Несколько ошибок

В академии ходила поговорка «Аль-Хайтам никогда не ошибается, а если ошибается, то у тебя просто ещё не хватило знаний понять его замысел», но, разумеется, это была ложь, хоть и льстящая самолюбию. Конечно, Аль-Хайтам ошибался. Он человек из плоти и крови, который не может управлять своей судьбой, как бы ему этого не хотелось, поэтому и у него были свои тщательно скрытые промахи. Такие как спать по три часа в трое суток во время первого курса академии, после чего пришлось лечить головные боли. Пить столько кофе, что у него появился безлимит во всех кофейнях столицы, вот только желудок это не оценил. То забывать про физическую подготовку, то маниакально сбрасывать напряжение в тренировочных залах, из-за чего спина, кажется, уже никогда не будет прежней. Перегнуть палку в общении с кочевниками. Поверить не тому осведомителю. Трахнуть Сайно в семнадцать лет. О последнем Аль-Хайтам сожалел особенно сильно. Это была ошибка, порождённая его глупостью, тщеславием, которое здесь, увы, нельзя было отрицать, и до ужаса банальными подростковыми гормонами. Он был одинок, обласкан вниманием преподавателей, изнывал на скучных лекциях ради проходных баллов, сбегал подслушивать пары у старших курсов и всё сильнее ощущал свою исключительность. Вернее, в семнадцать это ощущалось как проказа, словно бы были все люди и Аль-Хайтам, непонятно почему до боли на них похожий внешне и так же болезненно отличный внутренне. Когда в даршан Хараватат на курс младше поступил пустынник, он не мог не обратить на него внимание. Обычно с той стороны стены Самиэля детей принимали в раннем возрасте: это был прагматичный расчёт на то, что за время учёбы удастся привить им отвращение к родине и навсегда привязать к академии, однако Сайно был совсем другим. Он сам пересёк пустыню, если верить слухам, и прошёл все экзамены с такими баллами, что без проблем смог влиться в класс с обычными учениками. Разумеется, это вызвало резонанс! Какая-то пустынная собака вдруг оказалась настолько умна! Откуда он столько знает о письме? Кто его научил так ловко разбирать каменные таблички? Все знают, что пустынники необучаемы, двух слов связать не могут и полагаются лишь на грубую силу, и вдруг среди них такой бриллиант?! Аль-Хайтам не спешил знакомиться с новеньким, предпочитая наблюдать издалека. Он и сам был своего рода бриллиантом, так к чему такой переполох? И всё же Сайно оказался… интересным? Всегда серьёзный, спокойный, не обращающий внимание ни на издёвки, ни на похвалы, и до зубного скрежета принципиальный. Это раздражало сильнее всего прочего. Откуда у какого-то пустынника столько достоинства? Столько достоинств… Он сам-то глядел на Сайно свысока, но что вообще можно ожидать от семнадцатилетнего дурака, не защитившего ещё ни одной диссертации? Разумеется, он был подвержен стереотипам! И да, это была ещё одна ошибка из прошлого, которую следовало тщательно скрывать. В общем, подружиться с Сайно оказалось очень легко, если знать, какие темы лучше не поднимать. Аль-Хайтам просто дал пару советов, объяснил непонятную тему, забронировал редкую книгу в библиотеке. Он называл это про себя «приручение пустынной собаки», а сам даже не обратил внимание, как оказалось приятно сидеть рядом с Сайно над одной книгой, как спокойно выучивались самые сложные темы, пока его лицо было напротив, и как просто решался любой вопрос, если Сайно подключался к обсуждению. У него оказались ловкие, всегда очень тёплые руки. Не соответствующая серьёзному виду привычка кусать кончик пера. Ужасно несерьёзный рост, позволявший им помещаться в одном кресле. И переворачивающая всё нутро тайная