Так будет лучше?

Уоллис Арканджело понял, что взрослеть ему придется гораздо раньше, чем хотелось бы. Он знал, что с самого начала детством в его жизни не пахло, но не терял надежды, что немного, хотя бы ещё несколько лет, ему удастся прожить неизбыточными мечтами на дальних полках подсознания, не забивая голову вопросами о том, как обеспечить себя, куда идти и где искать крышу над головой. Терпеть своего отца было тяжёлой привычкой, пугающей до кончиков пальцев ног. Пьяные крики и злобное рычание со стороны старшего мужчины вынуждали блондина сжиматься в микроскопическую точку, желать раствориться в этом мире, стать невидимым. Что угодно, лишь бы не чувствовать себя настолько беспомощным. Лишь бы сконцентрироваться на чём угодно, кроме приближающегося тлеющего окурка сигареты. Инстинкты срабатывают быстрее, чем мозг успевает обработать информацию и уследить за ситуацией. Шок сковывает тело мальчика, кровь на губах и кончике языка вызывает тошноту, которая отвлекает от жжения. Уоллис не хочет знать, что из себя представляет теперь его глаз, но и не успевает. Не смотря на боль, ему совсем не до этого. Сердце замирает, трещит в груди, словно до этого было покрыто плотной корочкой. Как только юноша концентрирует с трудом зрение на кровавой картине перед ним, главная мышца перестаёт сокращаться и глухо падает куда-то в ноги. Пахнет свежей кровью. Ему думается, что этот запах он не сможет вычеркнуть из своей головы больше никогда. Чужая, но, тем не менее, родная, ещё теплая, жидкость растекается по полу. Безжизненное тело у стены напротив напоминает мальчику о всех грехах, которые он совершил, которые он мог не совершать. Напоминает о жизни, которая могла у него быть, если бы изначально ко всему относились с пониманием, если бы семья была настоящей. — О-отец.. — зовёт своего родственника Уоллис, но не слышит голоса. Только ощущает вибрацию в горле, которая подтверждает присутствие речи. — Эт-того не может б-быть.. Последние годы блондин искренне желал, иногда позволял себе даже планировать побег из дома. Он проводил расчёты о том, как следует начать новую жизнь, где придётся прятаться, каким образом зарабатывать деньги и скрываться. Согласен на любые жертвы. Но убить собственного отца? Несомненно, он был полон ненависти к нему, но самостоятельно поднять руку не в силах. В коридоре мелькает тёмный силуэт. Уоллис слышит скрежет металла и сиплое дыхание на доли секунды. Узкие зрачки серых глаз ловят его взгляд, но он не успевает прочитать в них что-либо. Хотя бы один намек на происходящее. Только чувствует и замечает следы крови на смуглой коже. Вспоминает, что сам велел избавиться от отца, оказавшись в его крепких, безжалостных руках. Чужие мольбы эхом раздаются по пустующим коридорам. Звуки, которые способствуют затиханию голосов, пробуждают окончательно рвоту у юноши, и тот не может сдерживать желудок. Глаза в бешенстве мечутся по полу, изучают испачканные узоры ковра. Тишина режет по слуху, и Уоллис в ужасе подрывается с места. — Не смей! — врывается в помещение и выбивает лезвие из чужих рук. Налетает на темноволосого мальчишку, хватает за грудки и со всей ненавистью смотрит на него. — Даже не думай об этом! Я не позволю тебе! Он знает, что Николас будет читать по губам, но не может понизить тон голоса. Кричит, надрываясь, пытается выплеснуть хотя бы таким образом эмоции, чтобы не позволить слезам пролиться. Крови достаточно, не стоит ещё больше проявлять слабости. — Он.. бо-льше.. не н-у-жен.. — смуглая испачканная ладонь ложится на лицо юноши, который в ужасе пытается отскочить назад. — Ну-жно