Следом за огнями

Таня присела на небольшую лавочку и попыталась отвести глаза от нескончаемых крестов, буяющих цветов, чрезмерно ярких, как для такого места. Лето – оно слишком яркое для кладбища. Кажется, всё вокруг смеётся и радуется, вот только красные розы кажутся россыпью крови и боли, а белое – будто бы попытка казаться веселее, чем есть на самом деле. Зелёный, цвет, для природы стандартный, наверное, больше походит на некие гравировки на фоне страшной чёрной земли. Страшной по той причине, что всё вокруг обозначает одну лишь смерть, и ничего больше. А, нет. Ещё боль, сплошную и непроглядную. Раны на душе – глубокие кровоточащие порезы. Несмотря на то, что сейчас на улице середина июля, здесь темно. Наверное, по той причине, что небо всё затянуто тучами, а времени уже – часов девять, скорее всего, вечера. Она давно на часы не смотрела, так что так сразу и не скажет. Но угадать обязательно попытается, по старой привычке. Папой придуманной старой привычке. Девушка вновь посмотрела на небольшой памятник. И надпись – «Леопольд Гроттер», и страшная дата – рождения и смерти. Смерти, наступившей всего лишь три дня назад. «София Гроттер судорожно всхлипнула и потянулась к платку, но, не удержав смятую ткань в руке, случайно уронила её на землю. Опустив голову, одёрнула чёрную блузку, новую ещё совсем – такую же свежую, как и только что вырытая могила. Подняла руку, задрожала и попыталась перекрестить гроб, но не смогла устоять и едва не рухнула на колени – не дали подоспевшие родственники. Солнце забралось слишком высоко, слишком ярко светило, и от этого большинство присутствующих уже мечтали поскорее уйти отсюда и спрятаться в доме. Что им до умершего человека? Ничего особенного, просто очередной сотрудник, родственник, просто лишний в этой жизни и… - Мама, осторожнее, - Таня придержала Софию за руку и протянула всхлипывающей женщине свой платок – дабы та вытерла слёзы, градом катящиеся по лицу. - Всё в порядке, - тихо прошептала старшая Гроттер и приобняла дочь за плечи, будто бы пытаясь успокоить и её. Татьяна выплакала свои слёзы за эти страшные три дня, а сейчас ей надо было быть сильной, чтобы поддержать маму, разобраться с гостями, дальними родственниками, которые почему-то приехали на похороны и теперь ждут только того, чтобы добраться до накрытого стола. Что им до Леопольда? Вот тот же Герман Дурнев, какой-то там пятиюродный брат, или кто он папе приходится? В общем, десятая вода на киселе. Но всё равно – терпеть надо. - А завещание уже оглашали? – интересуется Нинель, одёргивая кофту своей «маленькой» двадцатилетней дочурке, Пенелопе. Дурнева – она такая, ей вообще-то всё равно, но вдруг что перепадёт? София судорожно всхлипывает и едва не падает в яму, в которую вот-вот должны положить гроб. И почему они так задерживаются, почему до сих пор нет? Все стоят, ждут, когда же всё закончится, а старшей Гроттер надо в больницу, у неё сердце болит…» Таня судорожно вдохнула воздух и попыталась подняться на ноги, но сил не было – только сидеть здесь, да и то с трудом. Уйти – и то не может. Нет у неё сил сидеть там, среди этих ненормальных людей, и слушать, как они перемывают косточки её отцу. Раздался звонок мобильного телефона, но девушка даже не попыталась взять трубку. «И день сегодня – неподходящий. Тучи только под вечер собрались, а дождя всё нет и нет. И Леопольд погиб в солнечный, яркий, полный счастья день. Странно – а мир и не предвещал его смерть. Вообще ничего не предвещало. «Ваш отец умер по дороге в больницу», - доносятся из трубки страшные слова. Она даже слова произнести не могла, чувствовала только, как мама пытается отобрать трубку и что-то спрашивает у человека, который звонил. Врач, кажется, но это не важно. - Они даже не пригласили меня на опознание, - прошептала София. – Зам его поехал. Сказал, что так будет легче. - Но так ведь действительно… - попытался заикнуться кто-то, но его мягко попросили помолчать и не мешать Гроттер. Всё равно