улыбка, едва-едва касающаяся уголков губ, зато зажигающая звёзды в алых глазах. Аль-Хайтам никогда не был излишне романтичен. Он не терпел любовных стихов, едва переваривал лиричные песни и точно не был склонен к таким метафорам, как «звёзды в алых глазах». И он определённо не мог понять, что же с ним происходило. Когда проснулся в перепачканных штанах и со всё ещё твёрдым членом — понял. Это были просто подростковые гормоны и чувство одиночества. Сайно просто подвернулся под руку. Не будет ничего плохого, если он этим воспользуется. Оглядываясь сейчас назад, Аль-Хайтам задавался вопросом, как не умер с таким уровнем умозаключений в какой-нибудь из первых экспедиций. Конечно, будь Сайно более нормальным, более обычным, более… не похожим на него самого, пришлось бы начинать с долгого и утомительного процесса ухаживаний, который всегда Аль-Хайтама раздражал. Он не понимал, зачем тратить время на свидания, если можно вместе сидеть в библиотеке, для чего заказывать столик в кафе, если можно забраться в самый угол какой-то кофейни и до утра спорить о методах исследования, а потом рассчитать по трехэтажному уравнению, кто же будет платить. По крайней мере это то, чем он занимался с Сайно и в чём находил удовольствие, но остальные смотрели косо и требовали всего самого скучного и ординарного. Сайно, разумеется, не требовал. Когда Аль-Хайтам под видом научного интереса спросил о брачных обычаях пустынников, а затем со свойственной юношеству беспардонностью уточнил, девственник ли Сайно и не хочет ли сменить этот статус, всё прошло донельзя лучше. Наверное, Сайно, думал Аль-Хайтам, просто неотёсанный мальчишка, только выкопавшийся из песков и ничем не искушённый. Было даже как-то неправильно тащить такого в кровать только из-за своих гормонов, но тут он себе напомнил, что не должен цепляться за нормы общества. Это было ужасно. Вернее… нет. Это было незабываемо, и оттого ужасно. Воспоминания о Сайно, утыкающемся носом в подушку, о его напряжённой от боли спине и острых плечах, вздрагивающих от каждого движения Аль-Хайтама, навсегда въелись в память. Его тихие, обрывистые стоны, которые он глушил кулаком. Прокушенная от первого толчка губа. Рассыпавшиеся по подушке белоснежные волосы, одуряюще пахнущие жасмином. Тёмные от румянца щёки и лоб. Ни единой просьбы остановиться. Ни одного упрёка. Кончая, Аль-Хайтам навалился на него всем весом, утыкаясь носом в затылок, и долго не вытаскивал член, оглушённым тем, как же хорошо было в Сайно. Это была череда картинок как в калейдоскопе, при одном воспоминании о которых до сих пор, спустя много лет, тяжелело в паху. Аль-Хайтам на самом деле прекрасно справлялся с этим. Сайно мало походил на идеальный любовный интерес, скорее на ваш персональный кошмар. Избегать его было если делом не чести, то долга, особенно если хотелось действительно заниматься наукой, а не послушно изучать лишь то, что разрешили мудрецы. Из них обоих получились прекрасные едва общающиеся коллеги, и если Аль-Хайтам и вспоминал иногда, что раньше волосы Сайно пахли жасмином, а не мёдом и орехом, то справлялся с этим легче, чем с разрешением на очередную командировку. Много лет назад, уходя из комнаты Сайно, он предупредил, чтобы Сайно не строил никаких глупых надежд. Так и сказал «глупых». Тогда это казалось эффектным, взрослым жестом, расставляющим все точки над «и». Сейчас Аль-Хайтам, слыша, что он не умеет держать язык за зубами, мог только усмехнуться — эти люди просто не знали его подростком. Он действительно насовершал много ошибок и продолжит совершать их в будущем, но мысль, что однажды он проморгает очевидную опасность, исходящую