Мы плывем на льдине

— Чувак, ты обязан прийти! — говорил Стэн, чем-то хрустя в трубку. Кайл поморщился и отвел домашний стационарный телефон от уха. Свинтус. — Ты можешь не жевать мне в ухо? — А ты можешь сказать своей мамке хоть слово против? Туше. Кайл раздосадованно провел ладонью по лицу. Ему очень хотелось пойти, но он сомневался, что мама разрешит. Раньше никогда не разрешала, Кайл даже представить не мог, что должно произойти, чтобы она дала добро. Можно было попробовать через папу, но папа с мамой старался не спорить… Но, может, все же получится? Кайл ведь был отличником, у него была идеальная посещаемость, в его личном деле не было ни одного замечания, несмотря на то, что он постоянно попадал в передряги из-за пацанов. Видимо, учителя знали, что Кайл был хорошим мальчиком, и ни за что бы не стал курить за школой… да. — Я попробую, — тихо сказал Кайл. — Тебе уже десять лет! Чел, мы уже взрослые! Блин, да даже Баттерса отпустили! Кайл задумался и стал грызть заусенец. Если Баттерсу разрешили, то, может, и ему повезет. У Баттерса-то предки совсем поехавшие и строгие, у Кайла, все-таки, были хоть немного рациональные наказания… Возможно, Стэн действительно был прав. Маме надо было понять, что он уже большой. Да и мама дружила с мамой Стэна. Она должна была отпустить. Кайл наспех попрощался со Стэном и повесил телефон на место. Потом осторожно заглянул в гостиную, где мама на диване листала журнал. Надо было узнать, в каком мама настроении. Ему очень хотелось пойти, потому что он никогда не оставался с ночевкой. Даже у Стэна. Даже когда родители уезжали, Кайл никогда не оставался у друзей, хотя это было бы проще. И он так много упускал. Кайл постоянно думал о том, как сильно он отстает от друзей из-за того, что мама не пускает на ночевки, в гости после шести, гулять до десяти, в торговый центр с друзьями. Кайл не игнорировал мамины запреты, никогда — он знал, он боялся, что она рано или поздно узнает. Тогда будет конец. Всему. Она тогда запретит ему вообще все. Разумеется из страха, что с Кайлом что-то случится. Будь это законно, она бы, наверно, держала его дома взаперти. Странно, как она с ее гиперопекой не перевела Кайла на домашнее обучение. Как бы то ни было, Кайлу не нравилось так о ней думать. Она была хорошая. Она правда его любила, он знал, он чувствовал. Кайл был умен не по годам, и он понимал, что мамин страх вполне рационален — вокруг столько мерзких и гадких людей, которые могут сделать ему больно. И дети сейчас жестокие и ведомые, мало ли, ему подкинут наркотики, или воспользуются тем, что он просто слабый маленький мальчик. Или еще хуже. Он бросит учебу. Кайл тяжело вздохнул. Он очень хотел подойти, но боялся. Мама разозлится. Мама не любит повторять по несколько раз. Но он все же надеялся на понимание, поэтому зашел в гостиную и сел на диван рядом, утопая в его мягкости. Мама улыбнулась ему и протянула руку, мягко погладив его по голове. — Бубочка, как твои уроки? У тебя сегодня баскетбол? — Уроки сделал еще вчера. На всю следующую неделю. Баскетбол у меня завтра, — рассказывал Кайл, голос выдавал волнение, и тогда мама скривила брови и приобняла его за плечи. От нее приятно пахло духами, и Кайл правда любил ее. Мама ведь такая большая и мягкая. И он ни секунды не сомневался в том, что она его любит. В ее объятиях он чувствовал себя под защитой. — Что такое, Кайл? Тебя кто-то обидел? Кто? Это снова был Эрик? — беспокойно спрашивала мама, заглядывая ему в глаза. Кайл