вы-д-а-вить.. Все, что помнит Уоллис, — боль, которая поглотила его с ног до головы. Чужие пальцы грубо обходились с раной, но блондин делал всё возможное, чтобы продержать сознание на поверхности. Он цепляется со всей силы в щуплые плечи «сумеречного» и кричит. Кричит до тех пор, пока голос с трудом вырывается, пока связки не дают почувствовать физический дискомфорт, пока хоть что-нибудь не отвлечёт от мучительных ощущений. Арканджело судорожно дёргается, опускает голову, как только руки отстраняются, и обессиленно прижимается лбом у основания шеи мальчугана напротив. Ему хочется ненавидеть его за все то, что он натворил, но паника и ужас накрывают его настолько, что уже не пискнуть. К тому же, этого он желал? Добивался? Мечтал? Попросил? Конечно, он не желал смерти остальным, но уже ничего нельзя сделать. Никого не вернуть. — Чёрт, — прошипел наследник и трясущейся рукой накрыл окровавленный глаз. Нервный смех вырвался из дрожащей груди, и Уоллис ненадолго зажмурился. — Какого хрена это происходит именно со мной. Всегда. Николас не шевелится. Он мало понимал в характере молодого господина, поэтому всегда ждал его указаний. Всегда они были четкими, ясными, властными. Это было привычкой: беспрекословно следовать словам, делать то, что говорят, не быть выскочкой. Тех, кто занимается самодеятельностью, наказывают. Поэтому Николас ждёт, когда Уоллис Арканджело произнесёт новый приказ. Помимо того, что ему запрещено покончить с собой, и что ему необходимо страдать всю жизнь. Узкие глаза внимательно наблюдали за телом мальчика. Он чувствовал грудью вибрацию, которая исходила от Уоллиса, но, к сожалению, не мог понять, о чем тот повествует. Пока тот не поднимает своей головы, одаряя брюнета улыбкой. Растерянной, сожалеющей, граничащей с чем-то истеричным. Таких улыбок в своей жизни Николас видел мало, буквально по пальцам можно пересчитать. И каждый раз они внушали что-то, что называют страхом другие люди. — У-.. — в попытке заговорить, он открывает рот, но Арканджело отрицательно мотает головой. — Теперь очевидно, что я падал точно также, как ты, — сделав глубокий вдох, Уоллис растянул уголки губ как можно шире. — Мы ведь чем-то похожи. Я хотел сбежать вместе с тобой из этого проклятого мира, чтобы зажить свободно. Но теперь в этом нет никакой необходимости. Нет времени на подготовку. Николас разглядывает здоровую радужку оставшегося глаза своего хозяина и невнятно мычит. Блондин подмечает, что «сумеречный» больше походит на провинившегося пса, нежеле человека. — Я тебя ненавижу за то, что ты сделал, — он с трудом поднимается на ноги, наблюдая за мальчишкой с высоты. — Я никогда не прощу тебе этого поступка. Ты разрушил почти все, что у меня было. Я должен был позволить тебе сделать то, что ты хотел. — Н-но по-чему.. — Ты единственный, кто мне дорог, — маленькая рука вытягивается, и Уоллис смотрит на убийцу более снисходительно. Браун не игнорирует чужую помощь. Он хмурит свои темные брови, мычит под нос, но поднимается на ноги, хватаясь за чужую ладонь. Она оказывается неожиданно теплой, мягкой, от чего он не находит в себе желания отпускать. Просто рассматривает каждую трещинку костяшек, переворачивает и изучает на ладони следы от ногтей, царапины и смазанные капли крови от них. Интересно, чувствует ли боль молодой хозяин? Николас сверлит взглядом белоснежную кожу, возвращаясь к мыслям. Он не понимает, что имеется в виду под словом «дорог», но догадывается, что дело не в деньгах. Хозяин ведь и так выкупил его у наемников, у родного отца. — Что с тобой не так? — морщит недовольно нос на какое-то короткое время