из стен Академии, и окажется с Сайно в одной крохотной деревушке посреди пустынь, никогда не приходила ему в голову. Кандакия сразу же попросила их не поубивать друг друга. О, Аль-Хайтам не хотел Сайно убивать, как раз наоборот! Что до Сайно… что ж, иногда за все ошибки приходится платить. Особенно за те, в которых ты трахаешь шестнадцатилетнего пустынника, увидевшего в тебе первого друга, а затем, в ужасе от того, что хочешь трахнуть его ещё, обрываешь с ним все связи. Ну, а потом вы взрослеете, на всё это накладываются ваши непростые характеры и диаметрально противоположные мировоззрения, и твоя ошибка становится настоящей катастрофой, которая просто ждёт своего часа. Кандакии Аль-Хайтам, разумеется, процедил сквозь зубы, что убийства не входят в список его методов. Сидеть в Аару и пытаться составить план, как остановить появление нового бога, было тем ещё испытанием. Аль-Хайтам чувствовал, как в нём копится раздражение на собственное бессилие и недальновидность, как в груди поднимается иррациональное желание сделать хоть что-нибудь, пойти куда угодно, лишь бы почувствовать, что он не стоит на месте, что не совершает новую ошибку. То, что Сайно каждый раз, когда они сталкивались на улицах или за столом, сверлил его взглядом, задачу не облегчало. Плечи у Сайно перестали быть острыми — тренировки матра заставили его нарастить массу, и теперь под смуглой кожей соблазнительно перекатывались мускулы. Прогиб спины стал ещё чётче, плавно переходя в не менее красивую задницу. Стройные ноги так и хотелось закинуть на плечи. Анализировать лицо Сайно Аль-Хайтам себе запрещал, ещё не хватало ему снова найти звёзды в красных глазах. — Почему ты никуда не уходишь? — внезапный вопрос вырвал его из перевода очередной книги. Аль-Хайтам медленно поднял на Сайно взгляд, постепенно переключаясь от научных изысканий к реальному миру. — Потому что это нерационально? — он иронично выгнул бровь. — Или мне нужно привести за собой хвост, чтобы ты мог заняться пытками? Сайно поморщился, складывая руки на груди. Несмотря на его рост, этот жест выглядел угрожающим, даже если сейчас никто никому не угрожал. — Ты предпочитаешь работать один, — Сайно пронзил его очередным махаматровским взглядом, от которого у всех обычных учёных случался нервный приступ, а у Аль-Хайтама — зудели руки вцепиться в белую чёлку, отвести её от лица и посмотреть, какими растерянными станут чужие глаза. Вряд ли Сайно поймёт, что происходит, до того, как он успеет его поцеловать. — То, что сейчас мы работаем вместе, должно выбивать тебя из равновесия. Если тебе будет проще, ты можешь перейти в Караван-рибата. Я отвлеку на себя всех шпионов Академии, пока ты не уйдёшь. О. Сайно… заботился о нём. — Я очень признателен, — Аль-Хайтам был почти горд собой, что удержался от глупой паузы, выдающей его растерянность. — Но в этом нет нужды. Пока вы не докучаете мне бесполезными разговорами, я не вижу никакой проблемы быть рядом с вами, — и добавил, невольно смягчая голос, опасаясь, что Сайно поймёт его не так. — Вместе нам в любом случае безопаснее. Не хочу по возвращении из города узнать, что Академия решила насильно вернуть своего блудного пса. Сайно поморщился, но Аль-Хайтам физически не мог говорить иначе. Наверное, если бы он хотя бы пять секунд попытался играть по правилам общества, то с ним случился бы инсульт. — Вряд ли ты сможешь что-то противопоставить матрам, если их и правда пошлют меня вернуть, — Сайно, похоже, мог стоять без движения, скрестив руки на груди, столько, сколько скалы стоят посреди пустыни. — Если такое случится, твоя задача — обезопасить Люмин и Дэхью. Их знания и