несчастная вдова больше ничего не сможет изменить. - Они мне его не показали, - София отчаянно смотрит на дочь, но та лишь отрицательно качает головой – её тоже даже не подпустили. Их вообще ни к чему не допустили, сказали, что им, несчастным, отдохнуть надо. Помнить его живым, а не мёртвым и изуродованным. После страшной аварии на пустой дороге. Говорили, автомобиль занесло по вине водителя. Вот только Леопольд утром ещё прекрасно себя чувствовал, и не было ему плохо, и водил хорошо, и не пил никогда и… Да сотню отговорок придумаешь, лишь бы не признавать, что он всё же мёртв! - А ещё его хоронили в закрытом гробу, доченька, - прошептала София совсем уж тихо, так, что никто даже не услышал. Таня вздохнула. Мама постоянно говорит об этом – говорит, с тоской наблюдая, как землёй засыпают могилу отца, как устанавливают будто бы специально заказанный памятник. Складывается такое впечатление, что к его смерти готовились все-все, а им не сказали. То ли пожалели, то ли специально, дабы потом больнее было и страшнее…» А то, что сейчас сердце на куски разрывается – на это всем наплевать. И почему всегда так? Гроттер вновь содрогнулась и наконец-то обратила внимание на свой телефон, уже минут пять надрывающийся. Медленно взяла в руки и обнаружила, что звонит-то ей, оказывается, мама. Подняла трубку – хотя надеялась, что будет сидеть здесь одна, и никто её не потревожит. Но Софии-то только хуже, намного хуже, поэтому надо заставлять себя взять трубку и поговорить с нею, сказать хотя бы несколько слов. - Алло, - тихо выдохнула Таня в трубку, внезапно почувствовав на себе чей-то взгляд. Наверное, она параноиком за эти три дня стала, но разве есть какая-то разница? Пусть хоть смерть, всё равно больше особого смысла существовать дальше она не видит. - Доченька, - счастливо воскликнула женщина. – Это ты. - Я, мама. Что-то случилось? – устало поинтересовалась Гроттер, не видя причин для какой-то радости. - Твой отец жив! – выдохнула София. – Слышишь, жив! Татьяна слышала громкий смех матери и уже понять не могла, что именно произошло. То ли она с ума сошла, то ли действительно всё ей приснилось? Вот только могилы слишком реальны, чтобы всё это оказалось обыкновенным сном. И дождь литься начинает, тоже чрезмерно реальный. Гроттер вскочила на ноги, чувствуя, что ей немедленно надо ехать домой. Что-то случилось или же должно случиться – впрочем, какая разница? Она нужна маме, пускай та сейчас просто смеётся и кажется невероятно счастливой. Что-то здесь не так – вот только что? Да это и неважно, что именно произошло. Она обязательно должна быть сейчас дома. - Мамочка, папа три дня назад умер. Мы же только что его похоронили, слышишь, - тихо, будто бы она разговаривала с сумасшедшей, промолвила Таня. - Он жив, слышишь! – обрадовано воскликнула София. – Я прихожу домой и… Больше женщина ничего сказать не успела. Послышалось тихое восклицание, вероятно, принадлежавшее ей, а потом всё – тишина. Нет, ещё звук падения – наверное, телефон на пол упал. - Мама! – позвала Таня. Ответа не было. – Мама! Где-то там, наверное, в их квартире, кто-то ходил, а потом связь прервалась. Гроттер так и не успела докричаться до матери. И в который раз убедилась, что что-то всё-таки случилось. Что-то невероятно страшное. Девушка поймала себя на мысли, что больше сидеть и медлить нельзя – она должна сейчас же поехать домой и выяснить, что именно случилось с мамой. Ещё одну подобную потерю она точно не переживёт… Не обращая внимания ни на что, Гроттер бросилась к остановке, рассчитывая на то, что успеет-таки добежать туда до того момента, как доедет автобус. Судя по всему, минут пять у неё в запасе есть, проезжая часть совершенно пуста, людей вокруг нет – мало кто желает ночью торчать на кладбище. Таня ускорила шаг, но вдруг что-то заставило её оглянуться. Дорогу осветили фары какого-то джипа, мчавшегося прямо на неё. Мчавшегося на полной скорости. И водитель, судя по всему, не собирался тормозить…