленно подталкивая Хинату лечь обратно на кровать, и Хината послушно следует за ним, такой расслабленный и податливый в объятиях Кагеямы. Они отстраняются друг от друга совместным вздохом, дыхание тяжелое и неглубокое, им нужно мгновение, чтобы наполнить легкие воздухом. — Я хочу этого. Я хочу тебя. И мы с тобой оба знаем, что я не умею лгать, — повторяет Хината, поднимая руку, чтобы убрать выбившиеся пряди волос цвета вороньего крыла, падающие на глаза Кагеямы, и Тобио не понимает, почему это, казалось бы, простое действие вызывает у него желание кричать. Может быть, потому, что это первый раз, когда кто-то делает с ним что-то настолько невыносимо ласковое. Черт, всё, что произошло за последние пятнадцать или около того минут — это новый опыт. никогда не был таким ни с кем, никогда. В отличие от Хинаты, он никогда не интересовался отношениями или тем, чтобы быть с кем-то до такой степени, и любое подобие того, что происходило до сих пор, будто исходило из фантазий и снов в пределах его головы. И звезда этих персональных шоу которых, как всегда, была одна и та же. Только теперь это реально, осязаемо и, по правде говоря, немного слишком всепоглощающе, как будто это величайшее чудо света, и он не в состоянии полностью осознать это, но… — Я верю тебе. Я просто не могу поверить, что это происходит на самом деле, — честно отвечает Тобио. После этого первоначального всплеска чувств, быть искренним по отношению к ним становится гораздо легче. И это также дает Хинате возможность поддразнивать его, маленький наглый засранец. Он ухмыляется Тобио, вздергивая крошечными бровями. — Это то, о чем ты мечтал со старшей школы? — Заткнись. Хината смеется, его тело содрогается под Тобио. Вблизи его смех звучит еще лучше. Тобио хочет попробовать и его на вкус, поэтому он ловит приоткрытый рот Хинаты в глубоком поцелуе, и восторженные звуки растворяются в нуждающихся стонах. Он хочет извлечь больше звуков Хинаты, попробовать на вкус каждый тон и тембр, поэтому целует его более настойчиво, более неистово, он хочет чувствовать больше его, просто больше Хинаты, и экспериментально ведёт бедрами вниз. Он чувствует как Хината выгибается к нему навстречу, чувствует, какой именно эффект это производит на него — на них обоих, если быть честным — и сладкое трение, когда твердость Хинаты в его боксерах давит на собственную, заставляет Кагеяму издать низкий, урчащий стон. Хината стонет в ответ, этот лилейный, почти отчаянный звук, от которого по позвоночнику Тобио пробегают электрические разряды. Практически как по инстинкту, они сливаются в этом нескоординированном и неуклюжем движении бедер, толкаясь то вниз, то вверх. Капли пота катятся между ними, скользкие, горячие и грязные, а кровь Кагеямы горит и танцует под кожей, согревая его изнутри и концентрируясь в основном на его нижней половине. Тобио напрягается в своих боксерах, и он почти уверен, что в них течет, и это должно было быть чертовски смущающим, но Хината в точно таком же состоянии, судя по влажной выпуклости, упирающейся в него. И это только раззадоривает жадность Тобио, поэтому он двигает бедрами еще сильнее, его рот впивается во влажную шею Хинаты, покрывая ее поцелуями и мягкими покусываниями. Скулеж Хинаты становится громче с каждым прикосновением зубов Тобио. — Я… если тебе кажется всё это слишком быстрым, мы можем остановиться, — бормочет Тобио в мокрую кожу, но его слова противоречат его действиям, когда он продолжает свои манипуляции. Он слегка посасывает сильный изгиб плеч Хинаты, бедра все еще подрагивают и давят на набухающую эрекцию Хинаты, чувствуя, как жар усиливается с каждым толчком. — Это— ах— действительно ты, Кагеяма? — Хината дразнится, все еще способный вести себя несносным дерьмом, даже несмотря на то, что звучит это так, будто ему трудно дышать. — С каких это пор ты останавливаешь нас двигаться слишком быстро? — Тупица. Это совсем другое, — упрекает Тобио. Он действительно не знает, почему настаивает на этом, когда его тело постоянно предает его. — Все в порядке. Мы должны наверстать все те разы, когда мы могли бы это сделать, — говорит Хината с жестокой честностью и еще крепче обхватывает руками и ногами Тобио. — И я продолжаю говорить это— — Хината грубо приподнимает бедра, вырывая хриплый стон из горла Тобио. — Я хочу тебя. Что-то теплое вспыхивает в груди Тобио и проникает дальше вниз, разматываясь в низу живота, смесь желания, жажды и нежности. — Л-ладно, — беспомощно заикается он. — Ладно. Хината хихикает. — Теперь все хорошо? — Да. — Хорошо, — говорит Хината, и теперь пара цепких рук тянет Тобио за боксеры. — Можно мне? Тобио сглатывает. — Только если ты тоже снимешь свои. — Ну, Кагеяма-кун, мои руки довольно заняты, — отмечает Хината, теребя пальцами подол боксеров Тобио. — Ты сделай это. Ладно. Черт. Это происходит. И это происходит быстро, его тело движется быстрее, чем мозг может обработать происходящее, и теперь они вертятся и ерзают, руки повсюду, когда они пытаются избавить друг друга от оставшейся одежды, отбрасывая ее в сторону. И если Тобио раньше и было жарко, то это несравнимо с обжигающим жаром от совместного тепла их обнаженных тел, скользящих и облегающих друг друга так идеально, что это нереально, и на мгновение они просто отдаются этому чувству близости, тепла, которое они разделяют, ритмичному стуку их сердец, бьющихся синхронно. Это почти