нахмурился. — Что? Нет. Эрик ничего не сделал. Я просто… — А! — воскликнула мама, чуть посмеиваясь, из-за чего Кайл затрясся вместе с ней. — Девочка? Красивая? Одноклассница? — Да нет! Мам, — позвал Кайл, чуть отстраняясь. Та обеспокоенно смотрела на него и, казалось, всерьез размышляет над тем, чтобы везти его в больницу. — Тогда что? — Можно… можно я пойду к Стэну? На ночевку? Кайл поморщился и немного прищурился, ожидая решение матери. Та вздохнула и покачала головой, тут же ее лицо стало уставшим и серьезным. Это так глупо! Этот страх глупый! Бессмысленный! Да господи, Стэн жил через дом от него! — Нет. И никаких разговоров, — все же озвучила мама, возвращаясь к журналу. — Ну почему! — У тебя свой дом есть, — ожидаемо сказала мама. Кайл насупился и фыркнул носом. — У ребят тоже есть дом! И у Кенни, и у Баттерса, и у Картмана! — воскликнул Кайл обиженно. Мама ахнула. — Там еще и Эрик будет? Тем более нет! Кайл, вот будешь взрослым — ночуй где хочешь, хоть на скамейке в парке, — рассердилась мама. — Все, не морочь мне голову. Иди. Кайл поднялся к себе и сел за компьютер. Он очень разозлился. Блин, да что за несправедливость! Ребята потом будут шутить свои новые локальные шутки, и даже Баттерс будет в теме, Баттерс, блин, который всегда был аутсайдером. Но не он. Не Кайл. Это нечестно, ни разу не честно. Еще и пацаны будут над ним смеяться, что его мама не пускает. Это стыдно. Это так неприятно и противно, потому что про маму Кайла и без того шутили все кому не лень. Ему хотелось доказать, что он может пойти ночевать к Стэну, но понимал, что маму не переубедить. Она упрямая. Но и Кайл тоже был упрямым. «Мама не пустила» «да блин кайл че за фигня?» «как такое может быть?» «у меня ощущение что ты просто оправдываешся и не хочеш идти на самом деле» «Я очень хочу!» «Я не знаю, как ее переубедить» «о у меня идея» «давай я попрошу маму позванить?» «Думаешь, сработает?» «конечно! они же подруги» Кайл поерзал на стуле. Он не был уверен, как отреагирует мама. Но, может, действительно стоило попробовать? «Ладно» «крутяк» Через минуту Кайл услышал, как звонит телефон. Он вышел из комнаты и замер перед лестницей, прислушиваясь, но все равно толком ничего не понял из разговора — только смех матери и бессмысленные обрывки фраз. Тем не менее, мама же смеялась, значит, все было в порядке, верно? Кайл заулыбался, поспешив обратно в комнату. Сейчас она придет и разрешит ему, скрипя душой, но все пройдет хорошо, и тогда она поймет, что он уже взрослый, и она может ему доверять. Кайл надеялся, что хоть разок ему дадут шанс. Впрочем, мама сама позвала его своим громким «Ка-а-айл!», и Кайл понял, что, видимо, все вовсе не так, как ему показалось. Она звучала рассерженно, недовольно, и он знал, что ему предстоит услышать лекцию. Он поморщился и поплелся вниз. Мама стояла рядом с телефоном со скрещенными на груди руками. Она смотрела на него серьезно из-под полуприкрытых век, хмуря брови и постукивая пальцем по плечу. Кайл зеркально отразил ее позу, с вызовом взглянув на нее. На секунду в складке ее рта появилось что-то похожее на возмущение. — Кайл, объяснись? — Что? — Почему ты выставляешь меня монстром перед друзьями и их мамами? Ты считаешь, что я плохая мать? — Что? Нет! — А мне кажется, что именно так. Я разочарована. Это непохоже на поступок взрослого человека. — Мам! — попытался Кайл, чувствуя, как в носу пощипывает от слез. В горле стало горько и тяжело. — Сейчас я говорю, юноша! — закричала мама. Ее трясло от злости, и