связи будут весьма полезны при любом раскладе. — Я сам решу, кого мне защищать, — неожиданно для себя огрызнулся Аль-Хайтам. Он терпеть не мог командировки по сопровождению кого-то, ненавидел расставлять приоритеты на месте, в пылу сражения, без плана, и уж точно не собирался так просто отдавать Сайно в руки тех, кто собирал на него досье с дотошностью маньяков. — И уж точно не тебе говорить, что мне делать. Глаза Сайно опасно блеснули, но он взял себя в руки быстрее, чем Аль-Хайтам успел насладиться этим зрелищем. — Нам нужно успокоиться, если мы не хотим, чтобы Кандакия решила, будто мы собираемся драться, — примирительно сказал Аль-Хайтам, поправляя закладку в книге. — В конце концов, сейчас мы на одной стороне. — Мы никогда не были на разных, — отрезал Сайно, но Аль-Хайтам вместо строгости услышал здесь обиду. — Мы лишь действовали разными методами. — Верно, — он вновь провёл пальцами по закладке, лишь бы чем-то себя занять. Простые разговоры с Сайно стали такой редкостью со времён его ошибки, и сейчас вдруг стало иррационально страшно сказать что-то не так. На самом деле, Аль-Хайтам никогда не считал, что закрывать глаза на ошибку и делать вид, что её не существует — это хорошее решение. В конце концов, неисправленный промах, как неверно снятые результаты в начале исследования, может привести к настоящей катастрофе. Они и без этого стояли на пороге возможного конца Академии или всего Сумеру. Почему бы не попытаться исправить хоть что-то? — Ты не занят сегодня вечером? — Аль-Хайтам непринуждённо опёрся локтем на колено ноги, заброшенной на другую ногу. — Ты прав в том, что я чувствую напряжение, но это не оттого, что я провожу время с вами, а оттого, что, возможно, нуждаюсь в компании, чтобы не думать об ужасных перспективах, которые нам обещает наша возможная неудача. — Не знал, что великого Аль-Хайтама одолевает страх перед будущим, — улыбка у Сайно так и осталась тайной. И всё так же переворачивала всё нутро. Может быть, уличные певцы, говорящие, что первая любовь никогда не покидает вашего сердца, были в чём-то правы? Аль-Хайтам был готов провести эксперимент и стать подопытным. — Это страх не перед будущим, а перед нашей некомпетентностью, — фыркнул он. — Если великий махаматра хочет, я даже могу попробовать уделить время правилам «Призыва Семерых». — Не стоит, — Сайно забавно сморщил нос, словно учуял что-то гадкое. — Это будет святотатством. Аль-Хайтам ухмыльнулся себе под нос. — Что ж, будет первый грех за моей душой. — О чём вы? — Кандакия, видимо, всё же наблюдала за ними издалека и решила удостовериться, что их разговор не перерастёт в ссору. — Почему играть в карты — это грех? Аль-Хайтам раздражённо захлопнул книгу — он не собирался выслушивать, как Сайно объясняет этой нахалке соль шутки, уничтожая тем самым шутку до основания. Неужели было так сложно вспомнить о полном названии игры и провести аналогию? Он уже собирался уходить, как услышал в свою спину короткое «можешь зайти», прежде чем Сайно продолжил свою лекцию Кандакии, которая, похоже, уже сама была не рада, что вмешалась в чужой разговор. Ну и поделом. Аль-Хайтам терпеть не мог, когда его пытались контролировать. Если он действительно соберётся подраться с Сайно, то сделает это. Мысли о том, что сегодня он проведёт вечер не один, не нервировали, напротив — теперь у Аль-Хайтама наконец-то был план, который начал действовать так, как ему было положено. Возможно, им с Сайно удастся нормально поговорить? В конце концов, когда они не ругались до хрипоты из-за очередного «опасного эксперимента», который был опасен только с точки зрения мудрецов, и когда Сайно не цедил