похоже на то чувство, которое Тобио испытывает всякий раз, когда играет с Хинатой — чувство «единства», которое никогда не исчезает. В течение долгих трех лет он хотел этого, но не сомневался, что это лишь вопрос времени, когда он снова испытает это чувство. Но это, как он полагает, тоже не так уж плохо. Ах, хотя кого он обманывает? Эти ощущения настолько охуенно великолепны, что Тобио аж задыхается от их безмерности, и он рад, что ему никогда не поводилось заниматься этим с другими людьми, потому что он чертовски уверен, что это просто побледнело бы в сравнении, и это было бы неправильно, не тогда, когда просто держать Хинату в своих объятиях, вдыхая его потный цитрусовый аромат позволяя его потному, цитрусовому аромату наполнять чувства Тобио психоделической эйфорией, уже кажется таким идеальным. Когда их члены скользят друг по другу, твердые, влажные и скользкие, они оба издают один и тот же тупой пронзительный стон, и Тобио понимает, что он ошибается. Это. Вот это идеально. Хината дрожит под ним, крепко обхватив руками, тупыми ногтями оставляя борозды на коже Тобио. — Ах-х— К-Кагеяма, пожалуйста, просто— хгх— — бессвязно скулит он, но Тобио каким-то образом точно знает, чего он хочет. Или, может быть, он самопроецируется; хотя, в действительности это не имеет значения, потому что, как только Тобио толкается бедрами вниз, Хината вскрикивает от удовольствия, и это единственный признак, который ему нужен, и он снова подается вперед, потирая их пропитанные преякулятом члены с растущим чувством безрассудства. Он даже не осознает, что начал бормотать ругательства и пошлости, и на этот раз Хината не ругает его; он просто присоединяется к нему в этом хоре искаженных стонов и хрипов. — Б-блядь— ах— Х-Хината— Хината— — К-Кагеяма— Яма— продолжай— ах-х-хнг— Сильные бедра плотно обхватывают талию Тобио, та самая пара, которая отвлекала его как сумасшедшего на протяжении всего матча. Он дрожащей рукой проводит по ним, чувствуя, как напрягаются и сжимаются мышцы, как они подрагивают, когда их темп становится все более бешеным, почти неистовым. Его рука крепко вцепляется в плотную массу плоти, другая проникает под Хинату, чтобы притянуть его еще ближе, нуждаясь в том, чтобы чувствовать больше, слышать больше, ощущать больше. Их губы снова встречаются, челюсти отвисают, языки соприкасаются, дыхание смешивается, бедра все еще неустанно двигаются, и Тобио настолько теряется во всем этом, что на одно эфемерное мгновение ему кажется, что он, должно быть, видит сон, еще одну из тех фантазий, которые иногда мучают его по ночам, сладкая пытка, эксплуатирующая его скрытые желания и потребности. Но приглушенные стоны Хинаты во рту Тобио, то, как он так отчаянно цепляется за него, поднимая свои бедра навстречу каждому толчку Тобио, слишком серафимы и великолепны, чтобы его, по общему признанию, некреативный ум мог создать это самостоятельно. И эти фантазмы приносят с собой слишком много болезненных воспоминаний, о тоске и узнавание по вещам, которые, как он думал, он никогда не получит, о попытках глупо подавить чувства в надежде, что он забудет о них. Но сейчас он не чувствует ничего из этого — это оживающее сияние экстаза, которое струится по его венам, сглаживая все борозды и трещины. Это обычное, простое счастье, и это самое настоящее, что Тобио когда-либо знал, не считая волейбола. Он прижимает Хинату еще крепче, целует его щеки, нос, капельки пота, стекающие по лицу, и Хината икает и задыхается, пальцами скользя вверх и вниз по спине Тобио, побуждая его, и Тобио более чем готов подчиниться. Он размеренно покачивает бедрами, совсем немножко, и кончик его истекающего члена соприкасается с головкой Хинаты. Он рычит от ощущения, усиленное трение слишком ошеломляюще приятно, и он увеличивает их темп, кровать раскачивается и ударяется о стену вместе с их быстрыми, волнообразными движениями. Живот Хинаты скользкий от смеси их преякулятов, делая все атласно-гладким и мокрым, и это так чертовски фантастично, что Тобио на самом деле боится, что сойдет с ума от сгущенного удовольствия, проникающего в каждую щель его существа, и уверенной мысли, что Хината чувствует то же самое, достаточно, чтобы подтолкнуть его к пропасти, прыгнуть и сдаться, и он имеет полное намерение взять Хинату с собой. — Каге— Тобио— Тобио, — задыхается Хината, и слышать, как Хината стонет его имя, как будто это единственное слово, которое он способен произнести в данный момент — это последний завершающий фаталити. С дрожью во всем теле, разрушающей все сознательные мысли, член Тобио пульсирует от сильного жара, и он изливается на Хинату, с такой силой, что у него начинаются неконтролируемые спазмы, и ни секунды не медля, Хината следует за ним, выплескивая и покрывая их обоих спермой. Оба их тела дрожат в тандеме, держась, цепляясь друг за друга, когда разряды удовольствия и экстаза скачут и искрятся между ними. Их рты находят друг друга, глотая сдавленные всхлипы и отчаянные стоны, наслаждаясь волнующим блаженством как можно дольше, падая все глубже и глубже, пока Тобио не перестает понимать, падает он или действительно летит. Рука крепко сжимает его волосы, притягивая ближе, и Хината проводит носом по изгибу челюсти Тобио, теплое дыхание обдает кожу Кагеямы, прежде чем прошептать: «Я люблю тебя», и Тобио решает, что он не падает и не летит. Он именно там, где хочет быть.