теперь все ее эмоции показались наружу. Кайл вздрогнул и прокричал в ответ: — Ты никогда меня не слушаешь! Мама ахнула, возмущаясь. — Марш в свою комнату, Кайл! — прокричала она. — Я тебе могу точно сказать — о ночевках можешь забыть. Пока ты живешь в этом доме, ты живешь по моим правилам! — Это просто ночевка! — В комнату! — прокричала мама, и Кайл рванул с места и полетел к себе в комнату, злясь и рыча, топая ногами. В комнате он схватил подушку и что есть силы закричал, приглушая свой отчаянный вопль. Он слышал, что ему приходят уведомления на компьютер, но его это не заботило. Кайл ненавидел свою маму. Как же он ее ненавидел. Почему она была так несправедлива? Почему другим можно, а ему нельзя? Что не так с его предками? А, может, что-то не так с ним? Но как так? Он был лучшим среди четвероклассников. Кайл вскинул голову и увидел множество грамот, медалей и кубков на своих стенах и полках. Баскетбол, дебаты, «Spelling Bee», конкурсы, соревнования… Разве этого было недостаточно, чтобы получить хоть немного уважения? Хоть немного доверия? Кайл утер злые слезы и все же подошел к компьютеру. Надо сказать Стэну. Вместо этого Кайл увидел сообщения от Картмана, полные едкой злости, но все равно кликнул на полоску диалога. «каел ты бля такой маменькин сыночек ахаххааха я хуею» «ты такой чмошник бляя» «по сравнению с тобой баттерс ебать какой бунтарь» «мы ряльно тебя заменим на баттерса» «нахуй нам чел который с нами даже не общается» Кайл злобно сжал кулаки, а потом написал то, что восстановило баланс справедливости, как ему показалось: «А ты — капризный, мерзкий, жирный, избалованный ребенок» «И обзываешься ты по-детски» «Ты ничего кроме мата не знаешь?» «И кстати, мое имя пишется не так!» «меня ебет как твое имя пишется?» «ты ничтожество каел» «и скоро это пойму не только я» Кайл старался не воспринимать слова Картмана, он пытался игнорировать все его злые подколы и несправедливые упреки. Его предрассудки. Но сейчас, как показалось Кайлу, Картман был прав. Вскоре от него все отвернутся. Потому что Кайлу так много запрещают. Кайл бы очень хотел, чтобы его мама не была такой курицей наседкой, хоть иногда, но, видимо, этого никак не исправить. Она будет такой всегда, нравится это Кайлу или нет. Он ценил ее заботу и любовь, но это ранило только больше. Кайл любил маму, понимал причины ее запретов, но его практически разрывало на части от недовольства и острого чувства лишенности чего-то важного, того, что было у сверстников. Кайл понимал, что родителям Кенни на него плевать, что родители Баттерса обращаются с ним еще несправедливей, чем мама с Кайлом. Картмана в принципе баловали и разрешали все. Вот у Стэна была крутая мама, с нормальными рамками запретов. Несмотря на все это, Кайл бы ни за что не променял свою маму на чужую. Даже мысль об этом вызывала стыд. Да, хотелось бы, чтобы она давала ему больше свободы. Да, порой она была чересчур эмоциональна. Но Кайл ее любил. И это было сложнее и обиднее всего. Кайл пропустил ужин и лег спать пораньше, уставший и голодный, эмоционально истощенный слезами и злобой. Несмотря на ссору, мама пришла поцеловать его на ночь, и он долго обнимал ее, извиняясь и плача. Пускай она и была несправедлива, но она все же была рядом и действительно о нем заботилась. Кайлу было стыдно за свои мысли, за свои обиды. Но несмотря на стыд, раздражение не исчезло, горечь не пропала. Он все еще чувствовал себя в клетке, в метафоричном подвале, где, конечно, неплохо, но очень одиноко.