ему в спину обвинения в бессердечности, а сам Аль-Хайтам не издевался над его принципиальностью, было же у них что-то… хорошее. Что-то, что было очень просто потерять посреди бесконечных коридоров даршанов, но что так легко нашлось в крохотной Аару. Только у двери комнаты, выделенной Сайно, Аль-Хайтам почувствовал, как вспотели ладони, а мир словно бы стал дальше, чем был. О чём они будут говорить? О прошлом? Нет, этого допустить нельзя, ещё слишком рано обсуждать то, что было. О будущем? Там сплошная неопределённость с кучей плохих вариантов. Может, и правда сыграют в карты? Аль-Хайтам считал это глупостью, но ради интереса разок заглянул в правила и решил, что в случае прямой необходимости сможет не ударить в грязь лицом. Лучше уж карты, чем пытаться принести запоздалые извинения, что, учитывая любовь Аль-Хайтама к извинениям, будет выглядеть так, словно он пытается замолить грешки на смертном одре. Или, наоборот, уверен, что это Сайно не переживёт битву, а оттого хочет опустить его в могилу с чистым сердцем. Он толкнул дверь прежде, чем подумал, что стоило бы стучать, и оказалось не заперто. За дверью оказался Сайно. Он уже снял свой головной убор и ожерелье, и теперь, с непокрытой головой и голой грудью, неотвратимо напоминал себя шестнадцатилетнего. Даже обернулся на звук шагов с тем же настороженным видом, только выглядел ещё красивее, чем запомнил его Аль-Хайтам. Аль-Хайтам слышал выражение «меня как перемкнуло», но всегда считал это красивым оборотом речи. Рядом с Сайно это был не оборот. Аль-Хайтам в один шаг пересёк маленькую комнату и сгрёб его за талию, притягивая к себе и целуя. Тогда, много лет назад, они ни разу не поцеловались, и ему теперь не было с чем сравнить, но то, какими тёплыми и мягкими оказались губы Сайно, всё равно ощущалось идеальным. Он скользнул ему в рот языком, запоздало думая, что не чувствует ответа… и тут его языка осторожно коснулся чужой. Теперь Аль-Хайтам не смог бы остановиться, даже если бы Сайно пронзил его копьём. Они целовались медленно и сладко, словно пробуя друг друга на вкус. Аль-Хайтам почувствовал, как Сайно, поначалу неподвижный как статуя, расслабился, неуверенно и неловко обнял его за шею, потом осмелел и уже сам поцеловал глубже, щекоча чёлкой щёку. Отстраняться не хотелось и весь мир как будто перестал существовать, но первой вернулась сила тяжести и оказалось, что Сайно весит куда больше, чем кажется. — Не думал, что ты такой тяжёлый, — пробормотал Аль-Хайтам, чуть не выронив Сайно из объятий. Тот приземлился на пол с тихим фырканьем. — А сколько ты думал я вешу? Пятьдесят килограмм? По килограмму на три с тремя десятыми сантиметра роста? Аль-Хайтам быстро перевёл в уме и не сдержал довольной улыбки — сто шестьдесят восемь сантиметров идеально укладывались в его расчёты. Он стянул плащ, бросил его на стул, потянул за край пояса, развязывая узел одной рукой, а другой зарываясь в волосы Сайно и притягивая для нового поцелуя. Сайно вставал на цыпочки, чтобы достать до его губ. Архонты, в юности это бы Аль-Хайтама уничтожило сильнее воспоминаний о том, как тот стонет. Они неловко добрались до кровати, наставив себе синяков об все углы, и так рухнули на матрас, словно у них были лишние деньги и очки репутации чтобы заплатить, если проломят каркас, и не вылететь из деревни. Сайно, поначалу словно боявшийся прикасаться, потянул вверх безрукавку, и Аль-Хайтам послушно поднял руки, позволяя себя раздеть. Ощущение гладких пальцев, осторожно скользнувших по груди, было оглушающим, и Аль-Хайтам закусил губу, лишь бы не стонать, но когда Сайно, осмелев, царапнул ногтями по рёбрам, ощупал пресс