Арканджело и собирается отстраниться окончательно, но не сдвигается ни на сантиметр. Горячий влажный язык наёмника касается ладони, медленно проходится кончиком вдоль каждого покраснения, слизывая лишнюю грязь с красными мазками. Голубые глаза удивлённо расширяются, и мальчик, в ту же секунду приходя в себя, одергивает руку, прижимая к груди. Дыхание, какого-то чёрта, сбивается моментально. — За-р-ра-жени-я не бу-дет.. — Браун указывает пальцем на чужую руку и склоняет голову в бок. Ожидает какой-либо реакции. — Да ты.. — Уоллис мысленно продолжает «ненормальный», но умалчивает и вздыхает. За те дни, которые им довелось быть рядом, он успел изучить частично поведение друга. Примерно понимал ход его мыслей. — Лучше бы о своей руке побеспокоился! Ты посмотри, какая глубокая рана! Он небрежно хватает Николаса за запястье, открывая на обозрение порез от лезвия. «Сумеречный» мычит и прикрывает глаза, пожимая плечами. Уоллису точно не нравится то, что это может значить. Его не устраивает такое безразличие. И пусть своя рана, которая явно хуже этой, ноет и напоминает о себе, он не собирается позволить подопечному внести в кровь какую-нибудь гадость из-за беспечности. Ведь ему предстоит всю жизнь мучиться, чтобы выплатить данный поступок? Только ради этого блондин собирается сделать какую-нибудь глупую вещь? Например, склониться лицом, роняя с подбородка на шершавую кожу несколько капель крови, а затем вместе с ними смочить слюной языка и чужую, более тёмную и густую. Заметить, как кончики пальцев слабо дёргаются, и вторить чужим действиям, пока от привкуса железа не начнет скручивать живот. Пока он не убедится в достаточности. Юноша затылком ощущает непонимающий взгляд своего знакомого, но не решается посмотреть в глаза. Ему проще отвлекаться, занимая себя чем-либо, поэтому наследник переходит к грубым, мозолистым от катаны, подушкчкам пальцев, оставляя на каждой из пяти короткие сухие поцелуи. Они выходят нелепыми, вынуждают смутиться собственным действиям и полностью отпускают боль на задний план. Из-под полуприкрытых век Уоллис замечает в стороне окровавленную ногу. Он старался не смотреть туда, но два трупа, наверняка ещё теплых, окончательно провоцируют ослабленный желудок. Мальчик не сдерживается, его вновь выворачивает, будто наизнанку, но теперь это всего лишь желудочный сок, который неприятно отдаёт жжением и кислотой на корне языка. Арканджело устало смотрит на испачканные туфли и чужие ботинки, запах вызывает в нём ещё большее отвращение. Этот кошмар, не смотря на все попытки что-либо исправить, никак не может превратиться. Когда истерика плотным комом стремится забиться в горле, его бесцеремонно подхватывают на руки и выносят из комнаты. — Эй! Беспристрастный, но уверенный взгляд вперёд не подаёт Уоллису ни одной надежды на то, что его возмущение получит отклик. На всякий случай он несильно стучит кулаком по плечу брюнета, но, как и ожидалось, тот совсем не реагирует. Поэтому наследник просто расслабляется в объятиях наёмника. — Делай, что хочешь, — его светлые волосы частично разлетаются по коже Брауна, когда он опускает голову. — Но нам нужно собрать вещи, прежде чем уйти. У меня в комнате уже всё готово. Николас краем глаза наблюдал за шевеление пухлых губ и кивает, когда те замерли. — Вот же.. Веки молодого хозяина совсем опускаются. Николас не знает, как расценивается данный жест. Только чувствует тепло со стороны юноши в своих руках. И едва заметную, на секунду появившуюся, улыбку на его лице. Это ведь хорошо? Он спросит. Обязательно спросит, но позже. Как только оба выберутся из этого кошмара.