__________________________

Тобио просыпается с раскалывающейся головой, конечностями, болящими так, как будто он пробежал марафон, и огромной тяжестью на животе, из-за которой воздух не поступает в легкие. — Утречка! — щебечет Хината, улыбаясь ярче, чем полоска солнечного света, льющегося через окна. Он выглядит слегка взъерошенным, его волосы взлохмачены больше, чем обычно, глаза прищурены, даже искрятся, когда он улыбается Тобио сверху вниз. Он так чертовски красив, что это отчасти выводит Тобио из себя, но каким—то странном, головокружительном смысле — если это вообще имеет значение. — Слезай, ты тяжелый, — говорит Тобио, его голос немного хрипловат из-за оставшихся гранул сна, но он не делает ничего, чтобы на самом деле столкнуть Хинату с себя. Напротив, его руки скользят вверх по крепким бедрам, окаймляющим его бока, ладони пробегают вверх и вниз по напряженным мышцам. Хината возмущенно выдыхает и надувает губы. — Ты плох в этом. — В чём? — Тобио отвечает рассеянно, всё его внимание сосредоточено на ласках гладкой кожи Хинаты, пальцы скользят вверх и слегка сжимают его бока. — В бытье моего парня. Кагеяма давится слюной. — Твоего пар— хах— чего?! — Парня, идиот, — говорит Хината, вычленяя каждый слог, будто разговаривает с младенцем. А затем недоверие на его лице исчезает, и он начинает теребить пальцы и покусывать нижнюю губу. — Это— то, чем мы являемся сейчас, верно? Честно говоря, Тобио тоже не так уверен. Они действительно признались прошлой ночью и сделали некоторые…вещи, и это было совершенно потрясающе, вероятно, одна из лучших ночей в жизни Тобио, и он разберется и вернется к этому позже — предпочтительно с Хинатой. Но сначала он — они — должны разобраться с этим. Это внезапное изменение в их отношениях. Хината — это много, много разных вещей в жизни Тобио. Соперник, друг, партнер. Человек, который вытащил его с края тьмы, человек, который подталкивает его к преодолению своих границ и пределов. Человек, в которого он влюблен по всем этим причинам и миллионам других, и он не совсем уверен, охватывает ли слово «парень» то, чем является для него Хината, или есть ли вообще слово или обозначение того, кем он является на самом деле. Он просто Хината, глупый, тупица Хината, и это само по себе относится к другой категории, и каким бы бесящим и раздражающим он ни был, Тобио хочет его, жаждет его почти на том же уровне, что и волейбол. Тобио потребовалось почти шесть лет, чтобы добиться этого, и теперь, когда он у него есть, нет ни единого шанса, что он позволит ему уйти. — Конечно, — в конце концов отвечает Тобио после полсекунды размышлений. — На пока. Хината моргает, наклонив голову в сторону — привычка, так он делает, когда его что-то озадачивает. Это так обезоруживающе очаровательно. — Пока? — Пока, — подтверждает Тобио, прежде чем притянуть Хинату к себе, зарываясь рукой в копну оранжевых волос, прижимая его голову к груди, позволяя ему услышать гулкие удары своего сердца. — Потому что когда-нибудь я женюсь на тебе, — после короткой паузы он добавляет: — Я… если ты хочешь. Слова переоцениваются, и для человека, у которого их бесконечное количество льется из болтливого рта, это легкомысленное заявление, потому что ответ, мягко и нежно касающийся губ Тобио — это громкое, звучное «да». И смутно Тобио думает, что это еще одна победа для него.