и скользнул по бокам под пояс штанов, сдержаться уже не получилось. Раздевались полностью уже лёжа, приподнимаясь на локтях и помогая друг другу, но это почему-то совсем не казалось смешным. Аль-Хайтам сел на пятки, глядя на раскрасневшегося, растрёпанного, зацелованного Сайно, лежащего под ним, и это казалось почти что галлюцинацией. Он наклонился, оглаживая его ноги, и, как и хотел, закинул их на плечи, проводя руками по крепким бёдрам. Пальцы сами скользнули между, и Аль-Хайтам замер, не зная, нужно ли ему остановиться, не перегибает ли он палку, но Сайно выгнулся под ним, с намёком притираясь членом о живот. Они не говорили ни слова, словно были двумя зверьми, инстинктивно понимающими друг друга, но в том, как они касались друг друга, не было ничего звериного. Аль-Хайтам с нежностью поцеловал Сайно, крепко обнимая его за плечи, а второй рукой стал медленно растягивать, припоминая все свои прошлые опыты и случайно попавшиеся в дороге книги по биологии. Сайно дышал так же тихо, как и в прошлый раз, но теперь глушил стоны не в подушке и кулаке, а на шее Аль-Хайтама, и это казалось наконец-то правильным. Было так странно утешающе касаться губами покрытого испариной лба, утыкаться носом в пахнущие мёдом волосы, отвечать лёгким смешком на хриплое ворчание, если слишком спешил с пальцами. Как будто всё это было во сне, только Аль-Хайтаму ничего подобного не снилось: его гениальный мозг не мог представить Сайно отзывчивым, ждущим его прикосновений и щедрым на поцелуи. — Хватит, — Сайно взял его лицо в горячие ладони, упираясь лбом в лоб и хмурясь. — Я готов. — Не хочу наделать ошибок, — пробормотал Аль-Хайтам, поддавшись моменту и потёршись носом о его нос. Глаза Сайно удивлённо расширились, а потом заискрились таким удовольствием, что никакое бы небо с ними не сравнилось. — Но поверю твоей экспертной оценке. Он медленно вошёл в Сайно, чутко прислушиваясь к его прерывистым вздохам и наслаждаясь уязвимым видом, но собственное возбуждение не давало слишком долго смаковать это зрелище. Бёдра сводило от желания начать толкаться глубоко и жадно, чтобы Сайно стонал в голос, выгибаясь на простынях и царапая ему спину, чтобы стискивал ногами пояс до боли, совершенно перестав себя контролировать. Аль-Хайтам поймал его поплывший горящий взгляд сквозь рассыпавшуюся по лицу чёлку, и больше не смог терпеть. Это был почти бешеный секс, отчаянно горячий и настолько же откровенный. Сайно сначала стонал сквозь зубы, но, когда Аль-Хайтам чуть приподнял его бёдра, входя под другим углом, вскрикнул в голос, испуганно глянул в лицо Аль-Хайтаму и, кажется, покраснел ещё сильнее. Это было преступно мило. Хотелось ещё. Он вбивался в тело Сайно, жадно ловя каждый звук и ощущая ногти, цепляющиеся за плечи и лопатки, и этого оказалось так много, что Аль-Хайтам даже не успел выйти, как оргазм накрыл его. Собственное тело почти гудело от схлынувшего напряжения, а в голове впервые за много дней воцарилась блаженная пустота. Слышать, как Сайно чуть ли не хныкает, пока сперма заполняет его задницу, должно было быть запрещено законом, потому что после такого спокойно не живут и жить не могут. Но было ещё кое-что приятное на десерт. Аль-Хайтам, не выходя из него, потянулся ко всё ещё стоящему члену, наслаждаясь эстетическим видом смуглого ствола с нежно-розовой головкой в его бледной ладони. Кончая, Сайно простонал его имя. В комнате стало так тихо, что стал слышен шорох песка с улицы. Оставалось только гадать, слышали ли их деревенские, но судя по тем данным, которые запоздало предоставил мозг Аль-Хайтаму, устало лежащему поверх Сайно и ощущающему его осторожные