///
12 октября 2022 г. в 23:31
наверное, если бы явтух увидел человека более уставшего, чем он сам, съел бы собственную трубку без соли и масла. смотрит в водную гладь, пытается найти там себя, не находит. кудри седые находит, морщины под глазами, усы, глаза красные. как у того волка, что хуторской хлопчик в лесу встретил. жалкое зрелище.
не всегда же на побегушках у нечисти был. когда-то дивчинам под юбки лез, шашкой размахивал налево и направо, горилки пил столько, сколько всему хутору и не снилось. а вон, влез ведь в капкан. его личный капкан улыбается так, что сердце в пятки уходит, и обманчиво-ласково тянет «явтуше», щурится хитро черными глазами, сорочку с плеч снимает и смеется звонко. раньше бы душу продал за панскую дочь.
теперь, вот, устал. сколько хлопцев ни за что сгинуло. теперь даже мурашки по спине не бегали. кто сено косит, кто дрова рубит, а явтух хлопчиков на смерть приводит. и идут ведь покорно, как бараны. спасать их явтух тоже устал. чего спасать, если спасаться не хотят? повелись на улыбку да на панские червонцы, нехай страдают теперь.
явтух совершенно точно уверен, что его сердце засохло и превратилось в уголек потухший. хотя бы потому, что для него проснуться, помолиться да идти самому сатане служить — как горилкой с утра упиться. обыкновенная ситуация. на ярмарку приходит хмурый, смотрит исподлобья на пьяных вусмерть казаков да бурсачков молоденьких, на пана сотника да на голубушку его. плохи дела. к гадалке не ходи — вон, жертва её.
бестолковый совершенно. хома явтуху напоминает цыпленка, которому голову отрубили. и он носится по курятнику, спотыкается и дальше носится. явтух даже усмехается в усы, когда пан философ перед панночкой кланяться отказывается. дурак. сам в юности был готов в ногах у ведьмы валяться, и все равно не помогло, а тут ума нет, зато храбрости и глупости — хоть отбавляй.
когда хома вслух называет хозяйку ведьмой, явтух три раза крестится и целует евангелие. не к добру. ох, не к добру.
конечно, что будет дальше, явтух знает. и от этого он тоже устал. сам приводит хлопчика на смерть, сам пану сотнику кланяется, сам до церкви ведет. хома смеется звонко, рассказывает, дескать, водки бы из фруктов накурить, с девками бы гопака сплясать.
явтух думает, что хома очень глупый. и очень живой.
запирает дверь в церковь, крестится. смотрит на флягу с горилкой на поясе, но не пьет. явтух вообще редко пьет. не любит, когда ум заморочен. до хутора идет долго, окольными тропами. может, поэтому греха и отмолить не может, что по-прежнему сатане служит? и сердце дерет, что кошка лапами, не было такого, ой, не было.
хома, совсем седой, смотрит, как щенок, которого топить собираются. даже скулит также. явтуху его жаль, наверное. только вот теперь хома совсем пропал, не убежит. даром, что панночка его выбрала. сам попался в сети, сам хорохорился, сам лез на шашку голой грудью. явтух затягивается табаком из трубки, боится при пане сотнике слово сказать. хома ведь не только себя мог бы спасти, и его самого тоже. искренно говоря, лет явтуху столько, что он бы помер сразу, как его отпустили. но оно и к лучшему.
а теперь хома молиться пытается, к господу взывает. явтуху очень хочется парубка за шкирку отсюда вытащить, но призрачная надежда на свое спасение перед глазами маячит, как морковка перед ослом. старый дурак. ничем не хуже, чем молодой.
когда дверь запирает, крестится, молитву шепчет, не прекращая. жмурится так, что перед очами искры сверкают. к голосам хозяев-то он привык, а вот к тому, что бурсачок будет дядьку явтуха звать всю ночь напролет — нет. где казацкую смелость растерял? давно шашку в руки не брал, неужто?
явтух устал. от всего устал. явтух устал от того, что ему нужно обрекать молодцев на смерть, но эти молодцы никогда так надрывно его не звали, не смотрели котячьими глазами жалобно, не вырывались и не отнекивались от ведьминой любви. этот ведь ребенок совсем, даром, что дубина стоеросовая на полторы головы выше.
если бы явтух мог стать еще более седым за эту ночь, он бы стал. отче наш читает, не прекращая, и ненавидит казаков да казачек больше всех на свете. то ему одному пришлось хому защищать, этим-то плевать. все понимают, черти. седой мальчишка стал, як старый явтух. и душу свою также отдал, як старый явтух. долгая ночь, бесконечная ночь, черная. пан сотник из церкви выходит, одаряет только холодным взглядом. ведьма щебечет: «чего же ты тут, явтуше?», смеется своим бесовским смехом и исчезает.
а хома один в церкви остался. нельзя ж его одного оставлять, вешаться пойдет. или топиться. явтух треплет по седым волосам, будит, горилку достает. философ к фляге припадает и пьет, как воду. смотрит совсем безумными глазами, бешеными. не то пьяный, не то испуганный. раньше бы смешным показался, да смеяться не хочется.
а ведь гарный хлопчик, ни за что пропал. ему бы не в бурсе молитвы читать, а с девками по сеновалам валяться. но поздно уже. теперь хома весь белый, и губы белые. и смотрит своими глазами голубыми невозможными так, будто спастись еще можно. длинным языком только тарелки глубокие вылизывать, поэтому явтух молчит, пообещать ничего не может.
— яке дибало, таке й здибало, пан философ, — хрипит, сверху вниз на хому глядя. все на ноги встать не может. цепляется за явтуха, как утопающий за соломинку, всё бормочет, дескать, а как, а что, а жизнь и душу свою не спас, помоги, дядька явтух. дядька явтух тут ничем не поможет, только гладит по седым волосам, улыбается в усы невесело, мол, и так жить научишься, я же научился.
хома совсем потерялся. хома жмется, как битая собака, воет и скулит, сжимает свитку в пальцах до белесых костяшек, еще немного — пополам явтуха сломает. невелика потеря. лихо пан сотник своему старому слуге замену нашел. замена, правда, это пока не до конца поняла, поэтому бешено глазами крутит и целоваться лезет, как девка. ишь ты, и усы колючие не смущают, и церковь дурная. тыкается хома вслепую, а бахвалился сколько, и плачет. целовать хому — мокро и солоно, как в море плавать, но явтух раз уж решил помочь хлопчику — поможет. придумает. у хомы руки горячие, как печка, живой, совсем живой. даже слишком живой для этого места.
явтух устал страшно. ему до того погано, что смеяться хочется, но не выходит смеяться, когда хома то плачет, слезами кафтан мочит, то в губы своими вжимается. увидел, кому не кланялся. может, не такой дурак, каким казался. его панночка выбрала, к себе забрала, да только наигралась уже. умница девочка, мало ли таких заезжих бурсаков каждое лето на хуторе. выбросила, как сломанную погремушку. как явтуха в свое время выбросила.
у хомы глаза голубые-голубые и заплаканные. он все идти никуда не хочет да явтуха от себя не отпускает. нашел спасителя. возможно, впервые за сотню лет явтух в себе чувствует силы спасать. не от пана вия, конечно. так, от себя самого. потому что лучше всех знает, что как воды нахлебаешься — горло болит да голос садится, а от веревки на шее ссадины остаются.