***
Счастлив мальчишка. Только лишь пытка Снами и явью — прекрасная участь. А мечтал ли так я, от отчаянья мучась, Землю терзая, напуганный рыком? Где тот медведь? Уже шкура истлела, Выела моль в шерсти бурой дыру… Помню тревогу, ведь не к добру За окном что-то птица ночная пропела… Что со мной было? Помнишь ли, Чарльз? Был я мечтатель, был семинарист, Был я студент, помню жёг я тот лист С тайной врачебной. Который уж раз. Прятал, сжигал, только вот находили, Бит был не раз, и ведь очень жестоко… Есть в мире счастье — ночью глубокой, Ты целовал, и вмиг раны зажили. Страшно не в адский котёл окунуться, Страшен был огненный ангельский меч. Я и не ждал, что меня уберечь Сможешь лишь ты. Мне хотелось проснуться, Веришь ли ты, то был первый лишь раз, После того, что ты сделал со мною, Того, что накрыло горячей волною И утопило в пламени глаз. Не боялся тебя, не боялся совсем, Только та страшная злоба в глазах, Монашек простой, угораздивший в ад — Мог быть я пищей демонам тем. Был я и шут, но шутил я неважно, Дорог мне был только смех, его звон, На твоих связках колышется он И сейчас. Это я чувствую — наше. Наше. Хрустальный, невидимый звон, В горле твоём и в бездонных глазах Будто в тех первых, мучительных снах, Где я слезами омыл твой престол…***
И вижу я, как в хризолитовом тумане Сверкает тёмным камешком душа. И осторожно, даже не дыша, Пытаюсь удержать, как на аркане. В руках она горит, как тени кожи, В огнях свечей, в моих руках и в тканях. Я чувствую, как лоно океана Под ней колышется, совсем чуть-чуть, быть может… Я чувствую всё до мельчайшей капли, Как содрогается живот от поцелуя, Как уголочки губ недвижимо тоскуют, И думаю — на самом деле так ли? Я видел и твой смех, и твои всхлипы, Я видел больше, чем ты знаешь сам. Я слышу — изумрудный твой туман… Он пахнет, как цветок нежнейшей липы. Взгляни же Макс — моя частица плоти, Заключена в тончайшем, юном теле. А помнишь ты, как мы его хотели Заполучить себе? Как голубок в полёте. Я видел лишь однажды, как такой Уселся лапками на позолоту храма И солнце, в час полдённого тумана, Огнём металла лапки обожгло… Но знаешь Макс, когда такая птичка Опалит коготки о позолоту, Неужто не найдёт она охоту Искать местечко где прохлада и затишье? Где мрак, где огненную серу Сковало серо-синей пеленой. Тогда в пристанище ином Он обретёт покой наверно. Как думаешь, как скоро он погибнет Для тех, кто опаляет часто лапки, Кому своих двух крылышек не жалко Сжигать в огне, что больше не остынет? Он не остынет, не угаснет та завеса, Что мы палили из остатков нимбов. Да, Макс, наш ад уж больше не остынет, Доколе есть на свете два мальчишки-беса. Вот ты. Вот он, ты видишь, а других Мне не дано. И счастлив я, что вас Я вижу, изумруды ваших глаз… И каждый раз я вижу пламя в них.