поглаживания по исцарапанной спине, допустимый уровень шума они не превысили и смогут избежать всех неудобных расспросов. Наконец Сайно завозился и бескомпромиссно пихнул его в бок. — Встань, — к нему вернулся спокойный голос, — мне нужно помыться, пока всё не вытекло на простыни. Это прозвучало… неправильно. Аль-Хайтам нахмурился, быстро анализируя свои чувства, и понял, что ощущение счастья размывается, заменяясь привычной тревогой. — С тобой всё хорошо? — наудачу спросил он, как-то резко смутившись наготы и прикрываясь краем покрывала. Сайно, уже вставший на пол и демонстрирующий гипнотические белёсые подтёки на своих бёдрах, каким-то обессиленным движением зачесал чёлку со лба, на мгновение открывая оба глаза. От этого его лицо стало ещё нежнее, и Аль-Хайтам пожалел, что не додумался так сделать во время секса. — Разумеется со мной всё хорошо, — Сайно бросил на него косой взгляд и вздохнул. — Если ты хотел второй раз трахнуть меня шестнадцатилетнего, ты немного опоздал. Это был точный удар, подтверждающий все опасения — после того раза плохо было не одному Аль-Хайтаму, и пришлось поморщиться, чтобы взять под контроль эмоции. — Я хотел, как ты выразился, трахнуть тебя… — он замялся, и Сайно пришёл на помощь. — Я младше тебя на год, — очевидно заметив, что Аль-Хайтам принялся вычислять в уме, он добавил каким-то сложным тоном, потому что там было намешано и раздражение, и усмешка, и что-то тёплое, очень похожее на нежность. — Тебе двадцать три. Это подходило под те числа, которые крутились у Аль-Хайтама в мозгу. — Значит, я хотел трахнуть тебя двадцатидвухлетнего, — он тоже поднялся с кровати, плюнув на простыню. Не тащить же её за собой в ванну в самом деле. — Пойдём, я помогу. Сайно нахмурился и наверняка бы скрестил руки на груди, но, видимо, сам понял, что это будет выглядеть комично, пока он стоит голый, с обмякшим членом, а по его бёдрам стекает сперма. Ванна в этом домике была более чем скромная, но главное — с водопроводом. Кандакия предупредила беречь воду, поэтому они набрали едва ли треть, просто чтобы смыть с себя все лишние жидкости. Когда Аль-Хайтам взялся за мочалку, готовясь её намочить, то услышал резкое хмыканье за своей спиной. — Мне нужно вымыться и внутри, если это кажется неочевидным, и я не хотел бы делать это при тебе. Даже после секса слышать от Сайно фразы без малейшей агрессии или двойного смысла было удивительно. Вряд ли это войдёт в обыденность между ними двумя, особенно когда они вновь начнут спорить о методах Академии, но сейчас Аль-Хайтам скорее вновь предложил бы себя в руки разбойникам, чем попытался бы вернуть всё на круги своя. Учитывая его опыт, ничто хорошее не длится вечно согласно законам, описанным в философских трудах, так что всё вернётся на круги своя само собой, не взирая ни на чьи желания, так к чему торопить события? — Я же сказал, что помогу, — Аль-Хайтам опустил ноги в ванну, приглашая Сайно зайти следом и сесть ему на бёдра. — В тебе только что был мой член. Не думаю, что тебе стоит смущаться других частей моего тела. Сайно на мгновение прикрыл глаза, собираясь с силами или же ведя внутренний монолог, но всё же послушно переступил бортик ванной, замялся, но затем опёрся на плечи Аль-Хайтама и перекинул через него ноги. Аль-Хайтам подхватил его под талию, заводя вторую руку за бёдра, и когда осторожно скользнул пальцами в растянутый напряжённый вход, то ему в плечо ткнулись лбом, пряча лицо. Видимо, и у генерала махаматры были свои пределы самоконтроля. На ладонь потекла сперма, и Аль-Хайтам растягивал странное удовольствие, ощупывая Сайно изнутри и чувствуя, как тот сжимается на его пальцах. В горячке возбуждения это ощущалось не так остро, как само собой разумеющееся, но теперь эту медленную послеоргазменную ласку хотелось продлить дольше, чем ему скорее всего позволят. — Достаточно, — осадил его Сайно, заведя руку за спину и сам взявшись за его запястье, заставляя убрать пальцы. — А теперь нам нужно помыться и… Аль-Хайтам? Это был второй раз за весь день, не считая короткого стона, когда он позвал его по имени. Аль-Хайтам провёл чистой рукой по смуглой спине вверх и вниз, пересчитывая позвонки и косые мышцы, а затем спустился на поясницу, прижимая к себе вплотную. Сайно крупно вздрогнул, упираясь кулаками ему в плечи, и настороженно замер. — Что ты задумал? — А на что это похоже? — Аль-Хайтам склонил голову, из-под чёлки разглядывая лицо напротив. Теперь он мог уже не обманывать себя и анализировать сколько угодно и звёзды в глазах, и тонкий нос, и слишком тёмные и красивые для мужчины губы. От внешности Сайно можно было ждать чего угодно — дорогой наложник, изысканный танцовщик, наследник царя, но никак не охотник, умеющий преследовать свою добычу недели подряд. Впрочем, Аль-Хайтаму тоже говорили, что он не похож на учёного. — Странно, что генерал махаматра, умеющий читать чужие мысли, не может понять такой простой вещи, как исправление человеком своих старых ошибок. Сайно понял его мгновенно и поджал губы, которые Аль-Хайтаму, вошедшему в раж как и всегда, когда его план удавался, хотелось только целовать, пока ещё ничего не кончилось. — Ты сказал мне не строить глупых надежд, и это был мудрый совет. Единственный твой совет, которому я согласен следовать, — Сайно буквально прожигал его взглядом, ища ложь. — Но если ты продолжишь вести себя, как ведёшь, даже мне будет тяжело воздержаться от любых надежд. — Можешь не воздерживаться, — разрешил Аль-Хайтам. — Когда мы вернёмся в Академию, у нас не останется иного выбора как решить, будем ли мы жить этими фантазиями или сможем совместить их с реальностью. — Ты думаешь, меня пустят обратно в Академию? — Сайно словно специально проигнорировал его признание, а ведь Аль-Хайтам так красиво завернул его в ворох иносказаний! — Если мы не умрём от рук нового бога и не станем предателями в глазах Малой Властительницы, старые порядки Академии будут последним, что нам будет препятствовать. — Мне нравились старые порядки, — фыркнул Сайно. Аль-Хайтам утомлённо повёл плечами, начавшими костенеть и мёрзнуть. — Они привели тебя к изгнанию. Если, конечно, самоотречение от дела всей жизни не было запланированной ступенью в твоей карьере. — Скорее незапланированной глубиной в карьере моих возможностей, — ухмыльнулся Сайно, и Аль-Хайтам не смог удержаться от смешка. Говорят, над шутками Сайно невозможно было смеяться, но, возможно, всем этим людям не хватало третьего образования, которое было у них обоих. Сайно прогнулся в спине, откидываясь назад, чтобы достать мочалку, и у Аль-Хайтама стало горячо в груди при одной мысли, сколько всего можно было попробовать с такой гибкостью. Сайно медленно распрямился, подозрительно глядя на него. — Я чувствую, что у тебя… — Да, — оборвал его Аль-Хайтам, с усилием поднимаясь с бортика ванны и подхватывая Сайно под бёдра. Завтра мышцы рук и спины будут взывать к смерти, но сейчас ему хотелось только одного — чувствовать, как Сайно льнёт к нему, обнимая за плечи и скрестив на талии ноги, чтобы облегчить свой вес, и как он доверчиво утыкается носом ему за ухо. — С нашим уровнем подготовки я думаю, что мы можем позволить себе второй оргазм, пусть и без проникновения. Даже если Аль-Хайтам сейчас ошибался, это будет та ошибка, о которой он не станет сожалеть.